Ради чего полицейские создают героиновые притоны по всей России?

Ежегодно в России по статье 232 Уголовного кодекса о наркопритонах — «Организация либо содержание притонов или систематическое предоставление помещений для потребления наркотических средств, психотропных веществ и их аналогов» — в тюрьму отправляют около 1200 человек. Но часть из них оказывается за решеткой потому, что нарушение закона было спровоцировано самими полицейскими. Ради повышения показателей они выбирают жертву — наркозависимого человека, — и с помощью подставных наркопотребителей, на которых им легко давить, делают того организатором притона. Для этого жертву лишь необходимо уговорить пустить информаторов к себе, чтобы употребить наркотик. Чаще всего за дозу или алкоголь. Свидетелем одной такой операции стал журналист Игнат Шестаков. Его репортаж из притона москвича Коли и объяснение, на какие уловки идут полицейские ради палок, — в материале «Ленты.ру».

День у Коли начался как обычно. Отец на заводе, мать-пенсионерка ушла по делам, а к нему должны прийти друзья. Ну, как друзья, двое с района, с которыми они уже два или три раза вмазывались.

Героин они приносили, может, и не самый лучший, зато бесплатно — за возможность потом остаться у него. Не в подъезде же сидеть, а на улице зима.

Середина дня, понедельник, дома есть и попить, и поесть — идти никуда не надо. Друзья после ****** [употребления] разбрелись по квартире. А Коля лежал на вечно разложенном диване и смотрел с телефона сериал.

Кто открыл дверь, он не понял. Друзей, которые почему-то сразу накинули куртки, отвели к лифтам. Они стояли спокойно, только сильно потели. Один бородатый, чернявый, другой бритый с нечистой кожей и светлыми волосами. А Коля, 30-летний парень с соломенными волосами и серой кожей в крупных фиолетово-желтых гематомах, плакал в тамбуре. Год назад так же приходили, опрашивали-обыскивали. Ему тогда дали условный срок.

Полицейские кого-то или чего-то ждали, чтобы зайти в квартиру. И вели опрос. Коли — по-настоящему. Друзей — для виду. Их уже трижды встречали у этой квартиры, везли на продувку, где проверяли, есть ли наркотики в организме. Потом сразу на суд, и тут же оплачивали за них штраф. Нужно было зафиксировать «систематическое предоставление помещения для потребления наркотических средств» (статья 232 Уголовного кодекса). За это Коле грозит до четырех лет тюрьмы. А друзья-информаторы получат деньги.

Пока ждали, полицейские показывали друг другу на дверной косяк и смеялись. К нему прилип и давно засох таракан, прибитый железной дверью.

Стоять было тяжело, и Коле вынесли из квартиры табуретку. Потом сказали раздеться, присесть и раздвинуть руками ягодицы, чтобы показать, что он ничего не прячет. Все, что было в карманах, — жвачка, пробка и 200 рублей — записали и вернули ему с одеждой.

Дали с чем-то ознакомиться. Разобрать он ничего не мог и просто поставил подпись. А потом сел, прикрыл глаза с узкими зрачками и желтыми белками и завыл.

— Ну че ты, Коля? Плачешь?

— Аааа, да-а.

— Ну а **** [че] ты, ***** [блин]? — устало, себе под нос спросил участковый лет сорока. Самый старый здесь и единственный в полицейской форме.

Приехал полный, веселый, весь одетый в черное фотограф и зашел в квартиру. Когда он вышел и стал упаковывать фотоаппарат, внутрь зашли остальные.

Обычная московская панелька в хорошем районе. Рядом продуктовые, через дом элитная высотка, где, говорят, живет Дима Билан. До метро 10 минут пешком. Такую можно снять тысяч за 30-35 — все-таки две комнаты, хоть и бабушкин ремонт.

Потенциальных квартиросъемщиков могла бы смутить нестильная коричневая стенка, забитая пыльными книгами. Еще дыра в половину двери дальней комнаты, ободранные и замусоленные обои. Возможно, еще тараканы и затхлая вонь — от них и от грязной одежды, наваленной кучами по углам вперемешку с мягкими игрушками. Плюс ванная с коричневыми и черными подтеками (санузел раздельный). Зато есть небольшой ЖК-телевизор, застекленный балкон и новенький красный пылесос.

Родители Коли живут в дальней комнате, где телевизор, пылесос и дыра в двери. С ними собака, для которой постелили пеленку у кровати. Стена рядом насыщенного желтого цвета от впитавшейся мочи.

Коля жил в комнате со стенкой, на которой расставлены собрания сочинений Бунина, Есенина, Грибоедова, сувениры из Анапы и фотография, на которой он молодой еще в военной форме.

Сейчас он сидел на вечно разложенном диване, а полицейские в латексных перчатках выгребали из ящиков какие-то бумажки, облатки таблеток, ватные палочки, шприцы с коричневой жидкостью, старые провода от телефонов, стеклянную колбочку с покрытым сажей донышком, переполненные ловушки для тараканов.

Шприцы поначалу были не его. Он не знал, откуда они. Лысеющий, чуть косоглазый полицейский все наседал:

«Как не твои? Мы у тебя дома их нашли, так?» — «Да-а» — «Так твои или не твои? Может, тебя взбодрить?!» «Погоди, — вмешался второй, худой и высокий, куривший все время тонкие сигареты, — Николай, к тебе приходили твои друзья, и вы вместе употребляли наркотические вещества, правильно?» — «Ну, да-а» — «Они приносили с собой шприцы, а потом у тебя их оставили, было такое?» — «Ага» — «Тебе оставили их, да?» — «Ну... да-а»

Осмотр длился несколько часов, приезжала девушка-кинолог с тихим черным псом. Они не пошли в родительскую комнату — там под кроватью рычала собака. Потом полицейские на скорость заполняли документы, а Коля и понятые подписывали. Паковали шприцы и решали, кому куда лучше ехать, чтобы быстрее пройти процедуры. Когда решили, Коля надел черную куртку и вместе со всеми вышел из квартиры.

Вечером сюда придут родители. Несколько лет они жили в той же разрухе и грязи, что их сын. Они возьмут на кухне что-нибудь поесть и пойдут к себе. Закроют по привычке дверь с дырой, лягут на грязную кровать у собачьей пеленки и включат телевизор.

А меньше чем через месяц вернутся к участковому и будут убеждать, что оговорили сына, что зря по их наводке за ним пришли и что хотят они, чтобы Коля вернулся домой.

«Участковые покупали бутылку водки или дозу»

Как и в каких масштабах полицейские в России сами организуют наркопритоны с помощью подставных наркопотребителей, «Лента.ру» спросила Екатерину Ходжаеву, научного сотрудника института проблем правоприменения Европейского университета в Санкт-Петербурге.

Согласно статистике Судебного департамента, пик преследования по статье 232 Уголовного кодекса (организация либо содержание притонов или систематическое предоставление помещений для потребления наркотических средств, психотропных веществ и их аналогов) приходится на 2010-2012 годы — число представших по этой статье перед судом по основному обвинению, составляло до 4500 человек, и практически все из них получили обвинительное решение суда. Снижение числа подсудимых началось с 2013 года — тогда были осуждены 3621 человек из 3727 представших перед судом, а в 2014-м — уже 2312 осужденных из 2395 обвиняемых. В период с 2017 по 2020 год количество дел и вовсе не превышало 1200. Данных за 2021 год на момент публикации нет. По мнению Ходжаевой, резкое снижение показателей судимости за организацию наркопритонов говорит о том, что после реформы полиция изменила политику по выявлению и раскрытию подобного типа преступлений.

«Лента.ру»: К какому типу преступлений относится 232 статья УК РФ?

Ходжаева: В полицейской отчетности есть условно два типа преступлений — обязательные и необязательные к регистрации. Первый тип — это то, что мы с вами заявляем и полиция должна регистрировать (кража, насильственные преступления). Второй — те преступления, которые выявляются самими полицейскими и регистрируются по рапорту. Именно эта категория преступлений позволяет органам регулировать раскрываемость. Обычно тут включены все преступления без жертвы. Яркий пример: один гражданин продал наркотики, другой купил. Если обмен состоялся — все его участники в выигрыше. Общество страдает, но конкретного пострадавшего нет.

232 статья тоже сюда изначально относится. Сколько участковые выявят притонов, столько и будет уголовных дел. Именно поэтому у этой категории практически не бывает оправдательных приговоров

Случаев, чтобы дело приостановили за неимением преступника, тоже еще мне не встречалось — обычно он появляется сразу же в рапорте. По сути, схема следующая: и деяние, и лицо его совершившее выявляются и регистрируются одновременно (организация наркопритона каким-либо человеком).

Почему показатели так резко изменились за последние годы?

В 2007 году участковые рассказывали мне о том, что их стали все больше ориентировать на этот состав преступления. Тогда же произошел и резкий рост «палочных» показателей: вынь да положь, но притон нужно обнаружить. Обычно это очень сложно — никто из наркопотребителей не пойдет и добровольно не покается, что он регулярно с друзьями употребляет наркотики в квартире у друга. В вашей истории были заявители — мама с папой, которые устали от этого парня и пришли к участковому. Думаю, что он и предложил им следующий вариант — «организовать» этот наркопритон.

Сейчас ситуация несколько поменялась: культура потребления наркотиков изменилась, никто уже не сидит в подъезде, как это было в 1990-е годы, когда состав преступления и криминализировали, чтобы каким-то образом бороться с наркотической преступностью. Возможно, из-за этого участковых тоже перестали ориентировать на эту статью.

Часто ли в то время встречалась ситуация, описанная в репортаже? Подослали информаторов с дозой, завели дело за организацию наркопритона.

Довольно часто. Мне подтверждали, что приходилось действовать через провокацию: приходят зависимые в чем-то от полицейских друзья наркопотребителя или малознакомые люди к нему в квартиру — это не столь важно. Человек уже зависимый, ему нужны бесплатная доза или алкоголь, следовательно его легко спровоцировать, чтобы он разрешил принять наркотик у себя в квартире. Участковые рассказывали, как они буквально покупали бутылку водки или дозу, отправляли информаторов к наркопотребителю, а потом приходили туда с проверкой. Там находили этого «организатора» в соответствующем состоянии, вместе с понятыми все протоколировали и обязательно везли наркопотребителя на освидетельствование.

Проблема 232 статьи еще в том, что употребление должно быть систематическим — это значит, что в следующий раз необходимо повторить подобную процедуру. Участковому это все вставало в серьезную копеечку — нужно купить дозу, договариваться или давить на других наркопотребителей, чтобы они опять пошли к «организатору». Да и сам он не дурак: после печального опыта лишний раз не пустит людей в квартиру. А ведь еще дело подсудное и для самих полицейских: провокация в России запрещена.

Можно сказать, что им этот наркопритон приходится самим организовывать и конструировать. Так делают и с коррупционными преступлениями: сотрудничающее с органами лицо идет и провоцирует взятку

Сейчас с наркопритонами уже намного меньше используют подобную практику.

Есть ли тут конкуренция ведомств?

Нет, так как в этом процессе задействованы низовые, территориальные отделения полиции. Оперативные органы сюда не вовлечены особо, такой вид преступления относится на языке МВД к категории превентивной направленности, а выявление и раскрытие ожидается от участковых уполномоченных, которые отвечают за профилактику преступности.

Можно ли доказать, что наркопотребителя подставили?

Очень сложно. Преступление регистрируется по рапорту: какой дурак будет в нем расписывать, что он сам что-то спровоцировал. Он напишет, что поступила информация от граждан (в данном случае так вообще это заявление от родителей). Дальше вступает в силу публичное обвинение — тут нельзя забрать заявление назад, как с изнасилованием, например, и сделать вид, что ничего не произошло.

Да и практика показывает, что даже более тяжелые случаи полицейской провокации не доказать. На ум приходит «самарское дело» (полицейские и «штатные» понятые сфабриковали дела о сбыте наркотиков в отношении 17 человек. — прим. «Ленты.ру»). Наличие доказательств, что оперативные сотрудники подбрасывали наркотики, все равно не привело к пересмотру дел тех, кого посадили в тюрьму по рапортам этих же самых полицейских.

Дают ли условный срок по 232 статье?

Такое чаще всего случается, если сам человек из более или менее благоприятной среды, у него есть характеристики от учебного заведения, места работы или родителей. Но много условных наркопритонов в основном выявляется именно в маргинальной среде. А она означает, что у подозреваемого уже была «неснятая» судимость. Рецидивизм и неотбытые сроки условного наказания почти исключают возможность условного срока.

Однако в прошлом году из 800 осужденных только 264 человека получили реальный срок. Остальные отделались условным или принудительными работами.

Опять же больше шансов к условному сроку у студентов (здесь я цитирую статью [социолога] Вадима Волкова «Влияние социального статуса подсудимого на решение суда»). Суд предполагает, что есть легальные основания на исправление. Да и характеристику есть откуда принести в отличие от безработного — а надо еще учитывать, что они составляют 60 процентов от общего числа подсудимых. Конечно, любой юрист вам скажет, что каждое дело уникально. Но так или иначе статус студента или работающего увеличивает шанс условного срока.

В нашем случае за друзей-информаторов участковый выплачивал штраф. На каком основании?

Формально уголовный закон никогда не наказывает вас за то, что вы употребляете (как можно наказать больного человека?), но может наказать за хранение. Оно определяется каждый раз тем, сколько у вас нашли наркотиков. Опытные наркопотребители не будут носить много, у них можно найти небольшой объем, который «тянет» лишь на административный штраф. Героям текста этот штраф оплачивал выявляющий преступление участковый, который взял на себя все расходы. В других случаях можно надавить на информанта, если он что-то должен участковому. Вовсе не пытками или насилием, а через рутинные действия.

А понятые как здесь появляются?

Есть люди, которые идут понятыми, потому что у них есть чувство гражданского долга. Это редкость, потому что человек понимает, что его затаскают в суд с показаниями. Участковому легче обзавестись кругом знакомых среди скучающих пенсионеров из числа бывших правоохранительных органов, среди тех людей, кому он когда-то помог или же за различные плюшки. У всех разные мотивы.