Ледяной дождь

Переживать очередную неудачу Федя готовился заранее. Обстоятельно и с размахом. Маячила на пороге нешуточная скорбь о профессии, отринувшей внезапно своего верного служаку, можно сказать, адепта… Определение «отверженный» засело в голове, потому как в этом красивом слове чудилась Федьке горькая безнадега.

Возможно, предстояло праздновать удачу, но настраиваться на успех в поиске работы, когда тебе под шестьдесят, все равно, что заранее сглазить эту самую удачу самым глупым и безнадежным образом.

Федя позвонил дядьке и выяснил, что гнать самогон тот намеревался «ни сёдня – завтра» на даче, которая стояла особняком от всех домов садового товарищества и называлась старожилами «Хмельным хутором».

Вдвоем, со всеми предосторожностями, перенесли они пластиковую бочку, со специальной продырявленной крышкой, в дядькин «Patriot». Дорога вела к выезду из Города, в сторону заброшенного совхоза «Светлый путь», где городское начальство намеревалось одно из полей превратить в кладбище. Потому и дорога у местных остроумцев получила название «Последний светлый путь» или попросту «Небопровод».

Каждый раз, садясь в дядькину машину, Федя шутил о свихнувшемся патриотизме наших машиностроителей, которые название на русской машине написали иностранными буквами: то ли сами в свой патриотизм не верили, то ли стыдились искренности этого, как ни крути, святого чувства.

Выехали утром в четверг. Собеседование о работе в частном гараже, где была вакансия, назначили Федору Ивановичу на среду следующей недели, а сидеть дома целую неделю перед телевизором и мучиться неизвестностью -  сил никаких не было. Дядька же, Степан Федорович, в свои семьдесят восемь был вдовцом, а значит, человеком свободным и круглосуточно доступным для общения. Федя жене (для её же блага) легко соврал, что дядьке на даче нужна его мужская помощь, мол протоптал старик половые доски, того и гляди провалится.

Жена Федора, Нелька, всякие дачи на дух не переносила. Была она горожанкой и по рождению, и по убеждению. Вода из колодца, живность, бегающая по двору, оставляя за собой неаппетитные следы, козлята с дурным драчливым нравом, сарай с двумя страшными коровами – все это она видела «живьём» один раз, когда поехала знакомиться с мужниной родней на Кубань. Добрые родственники бросили «молодым» матрас на сеновал, чтобы, значит, насладились гости истинной «деревенской романтикой». Выдержала Нелька ровно два дня, а запомнила сельские прелести на всю оставшуюся жизнь. «Они же тебя не заставляли ни хлев убирать, ни траву косить, ни дрова для баньки пилить», - удивлялся Федька капризам своей избранницы, но в тайне ему нравилось даже, что его Нелька вот такая городская «неженка». А еще была она дородной и величественной, одним словом, красавицей – купчихой.

Федька когда-то в школе увидел картину художника Кустодиева (даже фамилию, вишь ты, запомнил на всю жизнь), и понял, что вот она - идеальная женщина. Сам-то Федька был худ и долговяз, но свою «сдобную» Нельку готов был на руках носить. Опять же сына она ему родила, продолжателя рода Дороновых.

- Федьк, а я забыл, ты чего со свово гаража -то там уволился?

- Дядька, хоть ты душу мне не трави. Говорил ведь уже. Сократили. Аккурат за два года до пенсии сократили… Место мое какому-то родственнику директорскому занадобилось, мать его так, растак да с вывертом…

- Вот ведь … - дядька многоэтажно с удовольствием выматерился. – Ты же не водитель, ты же асс. Почитай, вырос в машине рядом с батей. А брат мой в машинном деле знал толк… Эх… У тебя же в правах все буковки активны. Универсал!!!

- «Все буковки» и без пяти минут пенсионный возраст, - горестно вздохнул Федор Иванович.

- Ты это… Того… Плюнь. Тебе же пока платят на бирже той.

- Пока платят. Еще три месяца по среднему получу. А потом-то чего? Я уж думаю: не возьмут шофером, хоть дворником, хоть сторожем пойду… Не у Нельки же на шее сидеть.

Федька закурил и приоткрыл окно.

- Нет, ты смотри, смотри как этот пежопер перестраивается, - заверещал дядька по-бабьи визгливо и резко. – Спорим, это или интеллигент в очках, или баба за рулем. А мы не пустим. Вот так вот тебе, наглая рожа. Млин, ты видел, видел? Это баба! И в очках! – молодо рассмеялся дядька. – Надо было мне с тобой поспорить…

- На что со мной можно спорить?

- На бутылку.

- У тебя же бочка браги! Мало?

- Мало не мало, а лишним не будет. Как мой брательник говаривал, «запас карман не тянет».

- Что-то я не видел, чтобы у тебя в запасе водка застаивалась…

- Чтоб ты понимал… А бывало… Меня однажды за сваренную решетку на окно, значит, в начале смены литром водки подогрели. Так ить не поверишь, восемь часов запас в шкапчике в раздевалке стоял и при этом маячил у меня перед глазами. Это ж прямо мистика!

- Все, старый, последний светофор, считай выскочили без приключений из города.

- Федь, ты заметил сколько молодок за рулем стало ездить? Это же уму не достижимо. От этого и пробки… Я вот уже в годах, а на баб за рулем все одно отвлекаюсь… Чо о молодых говорить? Им сам Бог велел, потому как бабы – главное в жизни искушение… Ну, конечно, после водки.

По трассе поехали веселее. Через пару часов, сразу за полями разоренного совхоза, показался садовый кооператив Механического завода, где дядька оттрубил тридцать пять лет сварщиком.

Чтобы въехать в садоводство, нужно было преодолеть мостик через глубокий овраг, по дну которого протекал бойкий ручеек, весной превращающийся в речушку с дурным нравом. Размывала, обрушивала каждый год эта речка свои берега. Старый деревянный мост два года назад, по осени, сожгли бомжи. Развели костер, чтобы обсушиться после дождя, а потушить забыли… «Садоводы» на скорую руку кинули через овраг четыре просмоленных столба: по два через метровый промежуток. Потом сколотили из толстых досок прямоугольник, положили сверху и закрепили кое-как.

Степан Федорович, понимая, что конструкция ненадежна, долго ругался, но на трудовые подвиги так никого и не сподвиг. Вдвоем с племянником Федькой копали они ямы, варили и бетонировали конструкции, чтобы укрепить и поддержать несущие балки - бревна. По-хорошему надо было настил разобрать, перестелить, но что-то помешало сразу осуществить этот план, да и обидно делать для всех, когда никто помогать не хочет…

В дачном поселке было несколько домов, обитаемых круглый год. В одном, при въезде, жил сторож с женой и внуками. Еще в двух - родители начальников, дружившие только между собой. Когда-то совместный бизнес они разделили и передали детям. Самый молодой -  стал директором «Механического завода», другой – его брат – занимался перевозками и ремонтом грузовых машин. Был и третий начальник, возглавлявший сеть магазинов строительных материалов.  Именно из-за этих вип-персон постоянно чистились и ремонтировались дороги к садоводству, в субботу и воскресенье четыре рейса делал городской автобус под номером тридцать три, а в праздники устраивалась даже выездная торговля на площадке перед мостом, чем с радостью пользовались все счастливые обладатели дач.  В выходные, а то и в будни, к этим двум добротным каменным домам подъезжали «навороченные» машины, топились бани на берегу круглого озерка, на весь поселок звучала музыка и пахло жаренным на углях мясом.

Переехав мост, Степан Федорович остановился, дождался, когда выйдет сторож Палыч, всегда подробно докладывавший обстановку. Для выгонки самогона требовалась атмосфера легкого запустения и даже интима, чтобы не потревожили, не вспугнули в минуту дегустации первых капель нежданные гости.

Палыч искренне обрадовался Степану, наперед предвкушая, как вечером в воскресенье или понедельник, выезжая в город, одарят его бутылочкой первача, который ни с какой «казенкой» сравнить было нельзя, так как гнал Степан Федорович напиток чистый и душевный.

- Мужики, вы сегодня погодите шарманку свою заводить: гости в поселке, - Палыч кивком указал в сторону начальственных домов, - до вечера пятницы. А в субботу народ понаедет, зачнут костры жечь, вашу продукцию, понятно дело, никто и не унюхает.

- Мы сёдня и не думали. Сёдня баня у нас намечена перед святым как бы днем. Да вон туча какая страшная со стороны города заходит.

Дядька протянул Палычу пакет с продуктами, которые тот вчера попросил купить, отдал чек, получил деньги под расчет и, забираясь в кабину, неожиданно резко хлопнул дверцей.

- Дядька, ты чо? Меня так материшь, а сам свои двери не жалеешь?

- Это, понимаешь, ветром так подхватило, сам не ожидал.

Осень в этот год выдалась теплая. Урожай по дворам уже собрали, а деревья все еще радовали пестрой и пышной листвой. Оранжевые кисти рябин терялись на фоне красно-лиловых листьев. А рядом пасхальными свечками стояли солнечно–желтые стройные осинки. Оттеняющим это великолепие фоном густо зеленели елки. Даже глядеть на эту пестроту было весело!

Пересекли по центральной улице весь поселок, объехали семейку молодых лиственниц, которые, качаясь, приветствовали подъезжавших дядьку с племянником, и остановились перед гаражом, открывавшимся изнутри.

Ветер вдруг резко ударил по дверце машины, чуть не прищемив Федору Ивановичу руку, когда он попытался выйти из машины:

- Ну ни фига себе заявочки, - охнул он. – Дядька, осторожно. Тут такая ерунда…

- Ёпть, - вскрикнул Степан Федорович, хватаясь за лоб, где под рукой начала быстро набухать шишка, - аж искры из глаз…

- Во, ветер разгулялся, - восхищенно крикнул Федор, ощущая удивительное радостное возбуждение, как всегда случалось перед сложным делом или реальной опасностью.

- Я дом открою пока, - как-то глухо отозвался Степан Федорович.

- Ты чо за лоб держишься? Ого. Вот это рог! У тебя здесь в морозилке что-нибудь есть?

- Грибы варил и замораживал…

- Самое оно, - одобрил Федька. Он споро открыл дверь красивого рубленого дома, забрав у дядьки ключи, в горнице убрал щит с окна. Сразу сделалось светло и уютно. Усадив старика на лавку, завернул замерзший пакет с грибами в чистую тряпицу и сунул в руки пострадавшему.

- Без тряпки будет холоднее…

- Это, чтобы руки не поморозить, башке уже хуже не будет, - хохотнул Федька.

- Ты того, не хами старшим, - поморщился дядька. – Лучше машину загони в гараж.

А на улице деревья уже мотались, как прутики. Листья, подхваченные ветром, пестрыми стаями кружили над садами. Пахло пылью, как летом перед грозой.

Железные ворота гаража то не хотели открываться, будто кто держал их, навалившись мощным телом, то рвались из рук и с петель. Подловив момент, Федка привалил большим валуном одну створку ворот, затем прижал вторую ломиком, воткнув его в специальное углубление, как раз на случай такого вот разгула стихии. Федор вспотел, но был доволен собой.

Ветер сунулся в гараж, сдернул газету с верстака, вынес наружу и поднял высоко в небо. Чтобы проследить за полетом бумажного «дельтаплана» пришлось закинуть голову. Сизые облака стремительно неслись с севера на юг, тогда как у земли порывы ветра клонили деревья в северную сторону.

«Не к добру это», - подумал Федька, загоняя машину под крышу гаража. Сражение со створками ворот опят было выиграно, и засов легко вошел в предназначенные ему пазы.

Забрав сумки с едой и всем телом ложась на упругий холодный воздух, Федька дошел до крыльца дома.

Дядька включил электрочайник и растапливал русскую печь, которую сам выкладывал по старинным чертежам, доставшимся от прадеда и пестревшим многими разноцветными пометами. Печь быстро нагревалась и долго хранила тепло в большом доме, потому что стояла в центре и являла собой одну из стен сразу в трех комнатушках.

- Дядька, ты бы посидел, вон синяк какой огромный. Где лед-то?

- Я этими грибами чуть мозги последние себе не поморозил. Чую я - баню мы сегодня топить не будем. Смысла нет, выдует все к такой-то бабушке. Включай свет, глянь, как темно-то стало.

- Давай, дядька, окно щитом закроем, а то как полетят палки какие… Да Нельке надо позвонить, добралась ли она домой по такой-то погодке...

-  Оставь окно, ничего ему не сделается. А твою Нельку танком не сдвинуть, а тут какой-то ветерок.

- Я в курсе, что ты мне завидуешь, - хмыкнул Федька. Он только потянулся к телефону, а тот вдруг запел голосом Высоцкого: «Идет охота на волков, идет охота…»

- Да, Нель, что ты там? Моя машина? В гараже. На дядькиной мы… Уже доехали и печь затопили. Конечно трезвые. А ты что подумала? Здесь же работы непочатый край. Ты того… Включи в спальне батарею масляную… Задергивай шторы и не смотри… Вот и отдохни. Вот и не думай. Вот и молодец.  Но если вдруг что – звони! Целую…

Федька отложил телефон в сторону и пошел к двери, теребя прядь на виске, что говорило о крайней степени тревоги. Во дворе, казалось, наступили вдруг густые сумерки. Ветер чуть притих, но из двери дохнуло настоящим зимним холодом. Федька вернулся и сел на приступок у набирающего тепло бока печки.

- Чего ты? Чего? – насторожился Степан Федорович.

- Нелька говорит, что в городе по радио передают про ледяной ливень. Всех с работы отпустили пораньше, предупредили, что могут провода пообрываться.

- Это чего за новость такая? Как это ливень и ледяной?

- С неба будет лить ливень и сразу замерзать коркой льда на всем.

- Это нам американцы гадют.

Вот ты смеешься, Федька, а я передачу видал, что стихийные бедствия можно вызывать и управлять ими.

- Дядька, ты поди веришь и тому, что на заборах пишут? – отмахнулся Федька, прислушиваясь к тревожному вою в трубе. – Прикрою я, пожалуй, верхнюю заслонку, а то ветром и дрова наружу вытянет. Как это мы удачно доехать успели.

- Спать рано. Баню непогода гребаная отменила. Давай чай пить, что ли? Ты там Нелькиными пирогами хвастал? Доставай. А я пока кашу с тушёнкой в чугунке на ночь заряжу. С детства такую люблю.

Пока пили чай, и дядька привычно шутил, что Нелька единственный экономист, который не экономит на начинке, за окном стало совсем темно. Исчез гул в печной трубе, наступила какая-то тяжелая плотная тишина. Затихли дядька и племянник, прислушиваясь то ли к тишине за окном, то ли к внутренней тревоге, которая разрасталась в груди. И вдруг зашуршало снаружи сразу со всех сторон, будто вываливали на крышу песок из огромной небесной шаланды. Лампочка под потолком испуганно замигала и погасла.

- Федь, это чего такое деется? - вопрошал из темноты дядька, машинально крестясь.

- Пойду гляну из сеней.

С неба что-то лилось и сыпалось, пугало промозглым холодом, скребло по стенам и крыше. Где-то в поселке завыли недобро псы, а в мраке, обступившем дом, творилось что-то непонятное и потому пугающее.

Федька закрыл дверь в морозный мрак, вернулся в горницу, где уже горела свечка, что всегда стояла на полочке у двери. Он поставил щит на окно:

- Что-то там, дядька, непонятное творится. Утром посмотрим. А в темноте только спать хорошо. Ставь свечу в центр стола. И на запас парочку положи рядом, чтобы потом не искать.

- Я на лежанку у печи нацелился, а ты, Федь, где хочешь, там и ложись.

- Я на тахте за печкой лягу, мне там привычнее, - отозвался племянник и сладко зевнул.

Сон навалился неожиданно быстро, но был беспокойным. Снилось Федору, что заночевал он в пещере в горах, но нежданный камнепад завалил вход в пещеру. И пытается Федька оттащить камни, но они не поддаются. Тут послышалось, будто снаружи кто-то расшвыривает камни, пробивается к нему… Все ближе грохот, все ближе…

Очнулся Федор под отборный мат дядьки. Не сразу понял, где находится. Кто-то отчаянно колотил в дверь. Голос дядьки, голос чужака, позвякивание крючка и железного засова… Глаза Федора опять стали слипаться, но уснуть не позволил окрик:

- Федька, племяш, помощь нужна.

Выйдя на призывный клич из-за теплой печи, Федька увидел незнакомца. Свет свечи колебался, поэтому лицо мужчины казалось то ли испуганным, то ли кривоватым от природы. Федька особо рассматривать не стал, а вопросительно уставился на дядьку.

- Ну и?

- Тут такое дело, баба на сносях, надо в город доставить, плохо ей.

- А сам пьяный? - Федор перевел взгляд на незнакомца и поежился: за печкой было жарко, а в горницу ночной гость напустил холода.

- Не в этом дело. Настил моста ураган сбросил в овраг, а балки обледенели. Сторож сказал, что только кто -то из вас по этим балкам проезжал с закрытыми глазами, - быстро, почти скороговоркой, произнес незнакомец.

- Надо бы посмотреть сперва. Одеваться что ли?

- Да уж пожалуйста. Нам с женой почти сорок, а тут первенец. Это ж последний шанс… Первенец… Долгожданный…- бубнил, повторяясь и топчась у порога, незнакомец.

- Сейчас, я быстро, - Федор скрылся за печкой и вернулся уже одетый. - На какой машине жинку в город повезем? Если на твоей, то давай я сразу за руль, надо опробовать прежде, чем на бревна лезть. У вас, то есть тебя,  ить гидроусилитель, да прибамбасы разные, надо мне попривыкнуть...

Федька поймал себя на том, что говорит по - стариковски ворчливо, ну точно, как дядька, и усмехнулся.

- Пошли, что ли?

Дорожка к воротам хрустела под ногами, будто идёшь по рассыпанным леденцам. Мотор чужой машины был прогрет, и Федор без проволочек двинулся к мосту. Галогеновые фары выхватывали из темноты нереальные, космические картинки. Ковер листьев, разом опавших со всех деревьев, был залит слоем ледяного желе, деревья все, как есть, стояли блестящие и какие-то зеркальные. Вместо моста зиял провал.

На шум машины вышел к свету фар Прохор Павлович, кутаясь в наспех натянутый старый кожух.

- Во, Максим Мироныч, я про этого фиртуоза и говорил. Сам Бог его для такой оказии к нам в поселок направил.

- Не части, - отмахнулся ночной гость, поборовший уже свою растерянность и разом потерявший просительный тон.

Федька вышел из машины, осмотрел покрытые толстым слоем льда балки моста и повернулся к сторожу:

- Палыч, у тебя топорик есть?

- Найдем, а как же, как без топора в хозяйстве, - он исчез в темноте, что-то продолжая говорить себе под нос.

- А вы, как вас там, найдите цепи на колеса.

- Специальные у меня в городе, в гараже, - отозвался Максим Миронович.

- Собаки есть во дворе? У собак позаимствуйте. Не хватит цепей – трос подойдет. Пока я буду насечки на балках делать, с Палычем обмотайте колеса. До города небось вся дорога как стекло, и в городе, судя по всему, не лучше.

Споро застучал топор по льду балки, по которой ползком перебирался Федор. Звон собачьих цепей долетал с порывами ветра от машины. Вдруг послышался лязг топора, вторящий Федькиному. Это на помощь подоспел какой-то молодой мужчина спортивного вида. За час с небольшим на всех четырёх балках сверкали насечки. Сыпанули и песочку сверху для надёжности.

Джип уехал было, но скоро вернулся. Хозяин подошел к Федору:

- Я жену на заднем сиденье устроил, пристегнул ремень. А ты проедешь?

- А куда я денусь, вот только скажу спасибо своему помощнику, не знаю как звать-величать..

Молодой мужчина улыбнулся протянул крепкую руку:

- Кирилл я, брат этого будущего отца. Я тоже сообразил, что на льду насечки помогут, только вы раньше…

- Ну и ладно, спасибо, что помог…- Федька ловко вскочил в джип, пристегнулся, обернулся к пассажирке с огромными испуганными глазами. – Не боись, красавица. Глаза закрой и думай о хорошем.

Федька сдал назад, выровнял машину и аккуратно преодолел овраг. Осторожно набирая скорость, машина поехала к городу. На трассе царило запустение, поэтому хоть и заносило иногда на повороте зад джипа, волноваться было не о чем.

- Можно глаза открывать? Мост проехали? – спросила неожиданно пассажирка.

Максим Миронович словно очнулся и резко повернул голову к жене:

- Давно проехали, дорогая моя, не бойся. Повезло нам с Федором Ивановичем, я бы по такой дороге не рискнул ехать…

- Вот, и я говорю, зачем тебе такой личный водитель, который отказывается не только ехать в гололед, но даже помочь хоть чем-то. Кирилл ему второй топор давал, а тот ни в какую. Сказал, что не самоубийца и в авантюре участвовать не будет.

- Так и сказал?

- Да, так и сказал… Ой, - пассажирка схватилась за живот.

- Уже не долго, - громко и уверенно сказал Федор, хотя видел, что город встречал их темнотой, полной неожиданностями. – Поедем сразу к областной больнице, у них точно есть свой генератор, а значит, и свет.

- Дело, - откликнулся Максим Миронович.

На парковке у больницы Федор уснул. Спать в машине было делом привычным, особенно в дальних и долгих поездках. Разбудило его солнце, которое было нестерпимо ярким, отражаясь от гладких ледяных поверхностей дорог и тротуаров, лавочек, киосков, деревьев, обледеневших машин, оставленных с вечера…

- Нелька, душа моя, проснулась? Глянь, какая сказка за окном! Скажи, красота. Мы тоже с дядькой проснулись. Света нет? И у нас нет. Мясо кинь на балкон, чтобы не потаяло. Чего не можешь? Так у нас же в кладовке старый чайник, что со свистком. Забыла? Вовремя я позвонил. Иди, конечно, попей чайку… Целую.

Обратная дорога была легкой, да и с балок мостика кто-то сбил весь лед. Федька довез себя и спящего Максима Мироновича до дядькиного домика, разбудил хозяина машины и поспешил к печке.

- Племяш, а ты знаешь, для кого ночные подвиги тут совершал? Вот, не знаешь, а я у Палыча сходил и вызнал. Это тот самый директор и есть, что тебя, значит, сократил с водительского законного места.

- Жена не виновата за мужа. Бог с ним… Ветер, навроде, стих. Может баньку раскочегарим? А?

- И то дело! Иди, Федя, глянь, что там с водой в баке, а я лучин пока настрогаю для  розжигу…

Федька пребывал весь день в странной задумчивости. От недосыпу, наверное. Одно и то же вертелось у него в голове: вот знал бы ночью, что везти нужно жену того самого директора, поехал бы или с обиды отказался… Задавал себе Федор этот вопрос и не мог на него самому себе честно ответить. Ведь если сократили, значит, плохой, не нужный водитель в хозяйстве. Зачем же его, ненужного, просить, звал бы того, который лучше, который на его, Федькино, место пришел…  А жена-то на сносях при чем тут? Ей за что своим здоровьем отвечать? С другой стороны, муж и жена - одна сатана. Но глаза у бабенки той были хорошие, только испуганные…

И так устал Федор от этих своих ответов-вопросов, что после баньки, выпив пару раз по сто, закусив пропаренной в печи кашей, уснул богатырским сном до субботнего утра.

Дядька, как только основательно развиднелось, оставив Федора наводить порядок во дворе, где две груши надломились, да откуда-то принесло с десяток крупных веток, развил в поселке бурную деятельность. Собрал мужичков и ребятишек покрепче, что в поселке обретались или до моста доехали, а в избушки свои попасть не смогли, приказал, чтобы из оврага достали разбитые  и целые доски настила, и начал ремонтировать мост, как задумывал когда-то.  На стук молотков пришли братья Максим и Кирилл. Через час из города привезли целую шаланду половой добротной доски и верхний настил лег ровно и надежно. Заканчивали работу в свете фар, потому как опять небо стало раньше времени черным и грозило новыми неприятностями.

- А где наш спаситель, Федя, кажется, - поинтересовался Максим Миронович у Степана Федоровича, когда последний гвоздь был вбит в обновленный мост.

- Для кого Федя, а для кого и Федор Иванович, - с обидой за племянника огрызнулся дядька. – Знал бы кого спасать нужно, так, пожалуй, и двери бы той ночью тебе не открыл. Потому как сволочь ты, хоть и приличным прикидываешься. И, что б ты понимал, размножаться таким не надо. 

Степан Федорович развернулся и чуть не бегом рванул к своему домику, где, как он предполагал, правил зубья старой пилы, не умевший сидеть без дела, несправедливо обиженный племяш, которому не дали доработать до пенсии, но чьей помощью не побрезговали, когда … Мыслей у старика больше никаких не было, а только хотелось выпить и спеть чего-нибудь грустного, старинного, что всегда любил петь покойный батя да брат Иван.

Дачники заспешили к своим «железным коням». Поехали по «новому мосту» легковые машины, чтобы спрятаться от непогоды в гаражи и под навесы.. Одна из них подхватила Степана Федоровича и увезла прочь.

Озадаченно смотрели вслед красным огонькам Максим и Кирилл.  Палыч, пользуясь заминкой, оставшиеся доски по-хозяйски спешил пристроить у своего сарая. Но на него никто не обращал внимания.

- Ты никак обидел своего спасителя, - подал голос Кирилл.

- Наверное, нужно было заплатить, - спокойно отреагировал Максим.

- Боюсь, что дело не в этом, - Кирилл оглянулся, увидел, чем занят Прохор Павлович, но спрятал улыбку и даже две последние доски занес в его двор сам, от чего сторож чуть не потерял дар речи.

- А скажи, Палыч, за что Федору Ивановичу обижаться на моего братца?

- Так ведь сократили Федора, а тому до пенсии чуть… Выбросил его ваш брат, значит, с гаража, где он всю жизнь отмантулил. Степан говорил, что сильно его племяш переживает эту несправедливость.

- Что ж ты к нему нас за помощью послал?

- А кроме него вас отседова по бревнам никто бы не вывез, да и до города бы живыми не довез. Старый-то директор, говорят, Федьке жизнью был обязан…

- Да уж. Ситуёвина вышла, прямо скажу, - почесал затылок Кирилл. – Слыхал? – обратился он к брату. – Предложи ты деньги, так еще и по физиономии бы получил, пожалуй.

- Кто ж знал, - пожал плечами Максим, - а работа, сам знаешь, всем нужна. Кризис. Меня, наверное, нужные люди попросили…

Кирилл, приобнял сторожа и отвел его в сторонку:

- Прохор Павлович, а вы не знаете, когда на Хмельном хуторе самогоночку гнать будут? - поинтересовался он.

- Думаю, что завтра… Но я вам об этом не говорил, - шепотом добавил старик.

- А я ничего и не спрашивал, - подмигнул Кирилл и заспешил к брату. -  Пошли домой? И знаешь, Максим Мироныч, коли тебе такие умельцы без надобности, я завтра пойду просить Федора Ивановича стать моим личным водителем. У меня как раз вакансия. Ледяные ливни по всей стране зачастили, а мне моя жизнь дорога. Кстати, самогон эти мужики выгоняют – никакая водка не сравнится. Чего удивляешься? Я у сторожа пробовал…

- Простоват ты, Кирилл, для директора, молод. Уважать тебя не будут, - подытожил разговор Максим.

- А вот это спорное заявление. Зато по итогам дня видно, что тебе народ продемонстрировал свою «классовую ненависть». А если я еще твоей Юльке расскажу, что ты ее спасителя… Все-все. Молчу…

Максим замахнулся было, но только резко опустил руку и, отвернувшись, зашагал по хрустящей под ногами ледяной дороге к добротному каменному дому.