«Так не бывает! И всё же…»

С древнейших времён люди верят в роковую судьбу. Считается, что, если уж, кто-то ею отмечен — спасенья нет, она нагонит и свершится. Тому есть тьма примеров. И всё же, иногда и всесильный рок удаётся отвратить — даже когда он накатывается дважды. Такие истории — драгоценность, особенно редкая, когда речь идёт о еврейской судьбе в Восточной Европе середины XX века.

В 1988 году мне посчастливилось принять участие в проходившей в Московском клубе МАИ (спасибо его тогдашнему ректору, благороднейшему Юрию Рыжову) учредительной конференции общества «Мемориал», почётным председателем которого впоследствии стал Андрей Дмитриевич Сахаров. Благодаря «Мемориалу» на всю страну прозвучал призыв сказать, наконец, правду о сталинских репрессиях, их масштабах и истинной сути, достойно увековечить память безвинных жертв. 

Тогда среди многих славных имён я узнала о человеке, которому удалось пересилить роковую судьбу. Он был в числе организаторов. Но мне и раньше, на предшествующей этому событию «Неделе совести» в клубе Московского Электролампового завода, прорвавшей официальное замалчивание размаха политических репрессий и ужасов ГУЛАГа, приходилось слышать его выступления. В кулуарах я видела этого подтянутого человека, располагающая внешность которого не оставляла сомнений в его принадлежности к кругу высоких интеллектуалов. Да и фамилия была знакома. Всем, кто не забыл постыдное «дело врачей», должно было запомниться, имя единственного, кому не суждено было выйти на волю из Лубянских застенков, выдающегося кардиолога Якова Этингера. Это был его сын, тем более что звали его Яков Яковлевич.Однако уже тогда мне показалось странным, что при живом отце сыну дано было его имя. В еврейских семьях, даже отошедших от традиции отцов, а Этингеры были не из таких, подобное почти никогда не встречается (Жванецкий не в счёт, он в действительности, Михаил Маниевич). В тюрьме кремлёвского профессора Этингера особенно «выделяли» — помимо обвинений в антисоветской агитации и вражде к «отцу народов», которые, как особо отмечалось в следственном деле, он внушал также своему сыну, ему инкриминировали так называемый еврейский буржуазный национализм. Арестован он был ещё в ноябре 1950 г., то есть почти за 2 года до «врачей-вредителей», так что к январю 1953-го, когда было обнародовано сообщение о раскрытии «дела врачей», его уже более полутора лет не было в живых — он умер от пыток. Как стало известно, наблюдение за ним велось уже в 1948 — 49 гг. и вовсе не по подозрению в «неправильном» лечении. 

Имя сыну выбирать ему, действительно, не пришлось, поскольку Яков Яковлевич был им усыновлён. Ребёнком вместе с родителями он оказался узником Минского гетто, пережил все его ужасы и чудом остался в живых. Его родной отец, известный в Белоруссии профессор-терапевт Лазарь Яковлевич Ситерман был подвергнут изощрённым пыткам и замучен эсэсовцами, а мать, тоже врач, погибла вместе с последними узниками гетто. 
 
Мальчика спасла пробиравшаяся в гетто, чтобы принести еду, самоотверженная няня Мария Петровна Харецкая. В один из последних дней перед ликвидацией гетто, когда вместе с другими заключёнными 12-летнего Яшу гнали в город на тяжёлые работы, ему удалось юркнуть через проходной двор в переулок, где его ожидала няня, и в течение более двух лет, то есть до самого изгнания немцев, она прятала его, переводя с места на место, проявляя чудеса смелости и находчивости. За неоднократно проявленный героизм она удостоена звания «Праведницы мира», и в её честь в Иерусалимской Аллее Праведников посажено дерево.

Прощаясь с матерью перед побегом из гетто, Яша получил её последнее напутствие: «Если останешься жив, найди в Москве доктора Этингера, он тебе поможет». Мама не ошиблась. Когда в 1944 году измождённый мальчик добрался до Москвы и разыскал Этингеров, они оставили его у себя, вскоре усыновили и взяли к себе его верную няню.

Мальчик снова оказался единственным сыном интеллигентных высокопоставленных любящих родителей-врачей, жил в центре столичного города, пошёл учиться, рядом с ним была преданная нянечка Маня. Казалось, всё в его жизни как-то восстановилось. В действительности же, это был не конец испытания роковой судьбой, а лишь откат её волны к исходной позиции.
Яков Гилярьевич (Гиллелевич) Этингер серьёзно занимался сыном. Глубоко травмированный, больной туберкулёзом мальчик в течение трёх лет, не выходя на улицу, скрывался в белорусской деревне и, разумеется, не учился в школе. Теперь ему предстояло стать продолжателем традиций хорошо известного в еврейской истории рода Этингеров, многие представители которого были выдающимися общественными деятелями, писателями, искусствоведами. Его новый отец — высокообразованный специалист (окончил естественно-математический факультет Кенигсбергского университета и медицинский в Берлине, где получил степень доктора медицины, свободно владел английским, немецким и французским языками), был выдающимся врачом-клиницистом и опытным педагогом. Помимо этого, профессор Этингер оказался ещё и прирождённым политическим аналитиком и мог бы стать прекрасным специалистом и в этой области, не избери он медицинскую карьеру. До революции он был хорошо знаком со многими видными деятелями германской социал-демократической партии, совершил поездки в различные страны, в том числе, в Египет и Палестину, глубоко знал еврейскую историю, прекрасно разбирался в международных делах.

Новая семья, в особенности отец, оказала огромное влияние на формирование мировоззрения юноши. «С моим приёмным отцом меня связывали не только подлинно сыновние отношения, но и большая личная дружба», — писал он впоследствии. 

Профессор Этингер стимулировал интерес сына к истории евреев, руководил его чтением. В их гостеприимном доме бывали выдающиеся представители московской творческой интеллигенции — поэты Самуил Маршак и Перец Маркиш, актёр МХАТа Хмелёв, композитор Блантер, балерина Гельцер и многие другие. Посещая Еврейский Антифашистский Комитет или таких людей, как Илья Эренбург, он брал с собой сына. Благодаря отцу Яша стал лучше понимать действительность, разбираться в сложных политических проблемах. «Дома, — вспоминает он, — мы почти ежедневно обсуждали текущие международные проблемы, вопросы внутренней жизни страны». 

Однажды в 1948 году в их элитной квартире напротив Моссовета испортился телефон, и явившиеся монтёры очень долго его чинили. Неграмотная няня заподозрила, что они «поставили в телефоне какой-то аппаратик», на что безошибочный диагност Этингер только рассмеялся: «Вам, Маня, всё это показалось». Чей диагноз оказался правильным, выяснилось, когда после ареста в ноябре 1950 г. ему предъявили «прослушки» ведшихся в доме разговоров. Но за месяц до него «взяли» Яшу.
К тому времени, окончив школу с медалью, он учился на втором курсе исторического факультета МГУ. Правда, зачислен он был лишь экстерном и после вмешательства влиятельного отца, но, как удалось выяснить, причиной был не пресловутый 5-й пункт, не идеологический криминал, а пребывание на оккупированной территории. Где именно «виновный» пребывал — не учитывалось. Как оказалось, экстернатура давала и преимущества — позволяла посещать лишь важные лекции, благодаря чему в течение двух лет он смог сдать экзамены за три курса. 

Казалось бы, об ужасах пережитого можно было попытаться забыть, всё складывалось благоприятно. Однако роковая судьба не отпустила того, кто ею отмечен — одолеть его она вознамерилась со второй попытки, но осуществила её, как бы, по прежнему сценарию. Вместе с родителями-медиками (приёмная мать Яши, Ревекка Константиновна Викторова тоже была арестована) он снова оказался в заключении, на воле осталась лишь верная няня. Отец подвергся издевательствам и пыткам и погиб, самого его опять под конвоем гоняли на непосильную работу. Красноречивая деталь — во время жестоких избиений, которым его подвергали лубянские заплечных дел мастера (с санкции прокурора и в присутствии врача!), на их орудиях — специальных резиновых палках, ему удалось разглядеть немецкое клеймо, явственно напоминавшее времена Минского гетто, когда он был ещё не Этингером, а Яшей Ситерманом… И так же, как и в первый раз, пройдя все круги ада, он остался жив, вышел на свободу и взял судьбу в собственные руки. Путь к успеху был очень непрост. Ещё труднее был путь к свободе. 

После семи месяцев в Лефортовской тюремной одиночке, из которых несколько недель его держали в наручниках и неоднократно помещали в карцер, при том, что допросы с избиениями проводились почти еженощно, а спать днём запрещалось, еле живого 19-летнего Якова Яковлевича Этингера признали виновным в антисоветской агитации и клевете на вождя советского народа. Следователь предложил присудить его к 10 годам заключения в исправительно-трудовых лагерях, но Особому Совещанию, которое действовало вместо суда, такая мера показалась мягкой, и форма наказания была изменена. Как наиболее опасного преступника его отправили в особый лагерь на Колыму.

В забитых до отказа «столыпинских» вагонах, измерив по пересыльным тюрьмам всю страну, он прибыл на Дальний Восток и в колонне заключённых под конвоем охранников с собаками был пригнан в пересыльный лагерь Ванино для отправки морем в Магадан. Здесь, довелось ему на месте её возникновения услышать знаменитую песню, слова которой, казалось бы, предрекали его судьбу:

«Я помню тот Ванинский порт
И борт парохода угрюмый,
Как шли мы по трапу на борт,
В холодные мрачные трюмы.
Будь проклята ты Колыма, 
Что названа чудной планетой,
Сойдёшь поневоле с ума,
Возврата отсюда уж нету».

Оказалось — есть.

По полученному сверху указанию Этингер Я. Я. был помещён в лагерную «минитюрьму» и через несколько дней в условиях полной изоляции — в отдельном купе — через всю страну доставлен обратно в Москву. Шёл сентябрь 1951 г., профессора Этингера уже полгода не было в живых. Теперь в недрах КГБ готовилось новое ядовитое варево — будущее «дело врачей». 

На первом же допросе прежний следователь заявил молодому Этингеру, что, поскольку его отец вместе с другими врачами-преступниками покушался на жизнь выдающихся советских деятелей, он обязан рассказать о фактах вредительского лечения, которые ему, как сыну, должны быть известны. 

В течение шести месяцев его опять избивали, запирали в карцер, 15 дней держали в наручниках - он ничего не подписал. Яша был уверен, что все врачи, о которых его с особым пристрастием допрашивали, аж 10 следователей, уже схвачены, но они были на свободе и, скорее всего, не подозревали о том, что их усердно "разрабатывают". Основные участники "дела врачей" были арестованы лишь через год - в ноябре 1952 года. 

Не получив вымогаемых показаний (а спрашивали его также об Эренбурге, Маршаке, Блантере и других, в особенности допытывались о физике Ландау), Этингера отправили на лесоповал во Вятлаг, что в Кировской области. Здесь с марта 1952 года ему пришлось провести долгих два с половиной года. Одиссея его мытарств продолжалась. 

Как только 13 января 1953 года было опубликовано сообщение ТАСС "об аресте группы врачей-вредителей", Этингер-сын был заключён в лагерную тюрьму, но на работу его исправно выводили. В таких условиях он находился вплоть до середины апреля, когда врачей, в том числе, его покойного отца, реабилитировали до суда. Однако ни он, ни его приёмная мать освобождены не были, поскольку над ними уже висел приговор. 

Чтобы отменить его, "необходима" была юридическая процедура - протест прокурора, решение о пересмотре дела и проведение нового следствия. Ждать этого пришлось долго. Ревекка Константиновна была освобождена в октябре 1954 года - "помогло" то, что, оказавшись при смерти, она поставила гэбистов перед угрозой ответа за возможную смерть в тюрьме также и жены профессора Этингера. Злоключения Этингера-младшего продолжались. 

В сентябре 1954 года он был доставлен из Вятлага в Москву на доследование. В третий раз пришлось ему побывать в камерах Лефортова и Лубянки. Большинство обвинений, базировавшихся на записях подслушивающего устройства, например, о том, что Тито не является немецким шпионом, оказались "сняты жизнью", на высказываниях о Сталине внимание больше не фиксировалось. Однако по-прежнему вескими оставались обвинения в навете на национальную политику партии, а именно, утверждение о существовании в СССР государственного антисемитизма. Как криминал всё ещё расценивались высказывания против академика Лысенко, их квалифицировали как "клевету на советскую власть" (?!). 

Абсурд продолжался и после окончания этого, с позволения сказать, переследования. Дело было передано в… Военный Трибунал, хотя никакого отношения к армии он не имел. Военный прокурор потребовал, чтобы за "антисоветские высказывания" о победе Лысенко не в ходе научной дискуссии, а в результате вмешательства Сталина, Яков Этингер был приговорён к 5 годам заключения. Их он уже отбыл, поэтому мог быть подведён под амнистию. Однако на дворе были уже другие времена. Трибунал принял решение об "оправдании за отсутствием состава преступления и немедленном освобождении из-под стражи". Но дело не закончилось даже на этом. Не стерпевший обиду, нанесённую вооружённым силам неуважением к научным заслугам академика Лысенко, военный прокурор подал протест в Военную Коллегию Верховного Суда СССР. И только эта высокая инстанция 25 декабря 1954 года подтвердила оправдательный приговор, и 25-летний Яков Яковлевич Этингер был, наконец, освобождён.

Снова у него не было ни кола, ни двора - имущество семьи конфисковано, квартира отобрана, физическое и моральное здоровье подорвано. Жизнь надо было начинать заново. Тем не менее, от главных целей, которые он себе когда-то поставил, Яков не отступил. В условиях тотального идеологического засилья, да ещё, будучи отягощён таким, как у него прошлым, а как выяснилось в 1991 году силами "Мемориала", он вплоть до падения КГБ состоял на "оперативном учёте" в этой зловещей конторе, Этингер решил избрать карьеру политика. Для того, кто не собирался кривить душой, это означало добиться почти невозможного. И всё же он осуществил свою мечту!

Прежде всего, в ускоренном режиме он закончил исторический факультет МГУ. Чудом удалось устроиться библиотекарем в один из немногих лучших интеллектуальных центров страны ИМЭМО - Институт мировой экономики и международных отношений, где, конечно, блюли "пятый пункт". Начав со столь скромной должности, он шаг за шагом поднялся до главного научного сотрудника. Его тематикой была политика Западной Германии на Ближнем Востоке и в Африке. Еврей, да ещё беспартийный гуманитарий - бывшие советские люди знают, сколь тяжко это препятствовало научной карьере, он ещё до распада СССР смог стать доктором наук и опубликовать монографию, которая была издана и в ГДР и в ФРГ, а в отрывках печаталась в ряде арабских и африканских стран! 

Но главное его достижение состояло не только в том, что в науке ему удалось нащупать и занять так называемую свободную нишу. Удача ждала его, как только он получил доступ к интересующей информации. Была ли это случайность или же он знал что искать, но, едва прикоснувшись к фактическому материалу, Этингер стал натыкаться на следы пребывания в арабских странах беглых гитлеровцев и на их активное участие в ближневосточных делах. На протяжении десятилетий все попытки опубликовать статью на эту горячую тему даже в "закрытых" академических изданиях, предназначенных для узкого круга специалистов, неизменно заканчивались неудачей. Директор института категорически потребовал порвать статью и забыть о ней. "За такую публикацию, - бушевал он, - меня выгонят с работы, а вы будете иметь более крупные неприятности!" На что он намекал, Этингер хорошо понимал. 
 
Тем не менее, он продолжал накапливать материалы и собрал убийственные факты, свидетельствующие о внедрении германских нацистов и офицеров вермахта в военную и политическую структуру Египта, Сирии и Ирака - основных союзников Кремля на Ближнем Востоке. Вскоре он понял, почему ему наотрез отказывали в публикации этой работы. Органы власти в стране, прежде всего КГБ, были прекрасно осведомлены о роли бывших нацистов и фашистских офицеров в арабских странах. Именно там после войны осело наибольшее число нацистских военных преступников и гестаповских чинов. Здесь они не только нашли убежище, но сыграли значительную роль в руководящих кругах этих стран. А поскольку в 50-х годах как раз с этими странами Кремль установил и активно развивал тесное экономическое и идеологическое сотрудничество, важнейшими элементами которого были враждебность к Западу и демократии, тоталитаризм и лютая ненависть к Израилю, связующим звеном между московским руководством и полуфашистскими режимами этих арабских стран оказался преподносимый под подновлённым соусом всё тот же дурно пахнувший антисемитизм. 
Уже тогда Этингеру стало ясно, что советское руководство и КГБ знало об активной деятельности нацистов в Египте, Сирии Ираке и Саудовской Аравии, но закрывало на это глаза. По его обоснованным предположениям многие бежавшие на Ближний Восток нацисты были там завербованы КГБ, так что между германскими нацистами, арабскими националистами и советскими разведывательными службами возникло тройственное сотрудничество. Со временем подлинные масштабы опасности, исходящей от этой трёхголовой гидры, к тому же отрастившей жало терроризма, становятся всё более зримыми. Подробнее об этом написано в моей статье "Необрезанные родители исламского национализма" ("Еврейская жизнь" 2007 №1-2).

Не забывал Этингер и о судьбе отца. Он постоянно собирал и накапливал информацию о "деле врачей", в том числе из столь редких источников, как доверительные беседы с бывшим председателем Совета министров Булганиным и свергнутым главой государства Хрущовым. Обдумав и сопоставив собранное с фактами, почерпнутыми из собственного горького опыта и неординарных тюремных встреч, он пришёл к обобщающим выводам. 

Незаурядная личность доктора Этингера, его профессия и занимаемое положение идеально подходили для задуманной Сталиным провокации. Она позволяла дать волю его долго скрываемому лютому антисемитизму и наконец-то расправиться с евреями. Действовать по испытанной схеме выселения неугодных народностей, обвинив евреев в пособничестве немцам, было невозможно, поскольку абсолютно неправдоподобно. 

Традиционные разоблачения "врагов народа" не годились в качестве убедительной для широких масс причины полного выселения целого народа. Совсем другое дело обвинение врачей-евреев во вредительском лечении. Это обещало шок убойной силы, способный максимально повлиять на отсталую часть населения, разжечь массовый антисемитизм. Профессия доктора Этингера, похоже, навела Сталина на мысль, помогла придать конкретную форму его злобным устремлениям.

Не ограничившись обнаружением истоков "дела врачей", Яков Яковлевич развеял недосказанность и о готовившемся завершении этой кровавой провокации. Мнению тех, кто до сего дня опровергает реальность планов "вождя народов" после судилища и публичных казней врачей осуществить массовую депортацию евреев, под маркой которой скрывался замысел очередного "окончательного решения", он противопоставил выводы, обоснованные убедительными фактами, осмысленными им как профессиональным историком. 

Профессор Яков Этингер пал жертвой сталинских палачей. Но есть высшая справедливость в том, что сегодня в России живёт известный учёный и общественный деятель, мощный правозащитник, автор десятка книг, многие из которых переизданы за рубежом, доктор наук, профессор Яков Этингер, его достойный сын. Человек, который совершил практически невозможное - переломил роковую судьбу, заставил её отступить. 

Выражаясь по-старинке, о таких людях говорят "родился под несчастливой звездой", и ещё - "от судьбы не уйдёшь". Яков Яковлевич ушёл, невольно подтвердив тем самым одно из трудных для понимания положений иудаизма - "еврей выше звёзд". Если понимать это в смысле - может подняться выше звёзд, достичь уровня, не подвластного неотвратимой судьбе, то это о нём. Но по плечу это не каждому.



Розалия СТЕПАНОВА
https://mail.yandex.ru/