Для чего Ленину были нужны «украинцы»

Статья Владимира Путина «Об историческом единстве русских и украинцев» ожидаемо породила шквал откликов, комментариев и дискуссионных мнений.

Это логично, что она вызвала резкое неприятие у украинских национал-патриотов, а также симпатизирующей им российской либеральной тусовки.

Однако и у многих, относящих себя к российским патриотам, фрагменты статьи, посвященные становлению украинства во времена революции, Гражданской войны и последующие годы и «руководящей, направляющей роли» большевистской партии в этом процессе, тоже вызвали неприятие.

Понять их можно. Социалистическая идея на всем постсоветском пространстве прочно интегрирована с патриотическими чувствами к былой единой Родине, которая опять-таки всеми ассоциируется с Россией. Вплоть до того, что в этой среде стал весьма популярен афоризм, что-де «антисоветчик всегда русофоб».

Естественно, такой подход формировался десятилетиями советской пропаганды, которая даже Ленина изображала чуть ли не патриотом России. Между тем «симбиоз» социалистической и патриотической идеологии, на котором строилась вся идеологическая конструкция советской власти с Великой Отечественной войны и до конца существования СССР, начальному этапу его истории был не свойственен совершенно.

Ленин прямо писал о несовместимости русской культуры и марксизма: «Возьмите конкретный пример. Может великорусский марксист принять лозунг национальной, великорусской, культуры? Нет. Такого человека надо поместить среди националистов, а не марксистов.

Наше дело ― бороться с господствующей, черносотенной и буржуазной национальной культурой великороссов, развивая исключительно в интернациональном духе и в теснейшем союзе с рабочими иных стран те зачатки, которые имеются и в нашей истории демократического и рабочего движения».

Будучи радикальными марксистами, большевики исходили из того, что «у пролетариата нет отечества», а их лидер, человек крайне желчного характера, и вовсе был классическим русофобом на ментальном уровне. Все, связанное с русскостью, вызывало у него резкое неприятие, которое он часто даже не мог или не хотел скрывать.

А ведь, безусловно, менталитет человека не может не оказывать влияние и на принимаемые им практические решения, даже если они вроде бы диктуются политической целесообразностью.

Цитат соответствующего содержания известно немало, напомню некоторые из них: «Русский человек ― плохой работник», «Российская интеллигенция ― говно», «Русским дуракам раздайте работу: посылать сюда вырезки, а не случайные номера (как делали эти идиоты до сих пор)».

Для него русский человек есть «раб … вызывающий законное чувство негодования, презрения и омерзения, холуй и хам».

Подобными перлами обильно усыпана и его работа «К вопросу о национальностях или об «автономизации»:

«”Свобода выхода из союза”, которой мы оправдываем себя, окажется пустою бумажкой, неспособной защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ»; «Приняли ли мы с достаточной заботливостью меры, чтобы действительно защитить инородцев от истинно русского держиморды?»;

«Тов. Дзержинский, который ездил на Кавказ расследовать дело о “преступлениях” этих “социал-националов”, отличился тут тоже только своим истинно русским настроением (известно, что обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения)».

И наконец, главная цитата из этой работы, продиктованной, внимание, 30 декабря 1922: «Я, кажется, сильно виноват перед рабочими России за то, что не вмешался достаточно энергично и достаточно резко в пресловутый вопрос об автономизации, официально называемый, кажется, вопросом о союзе советских социалистических республик.

Летом, когда этот вопрос возникал, я был болен, а затем, осенью, я возложил чрезмерные надежды на свое выздоровление и на то, что октябрьский и декабрьский пленумы дадут мне возможность вмешаться в этот вопрос. Но, между тем, ни на октябрьском пленуме (по этому вопросу), ни на декабрьском мне не удалось быть, и таким образом вопрос миновал меня почти совершенно… Видимо, вся эта затея “автономизации” в корне была неверна и несвоевременна».

Более того, на следующий день, 31 декабря 1921, когда создание СССР стало реальностью, он пишет: «Не следует зарекаться заранее никоим образом от того, чтобы в результате всей этой работы вернуться на следующем съезде Советов назад, т. е. оставить союз советских социалистических республик лишь в отношении военном и дипломатическом, а во всех других отношениях восстановить полную самостоятельность отдельных наркоматов».

Т. е. до последнего момента Ильич выступал против любой формы юридического объединения советских республик в единое государство.

Постулат о том, что «после достаточно острой дискуссии среди лидеров большевиков был реализован ленинский план образования союзного государства как федерации равноправных республик» ― это скорее созданная впоследствии советскими историками идеологическая конструкция, ведь не мог «основатель СССР» оказаться противником его создания.

При этом действительно существовал проект Сталина «О взаимоотношениях РСФСР с независимыми республиками», предполагавший «признать целесообразным формальное вступление независимых Советских республик: Украины, Белоруссии, Азербайджана, Грузии и Армении в состав РСФСР».

В конечном итоге он был просто значительно смягчен как с учетом мнения Ленина, хотя он сам признает, что «вопрос миновал меня почти совершенно», так и возражений с мест. Пленум ЦК компартии Грузии признал его преждевременным, а ЦК компартии Белоруссии высказался за сохранение существующих договорных отношений между БССР и РСФСР. Украинские большевики воздержались от обсуждения сталинского проекта.

Национальную политику Ленина и большевиков наглядно иллюстрирует еще одна цитата: «Поэтому интернационализм со стороны угнетающей или так называемой “великой” нации (хотя великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда) должен состоять не только в соблюдении формального равенства наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактической».

В общем, та самая «позитивная дискриминация», которую ныне мы видим во всей красе на Западе. Похоже, Владимир Ильич был одним из основоположников и этой политической идеи, проявлением реализации которой стали и «щедрые территориальные “подарки”», о которых писал Владимир Путин в своей статье.

Однозначно другим её проявлением стала и «коренизация», которая в Украинской ССР проводилась в виде украинизации, как отметил российский лидер. Но тут просматривается и более глубокий политический расчет, чем просто заигрывание с «национальными кадрами», ведь стоит обратить внимание, что развернулась эта кампания в основном уже после того, как Ленин ушел из жизни.

Истоки её нужно видеть в том, что большевики, причем не только Ленин, действительно «грезили мировой революцией», и именно с учетом этого нужно рассматривать многие их действия в те годы.

Приведу фрагменты из речи Сталина, известной, как «Великая клятва»: «Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам укреплять и расширять союз республик. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы выполним с честью и эту твою заповедь!..

Ленин никогда не смотрел на Республику Советов как на самоцель. Он всегда рассматривал ее как необходимое звено для усиления революционного движения в странах Запада и Востока, как необходимое звено для облегчения победы трудящихся всего мира над капиталом…».

И наконец, заключительные слова, т. е. «резюмирующая часть», главный постулат: «Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам верность принципам коммунистического интернационала. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы не пощадим своей жизни для того, чтобы укреплять и расширять союз трудящихся всего мира ― коммунистический интернационал!»

Показательно, что в первоначальном проекте Сталина, о котором говорилось выше, предполагалось «оставив вопрос о Бухаре, Хорезме открытым и ограничившись принятием договоров с ними по таможенному делу, внешней торговле, иностранным и военным делам и прочее» (т. е.

та схема, которую Ленин предлагал сохранить для всех союзных республик).

Специфика в том, что «Бухара» и «Хорезм» ― это ставшие советскими республиками ханства, в состав Российской империи административно не входившие, а лишь признавшие вассальную зависимость от неё. Т. е. идея Сталина заключалась во включении в состав РСФСР только территорий бывшей РИ. И действительно, 30 декабря 1922 Бухарская и Хорезмская Советские республики в состав СССР не вошли.

Это произошло в октябре 1923-го, причем они получили статус союзных республик, но спустя еще год были упразднены в результате национально-государственного размежевания в Средней Азии, их территории были разделены между вновь образованными союзными республиками.

Т. е. уже всё новое государство, в названии которого не было слова «Россия», а сама она была лишь одной из его составных частей, должно было стать ядром все более расширяющегося по мере пролетарских революций союза социалистических республик, включая те, которые в РИ никогда не входили.

Показателен фрагмент из речи С. М. Кирова на I Съезде Советов СССР 30 декабря 1922 года: «Я думаю, что не пройдет много времени, как нам станет тесно в этом прекрасном, блестящем зале. Я думаю, что скоро потребуется для наших собраний, для наших исключительных парламентов более просторное, более широкое помещение… Я думаю, что скоро настанет такой момент, когда на этих скамьях не хватит места делегатам всех республик, объединенных в наш Союз».

На то, в каком статусе виделась Москва в скором будущем, указывает существовавшая до начала 30-х практика доставки в советскую столицу останков усопших деятелей международного коммунистического движения с последующим их захоронением в Кремлевской стене, рядом с руководителями и героями СССР.

Но возникала проблема опасений трудящихся капиталистических государств, что после социалистической революции их страна станет российской провинцией (притом, что историческая Россия для них абсолютно чуждая, а нередко и вызывающее неприязнь страна), а они в ней будут на положении «нацменов» (официальный советский термин в предвоенные годы). Т. е. нужен был акцент на том, что СССР ― это не Россия.

На первостепенное значение этого момента указывает еще одна цитата из последних записок (продиктованных секретарю) В. И. Ленина, датированная 31 декабря 1922 года:

«Вред, который может проистечь для нашего государства от отсутствия объединенных аппаратов национальных с аппаратом русским, неизмеримо меньше, бесконечно меньше, чем тот вред, который проистечет не только для нас, но и для всего Интернационала, для сотен миллионов народов Азии, которой предстоит выступить на исторической авансцене в ближайшем будущем, вслед за нами.

Было бы непростительным оппортунизмом, если бы мы накануне этого выступления Востока и в начале его пробуждения подрывали свой авторитет среди него малейшей хотя бы грубостью и несправедливостью по отношению к нашим собственным инородцам…

Когда мы сами попадаем, хотя бы даже в мелочах, в империалистские отношения к угнетаемым народностям, подрывая этим совершенно всю свою принципиальную искренность, всю свою принципиальную защиту борьбы с империализмом. А завтрашний день во всемирной истории будет именно таким днем, когда окончательно проснутся пробужденные угнетенные империализмом народы и когда начнется решительный долгий и тяжелый бой за их освобождение».

Из контекста следует, что в момент написания этих строк руководство большевиков ожидало больших событий на Востоке в самом ближайшем времени, более того, весьма активно участвовало в их подготовке и приближении. Из истории известно о весьма активной в тот момент советской политике в Турции и Иране.

Но ведь интересы большевиков не ограничивались Востоком. Из воспоминаний бежавшего на Запад личного секретаря Сталина Бажанова и множества других источников известно, что в 1923 году руководство ВКП(б) оказалось чрезвычайно «увлечено» перспективами революции в Германии.

Туда для ведения революционной работы были направлены почти все видные большевики немецкого происхождения, естественно, по разным каналам и в разных формах направлялась помощь немецким коммунистам. Как цель № 1 среди ведущих капиталистических держав рассматривали Германию и после того, как в 1923 «не получилось».

И вот тут уже Украина и Белоруссия (знакомые многим немцам по пребыванию в составе оккупационных войск) должны были стать настоящим эталонным примером национально-языковой политики в СССР, дескать, раньше «местные» языки существовали только в быту, и то «на вторых ролях», а теперь посмотрите, как обстоит дело сейчас. Так неужели вы думаете, что в Германской Советской Республике будет иметь место «русификация»? Понятно, что это относится не только к Германии.

Замечу, что рост популярности «украинской идеи», имевший место в годы Гражданской войны, имел относительно скромные масштабы, что показал и сам ход событий Гражданской на Украине. Петлюровская УНР после ухода немцев начала очень быстро скукоживаться в размерах. «В вагоне Директория, под вагоном ― территория» ― острил тогдашний петлюровец Остап Вишня.

При этом украинские большевики особой поддержки, особенно в живой силе, получать из РСФСР не могли, обходились в основном «местными ресурсами», ведь советская республика находилась «в кольце фронтов», и это не метафора.

В то же время даже видные деятели Директории признавали, что многие их бойцы вступили в петлюровскую армию исключительно ради борьбы с большевиками и только ждали случая, чтобы перейти к белым, выступавшим за «единую и неделимую».

В общем, если бы пропагандистский и репрессивный аппарат, которым располагала советская власть, был направлен против «политического украинства», результат бы не замедлил сказаться, особенно с учетом того, с каким скрипом и повсеместным сопротивлением проходила украинизация.

Сворачивать её начали уже в 30-х, когда стала очевидной утопичность надежд на революции в западных странах, а вот перспектива большой войны с ними становилась все более реальной. Пришлось начинать реабилитировать русский патриотизм.

Но, как говорится, из фарша мясо назад не получится. Как отметил Владимир Путин, «”коренизация”, безусловно, сыграла большую роль в развитии и укреплении украинской культуры, языка, идентичности... Именно советская национальная политика ― вместо большой русской нации, триединого народа, состоявшего из великороссов, малороссов и белорусов, ― закрепила на государственном уровне положение о трёх отдельных славянских народах: русском, украинском и белорусском».

Думаю, еще важнее, что это положение закрепилось на ментальном уровне ― бывшие малороссы стали действительно воспринимать себя украинцами. А главное, возникла питательная среда для изначально бытового, подспудного, национализма.

Бациллы «свидомости» культивировались и ждали своего часа, в частности в творческих союзах, основоположниками которых нередко были бывшие петлюровцы, превратившиеся в «самовоспроизводящиеся» из поколения в поколение кланы, куда попасть русскоязычному автору (а значит, и получить доступ к публикациям) было крайне сложно.

Идеология украинского «патриотизма» исподволь прокачивалась через художественные произведения. В культовом «В бой идут одни старики» майор Титаренко спрашивает товарищей:

― Так что вы все-таки видели? Как же вы не заметили? Мы же сегодня над моей Украиной дрались!

― А как тут заметишь: те же поля, дороги, села.

― Э, нет! А воздух? Другой. А небо? Голубее. И земля зеленее. (Вот так. ― Авт.).

Понятно, что этот пассаж Леонид Быков вставил, дабы протолкнуть сценарий через «мэтров» студии им. Довженко.

Идеи, господствовавшие среди украинской творческой «элиты», очень быстро распространялись среди элиты руководящей, которая была совсем не против «пануваты у своий сторонци» без оглядки на Москву. И когда единое государство постиг системный кризис, эта болезнь быстро перешла из латентной стадии в открытую со скорым летальным исходом.

Дмитрий Славский,

специально для alternatio.org