Красотка
Красотка.
(Рассказ для создания кино – сценария. Есть первый вариант «Сухой дождь».
СУХОЙ ДОЖДЬ… | МУЗА НАШЕГО ДВОРА (maxpark.com)
. Это второй. Чувствую, что читателям не понравится. Придётся писать третий).
1.
На улице шёл мелкий, подсекаемый ветром дождь. Шумный, давящий и нагнетающий одиночество. Виктор Степанович несколько раз прикладывался к дивану. Сон, скользнув несколькими секундами, не задерживался. Он вышел из квартиры. На улице было слякотно и холодно. Промёрзлые деревья и жёлтый свет фонарей. На автобусной остановке, похожей на сгорбившуюся беседку, Виктор Степанович увидел на деревянной скамье сжавшийся шевелящийся комок.
- Автобусов больше не будет, - сказал он.
Комок развернулся: девушка.
- Пойдём, - бросила она, вставая и пошатываясь
- Куда?
- Разве ты не за этим пришёл. Здесь не согреемся. Да и мокро. В постельке тепло.
Из-за угла дома рванул хлёсткий ветер, закручиваясь в вихрь и подметая разбросанные окурки.
- Пьяная? Иди домой.
- Куда?
По лицу мелькнула скошенная улыбка, она, встала, потом снова рухнула на скамью и сжалась.
- Ты что спятил? Разве не видно, что у меня нет дома. Вернее, он есть, - тускло протянула она, - но в нём живут беленькие, а я чёрненькая.
Порывистый ветер рвал, нагоняя холод. Она поплотней сжималась в комок. Виктор Степанович хотел снять куртку и накрыть её, а дальше что?
- Ты из этих? – спросил он
- Да. Закурить найдётся?
Сделав две затяжки, закашлялась.
- Букетная я. Алкоголичка, наркоманка и проститутка, - отбивала она. - А как угадал: ты из этих? У тебя, что свои такие?
- Вот что, - немного подумав, сказал Виктор Степанович, не отрывая взгляд от её мокрого лица, то ли от дождя, то ли от слёз. - Пойдём ко мне. Выспишься в сухой постели.
- Один?
- Один.
- Понятно, - насмешливо протянула она. - Погулять с молодой захотелось. Плату за ночлежку, чем будешь брать? Натурой? Я и за дозу, и за водку, и таксистам всегда расплачиваюсь ею. Сейчас я на взлёте. Молодая. Не боюсь. Нарасхват. А когда постарею. Говорят, к старости нужно готовиться, чтобы выдержать её и не загреметь раньше. Надеюсь, что много не протяну.
Спокойно. Обыденно. Не раз обдуманно.
Ветер усиливался. Виктор Степанович взял её под руку. Она засмеялась.
- Обычно мужики за другое берутся.
Дома в ванной она выжала мокрый волос: густой, белокурый, растёрла махровым полотенцем, просушила феном, небрежно перекинула через левое плечо на грудь и потребовала водки.
- Водку не обещал.
- Как так на сухую. Скучно.
- А вот так.
- Тогда пойдём со мной спать, - бросила она, ощупывая внимательным взглядом его лицо и фигуру. - Хоть какое-то удовольствие получу. Да и ты тоже. На халяву. Если хочешь, я и подружку приглашу. - Она помолчала, а потом добавила. - Жизнь должна быть, как бесконечный секс с постоянным оргазмом. Согласен переспать?
- Да, только без подружки, Иди в маленькую. комнату, раздевайся, а я сейчас приду. Сполоснись вначале.
Виктор Степанович ушёл на кухню, подождал, а потом направился к комнатке, она лежала раздетая, свернувшись в клубок, как на скамье автобусной остановки, но, услышав шаги, быстро перевернулась на спину.
- Свет выключи. При свете не люблю.
Виктор Степанович щелкнул выключателем и вышел. Вынув ключ из кармана, защёлкнул дверь.
- Спи. Через окно не вылезешь. Там решетка. Дверь не сломаешь.
- А я возьму сейчас и позвоню в полицию, - закричала она. - Скажу, что ты меня силой затащил и изнасиловать хочешь. Гони бабки. Тогда звонить не буду.
- Звони.
Бешенный стук в двери. Придурок.
- Закрой рот, а то отпорю.
- Голой будешь пороть.
- Нет. Вначале одену.
Утром, он открыл комнатку.
- Извини за вчерашнее, - сказала она.
- Бывает.
Она молча прошла в душ, сполоснулась, вышла на кухню. Он хотел поставить чайник, она перехватила.
- Сама. Чай я хорошо завариваю. А в холодильнике можно пошарить?
- Шарь.
Она сделал горку бутербродов.
- Я удивлена. Впервые за несколько лет, правда их немного, я спала одна без мужчины. И впервые вижу мужчину, который не захотел на халяву переспать со мной. Я ведь моделью была. Красивая. На глянцевых журналах красовалась, а потом спилась. Ну и дальше накатом пошло.
- Ты не болтай, пей чай и ешь.
- Так не пойдёт.
Она встала, пошла в большую комнату и. притащив вазу с цветами, поставила на стол
- Хорошо у тебя. Тепло, чай, цветы.
Она дёрнулась лицом.
- Не ныть, - бросила Виктор Степанович. - Я слёзы не умею вытирать.
- По тебе видно, что не умеешь. – Она помолчала. – Возьми меня замуж. Я и наркоту брошу, и водку, и проституцию. Тебе легче. У тебя, наверное, и пистолет есть. Не захотел жить. Приложил к виску. А мне. Повеситься. Как представлю, что вишу с высунутым языком и чёрным лицом, так дрожь берёт. Под машину броситься или с этажа выкинуться – калекой могу стать. Я часто представляла, как бросаюсь с высокого этажа. Секунды полёта, но в эти секунды я бы кричала? Жить, жить…
В глазах появились слёзы.
- Как вырваться? Бросить наркоту не получается.
- Получится, если захочешь. Желание.
- Да где же его взять, - тихо ответила она. – У нас в городе почти всё такие. Слушай. Ночью я обшарила твой гардероб. У меня привычка такая. Нужно утянуть что-нибудь, чтобы продать и купить соль. Это наркотики так мы называем. Ты военный? По мундиру определила.
- Тебе не по гардеробам нужно шарить, а лечиться.
Она насмешливо улыбнулась.
- Родители пробовали. Напрасно бабки потратили. Может ты сторонник пристигнуть меня наручниками к батарее. Давай. Я после освобожусь и заяву в полицию кину. – Она засмеялась. - Закон на нашей стороне. И полиция с нами. И…
- Знаю, - перебил Виктор Степанович. - А ты, на какой стороне?
- На той, на которую такие, как ты поставили, - зло сказала она. – Пока вы в свои войны играли и за долларами гонялись, мы свою империю создавали взамен старой.
Виктор Степанович промолчал.
- Понимаешь, - начала она. - Нам нужна кайфовая, а не кайловая жизнь, а вы её сделать не можете. Раньше - от родителей слышала - были пионеры, комсомольцы. Кайфовали выше макушки. А я еду, а я еду за туманом, - запела она, - за туманом и за запахом тайги.
Её молчание продержалось не долго.
- У меня есть идея, как вылечить меня. Ты – военный и воевал, наверное. Страшно было?
- Дуракам только не страшно.
- Я по фильмам знаю, что страшно. На войне только и думаешь, как бы выжить. Другие мысли в башку не лезут. У тебя и друзья, и связи есть, наверное. Направь меня, как там говорят: в горячую точку. Там я точно излечусь. Мне некогда будет думать о наркоте. Убьют. Ну, и что. На одну наркоманку, алкоголичку и проститутку меньше станет. Доброе дело сделаешь. А то когда-нибудь я и подохну не развернувшимся клубочком под сухим дождём.
- Сухих дождей не бывает.
- Это у таких, как ты не бывает. Поможешь? Я серьёзно. Если сейчас не можешь ответить, то потом позвони.
Она нацарапала на салфетке номер мобильного телефона.
- Позвонишь?
- Ты что действительно хочешь, чтоб я тебя отправил?
- Да. Позвонишь?
- Позвоню.
- А чтоб ты не забыл обо мне, давай сделаем перестановку в маленькой комнатке, в которой я спала.
Она направилась в комнатку. Вслед Виктор Степанович. Он таскал кресла, диван, столы под её одобрение: хорошо, чудесно, а диванчик косо стоит, а кресла…
Виктор Степанович не мог сам себе объяснить, почему он так поступает, но ему нравилось выполнять её команды. Порой у него мелькала мысль, что она врёт о себе. Никакая алкоголичка, наркоманка, проститутка. С блестящими глазами. Улыбкой на лице, задорным голосом, рассыпчатым смехом, извинениями за неловкость… Она, словно летала по комнатке, переставляя цветы с вазами, перевешивая картины… Живая, и Виктору Степановичу казалось, что всё, к чему она прикасалась, как бы дышало, светлело… В комнатку будто ворвалось солнце, но его лучи, падая на неё, отражались тенями на полу, стенах…
Запыхавшись, она присела на диван и глядя на Виктора Степановича блестящими глазами сказала.
- Представь себе, что это ЗАГС. на полу красная дорожка. Я в белом, красивом подвенечном платье, а ты при параде. Мы идём расписываться. Цветы. Музыка. И я твоя жена. – Она замолкла и внимательно посмотрела на него. - Возьми меня замуж, - тихо сказала она. – Брошу наркоту, проституцию, водку. Не оттолкни. Ты мужик правильный. Сужу по поступку, а не по словам. С таким можно на ноги встать, подняться, а не на коленях ползать. – Она покачала головой. - Ни с того, ни с сего взять замуж первостречку, да ещё проститутку, алкоголичку, наркоманку это невозможно. Это дурь на меня нашла. Кому такая нужна? Отброс.
- На себя не дави так.
- Я давлю, потому что надеюсь. Может прорву душу свою, стану ненавидеть себя такую. Ты не пихнул ногой и не прошёл мимо. А мы и опушенные, но тоже люди и нормально жить хотим. Ещё, как хотим. Никто не знает, - вдруг закричала она, - как мы хотим вырваться, думают, уверены, что это нам нравится. Да как это может нам нравиться, если на каждом кончике иглы смерть. Так и ждёшь. Нам страшно. Понимаешь! Страшно, - она полоснула его взглядом. – Зачем я говорю это тебе. Всё равно не поймёшь. Преодолеть своё отношение к нам и помочь нам. Мы же не родились такими. Не поймут и другие. Ведь легче всего обругать нас, толкнуть в ещё большую грязь. Нас ненавидят. Нас презирают. Нас готовы убить. А за что нас уважать, любить. Гнать. Расстреливать. А мы живые твари, как и вы, также дышим, как другие, испытываем боль, когда нас бьют, гонят, плюют. Замуж дурочка захотела. – Она захохотала. – Ишь, что выдумала. Да не выдумка это, а мечта. Я так хочу счастья. Счастья, - повторила она, поднялась и медленно, словно ожидая, что её окликнут, направилась к двери.
- Куда пойдёшь?
- Неужели ты ничего не понял. Сорок лет. Паспорт посмотрела. Наградные книжки. – Она подошла к нему вплотную. – Награды. А что стоит за ними. Ты же убивал людей, а ведь среди них были и невиновные, и одурманенные. Ты что выбирал? Ага. Этот враг, а этот не враг. Этот виновен, а этот нет, этот прав, а вот тот неправ. Ты косил подряд. Заговорилась. - Она слабо улыбнулась. - Одно я не пойму. Я же не родилась с мыслями и желанием стать алкоголичкой, наркоманом, проституткой, а стала. Почему? Я не знаю. Знаю, что у меня сейчас одна дорога. К пропасти. Я это понимаю, но ничего сделать не могу. Не по мне сбросить этот груз. Одна не справлюсь.
Она попыталась снова улыбнуться.
Гримаса отчаянья.
Дрогнул Виктор Степанович. Застучало сердце. Мелькнула в сознании картинка: летящая в пропасть. Пробила душу. Достала до донышка и рассыпалась.
- Подожди, - сказал он. – Ты, когда делала перестановку была другой. весёлой, жизнерадостной. Выходит, что сила у тебя ещё осталась. Её нужно не утерять. Тебе надо за что – то зацепиться, чтоб ты бросила всю эту дрянь.
- А за что зацепиться. Пусто вокруг. Я понимаю, что не пусто, но душа воспринимает пусто.
- Постой. Дай подумать. – Виктор Степанович замолк, потом вскинулся. Я, конечно, рискую, но, - он посмотрел на неё. – Вот что сделаем. Я сегодня уезжаю в командировку.
- Счастливой дороги. Может меня возьмёшь? Походную жену, - зло бросила она.
- Ты злость пригаси, а то сгоришь. Командировка. На сколько, пока не знаю.
- Что ты хочешь сказать, чем рискуешь?
- Не перебивай. Я оставлю тебе ключи от моей квартиры.
Она недоверчиво посмотрела на него.
- Ты сумасшедший? Я таких ещё не встречала. Оставлять ключи от квартиры совершено незнакомому человеку. Да ещё такому, как я. Вытащу всё из квартиры, продам, накуплю героину, позову свою банду, разгромим.
- Не пугай. Отпуганный. Ты этого не сделаешь.
- Почему?
- Я рискую. Вникни в это. Кроме этого есть ещё и другое. Я уезжаю не просто в командировку. Еду на Украину, где воюют. Меня могут и убить, а у меня нет никого, чтобы оставить. Так пусть останется тебе.
- Не говори так, - закричала она. – Ты не понимаешь, что говоришь. Я же сволочь, сволочь, - она заколотила в грудь.
- Не закатывай истерику. Ты не сволочь. Ты просто потеряна. В твоих мозгах не умещается мой поступок. Да он не уместится в мозгах и других. Ключи от квартиры — это ерунда. И квартира ерунда. Мы добавим к сказанному ещё. У меня друг нотариус. Пойдём к нему и быстро оформим завещание на тебя.
- Ты сходишь с ума.
- По твоим меркам да, по моим это всё вполне нормально. Убьют. Квартира твоя. Останусь жив, другое дело. А дальше - будет видно. Сейчас поедем к нотариусу.
- Подожди. – Она провела рукой по лбу. – Я не понимаю, что происходит. Это сон. Ты шутишь.
- Нет. Я давно отвык от шуток.
- А если я исхитрюсь и продам квартиру? Что делать будешь? Где жить?
- В окопах. Я привычный. Не первый раз мне залазить в них. Поеду на Украину. Там ещё не одно поколение будет воевать, так что жилья, еды и работы всем хватит. Едем к нотариусу.
- Не нужно к нотариусу. Я выдержу.
- Как хочешь. Не будем больше об этом, мне пора.
Виктор Степанович встал, обошёл её и направился к двери.
- Ключи в серванте. Найдёшь.
- Постой, - сказала она.
- Некогда, - бросил он, не оборачиваясь. – Замыкай, чтоб я не передумал.
2.
Через час Виктор Степанович подъехал к даче своего товарища Грома. Заехав в открытые ворота, остановился, высадился и направился к веранде, на которой сидел Гром.
- Привет, Сашок.
- Привет, Вить.
Дохнуло теплом от слов Грома. К теплу бы ещё грамм двести, которые окажутся хорошими, но не исключено последними. Командировка штука ещё та. Метаморфоза. Был человек – стал грузом 200.
Гром известен. Изобрёл свой удар, который занесли в приёмы рукопашного боя. У него, словно пружины в ногах. Взмывает вверх. Левой ногой наносит удар в промежность, правой глушит по голове. Мужики валяться, как снопы, а потом говорят: гром и молния прошивают от макушки до пят.
- Слышал, что сегодня улетаешь с группой. Я уже был там.
- Как?
- Хреново. Ошибся ты, дружок.
Он похлопал Виктора по спине.
- В чём?
- Вспоминаю твои слова: «Когда хотят вернуться бросают мелочь, а когда не хотят, выбрасывают оружие». Сколько прошло времени? Много, а оружие при нас. Помнишь?
- Такое не забывается.
3.
Когда летели над океаном.
Группа состояла из пятнадцати человек. Сначала выбрали чёртову дюжину, но Гром стал на дыбы.
- Встречаться с чертями у меня нет ни малейшего желания, - сказал он и настоял.
Перебрасывали каждого в отдельности.
Встреча для Грома и Виктора оказалась неожиданной. Не думали, что сомкнутся. Вечером сидели на берегу, слушали легкий шум океана и смотрели, как солнце проваливается за горизонт.
- А солнце катится к нам домой. Закат, - сказал Виктор и спросил. - Как думаешь, Сащок? Пробьемся?
- А куда мы к черту денемся. У нас во время учебы в Вышке были ситуации посложней. Одна возня с Гамбуржцем (Преподаватель спецдисциплины) чего стоила. Нервы выматывал. А тут. Постреляем, и ищи ветра в поле.
- Там парни серьезные.
- Если б не были серьезными, то и мы с тобой здесь не были бы. Конечно, они за стенами, а мы, как на ладони. Придется несколько раз накатываться.
- Если с первого раза не получится, то второго наката уже не будет.
- У нас преимущество. Они не знают, что мы здесь. А мы знаем, что они там.
Когда дело подходило к концу, Грома ранили в обе ноги, а Виктора в руки. Гром не мог идти, а Виктор двигать руками из-за простреленных плеч.
- Снимай комбинезон, - сказал Виктор, - и ложись на него
- Чем тащить будешь?
- Зубами.
- А куда.
- В братскую могилу для двоих.
И вытащил.
Когда летели над океаном, Виктор выбросил автоматы: свой и Грома.
- Зачем? – спросил Гром.
- Когда хотят вернуться бросают мелочь, - сказал Виктор. - а когда не хотят, выбрасывают оружие. Я не хочу, да и ты тоже. Полковой поймёт. Мужик настоящий. Домой, домой, Сашок. Нас уже заждались.
Гром часто вспоминал об этой истории и всегда говорил Виктору: «Что, Витёк, промахнулся».
Не упустил случай и сейчас сказать.
- Рано выбросили. У тебя были деньги, паспорта. Каждый должен был уходить в одиночку. Следов не оставлять. Ты мог пристрелить меня. Имел полное право. Я подписывался под этим правом. Жестоко, но мы сами соглашались. Мы имели права друг на друга. А во сколько улетаешь?
- Через два часа. Саш. Со мной сегодня что – то непонятное мне произошло.
- Именно?
Виктор Степанович рассказал.
- Ни хрена себе. Ты, дружок, не в форме. С такими мыслями лететь. Да не влюбился ли ты в наркоманшу, алкоголичку, проститутку? Такое бывает. Вот я в свою жену с первого раза влюбился. Толкнул её в метро, она в угол отлетела, потом подошла ко мне и по морде хрясь. Так приятно было. - Гром засмеялся и потёр правую щёку. - Я же специально её толкнул, чтоб она обратила на меня внимание. Правильно я рассчитал. Правда, что она мне в морду заедет, в расчёт не взял. Расквасила мой пятак, а потом, представляешь, курочка: извините, что я пёрышки о Ваш ферлеб почистила. Где она это слово выдрала? До сих пор не говорит. «У женщины должна быть хоть одна тайна». Я понимаю, что ферлеб - это морда, но откуда? Понимаешь, Вить. Случается, что застрянет одно слово на всю жизнь и мучаешься с ним, мать твою.
- А сейчас толкаешь?
- Смотря, когда. Ночью и утречком.
- О – го – го.
- А вообще, если смотреть так, как всегда мы смотрим, то всё в норме. Твоя неожиданная подруга во многом права. Воюем, а не воспитываем, хотя наш драгоценный бородатый Карло, который вместе с Фридрихом нашего Ильича своими книгами и пролетарским манифестом на революцию натаскивал, сказал, что – то в этом роде: для того, чтобы воспитывать, нужно самому быть воспитанным. Правильно мужик заметил. Его, правда, сейчас обгадили, но это по – нашему, по – русски. Дело не в том – прав ты или не прав, а в том – нравишься ты или не нравишься. Вот он и не понравился нам. Свою революционную идею подкинул. А нам нужны идеи, которые на нашей почве выросли, а не на чужой. Вот мы и крутимся среди чужих идей, а свою никак нащупать не можем, а она ведь есть. Ладно. Когда – нибудь нащупаем. К делу. Если хочешь, я наружку поставлю, чтоб знать её передвижение, если она будет передвигаться, выкурить её из твоей квартиры, натыкать подслушки. Как смотришь на это?
- Не нужно ничего делать. Пусть идёт без нашего вмешательства.
- Ты прав. Эксперимент должен быть чистым. А если квартиру умудрится продать, не переживай. Я тебе дачу отдам. Ты знаешь, что Гром своё слово держит.
- Саш. Вот мы сидим, говорим. Нормальная жизнь, а какая у неё. Почему. Я тоже, как и она не пойму. Разные жизни, разные судьбы.
- Витька. Нам не дано это понять. Ты помог ей, а как она оценит твою помощь, не знаем. А чем я могу помочь. Ходить за ней по пятам и кувалдить её нынешнее окружение. Это я могу. Отгорожу кулаками её, но в душу то не проникну. Оставим. А сейчас маленько выпьем и споём за хорошую дорожку для тебя.
- Ты что – то нервничаешь, Сашка?
- А ты дурак, Витька. Как же мне не нервничать. Ты в командировку, а я тут на солнышке греюсь. Главное, чтоб вернулся. Если тебя убьют, мне будет скучно. Так что постарайся. Не подведи друга. Журавли - десантники, - рявкнул Гром, - звал нас полковой, с неба и в атаку был приказ такой. Вон гитара лежит. Бери её и грянем. Фугуй по струнам, чтоб они трепетали, как живые. У тебя шесть струн, у Паганини, анекдот, конечно, кое – кто писал была одна. Значит в шесть раз лучше. Гони.
- Ну и брехун ты, Сашок. Директора ресторана «Варшава» самым вежливым человеком в мире сделал, когда в его кабинете на немецком заговорил, а потом по-русски сказал, что ты личный сын немецкого миллиардера Мюнхена. Личный сын.
- В нашей профессии, Витёк, без шуток нельзя. Наша жизнь на секунды меряется. Впрочем, она у всех на секунды меряется. Мы не избранные. Мы, как там сказала твоя подруга, живые твари, дышим и чувствуем боль, когда нас бьют и гонят. Запомнилось. Правильно сказала. Нужно успеть посмеяться и попеть.
«Журавли» - десантники – звал нас полковой.
С неба и в атаку был приказ такой.
В небе было тихо. Там не шла война,
На земле в засаде нас ждала беда.
А бедой той были парни, как и мы.
Молодые, сильные, но для нас враги.
«Затяжными» падали, чтоб спасти себя,
И уйти от пули меткого стрелка.
С высоты мы падали, чтоб убивать,
На земле нас ждали край свой защищать.
Выпал друг из стаи, но остался цел,
Спас его товарищ сам не уцелел.
Небо в парашютах, а с земли пальба.
Возносилась в небо душа «журавля».
Кто-то натыкался на свинец стрелка,
Навсегда склонялась к долу голова.
Те, кто уцелели, те в атаку шли
Их следами были холмики земли.
Снова будет небо. Снова парашют.
С неба и в атаку, и замкнулся круг
.
Где же вы журавушки? Где вы журавли?
Выпали из стаи в холмики земли.
Через час Виктор Степанович уехал. Что дальше – отдохни читатель, пофантазируй.
Комментарии
Комментарий удален модератором
Никаких признаков в диалогах я не заметил. Может, показалось, что язык кухарок куда как художественнее... Да ладно, главное десантник хороший, а лит-сотрудника наверно подключат, если до дела дойдёт.
это уже образ жизни. Привычка сложилась - оптимизм отдыхает.
Комок развернулся: девушка.
- Пойдём, - бросила она, вставая и пошатываясь
- Куда?
- Разве ты не за этим пришёл. Здесь не согреемся. Да и мокро. В постельке тепло.
И какой здесь нужен литературно - художественный язык. Может этот.. "Извиняюсь мадам, но я в трепетном волнении. Простудитесь". Или этот. "Что разлеглась кобыла. Убери свои копыта"..
Тема сильная и как всегда глубоко от души, но как-то не стыкуется как будто из кусков, и нить вроде бы не уходит... но уходит, как будто переключает кто-то.
И как бы незаконченность, что ли... как будто за полчаса до конца фильма экран гаснет и голос за кадром: "Дальше думай сам!"
Первый вариант надо посмотреть.