СУХОЙ ДОЖДЬ…

СУХОЙ ДОЖДЬ…

      Сухой дождь – дождь, который испаряется, не доходя или почти не доходя до земли. Он не орошает землю в отличие от обыкновенных дождей и в этом плане, казалось бы, бесполезен, но природа не изобретает ничего случайного и бесполезного.

   Виктор Степанович так и не позвонил, а сейчас звонить было уже поздно. Она смотрела на него с фотографии на гранитном памятнике.

   Пошёл мелкий, подсекаемый ветром дождь.

   Той ночью тоже шёл дождь: шумный, давящий и нагнетающий одиночество. Виктор Степанович несколько раз прикладывался к дивану. Сон, скользнув несколькими секундами, не задерживался. Он вышел из квартиры. На улице было слякотно и холодно. Промёрзлые деревья и жёлтый свет фонарей. На автобусной остановке, похожей на сгорбившуюся беседку, Виктор Степанович увидел на деревянной скамье сжавшийся шевелящийся комок.

- Автобусов больше не будет, - сказал он.

   Комок развернулся: девушка – лет восемнадцати.

- Отойди, кобель.

   Из-за угла дома рванул хлёсткий ветер, закручиваясь в вихрь и подметая разбросанные окурки.

- Пьяная? Иди домой.

- Куда?

   По лицу мелькнула скошенная улыбка, она, встала, потом снова рухнула на скамью и сжалась.

- Ты что спятил? Разве не видно, что у меня нет дома. Вернее, он есть, - тускло протянула она, - но в нём живут беленькие, а я чёрненькая..

   Порывистый ветер рвал, нагоняя холод. Она поплотней сжималась в комок. Виктор Степанович хотел снять куртку и накрыть её, а дальше что?

- Ты из этих? – спросил он

- Да. Закурить найдётся?

   Сделав две затяжки, закашлялась.

- Букетная я. Алкоголичка, наркоманка и проститутка, - отбивала она. - А как угадал: ты из этих? У тебя, что свои такие?

- Вот что, - немного подумав, сказал Виктор Степанович, не отрывая взгляд от её мокрого лица, то ли от дождя, то ли от слёз – трудно было понять, спутанных волос - Пойдём ко мне. Выспишься в сухой постели.

- Один?

- Один.

- Понятно, - насмешливо протянула она. - Погулять с молодой захотелось. Плату за ночлежку, чем будешь брать? Натурой? Я и за дозу, и за водку, и таксистам всегда расплачиваюсь ею. Сейчас я на взлёте. Молодая. Не боюсь. Нарасхват. А когда постарею. Говорят: к старости нужно готовиться, чтобы выдержать её и не загреметь раньше. Надеюсь, что много не протяну.

   В ванной она выжала мокрый волос: густой, белокурый, растёрла махровым полотенцем, просушила феном, небрежно перекинула через левое плечо на грудь и потребовала водки.

- Водку не обещал.

- Тогда пойдём со мной спать, - бросила она, ощупывая внимательным взглядом его лицо и фигуру. - Хоть какое-то удовольствие получу. Да и ты тоже. На халяву. Если хочешь, я и подружку приглашу. - Она помолчала, а потом добавила. - Жизнь должна быть, как бесконечный секс с постоянным оргазмом. Согласен переспать?

- Да, только без подружки, Иди в маленькую. комнату, раздевайся, а я сейчас приду. Сполоснись вначале.

   Виктор Степанович ушёл на кухню, подождал, а потом направился к комнатке, она лежала раздетая, свернувшись в клубок, как на скамье в автобусной остановке, но, услышав шаги, быстро перевернулась на спину.

- Свет выключи. При свете не люблю.

Виктор Степанович щелкнул выключателем и вышел. Вынув ключ из кармана, защёлкнул дверь.

- Спи. Через окно не вылезешь. Там решетка. Дверь не сломаешь.

- А я возьму сейчас и позвоню в полицию, - закричала она. - Скажу, что ты меня силой затащил и изнасиловать хочешь. Гони бабки. Тогда звонить не буду.

- Звони.

   Бешенный стук в двери. Придурок.

- Закрой рот, а то отпорю.

- Голой будешь пороть.

- Нет. Вначале одену.

   Утром, он открыл комнатку.

- Извини за вчерашнее.

- Бывает.

   Не удержался. Отметил про себя: симпатичная.

   Она молча прошла в душ, сполоснулась, вышла   на кухню. Он хотел поставить чайник, она перехватила.

- Сама. Чай я хорошо завариваю. А в холодильнике можно пошарить?

- Шарь.

   Она сделал горку бутербродов.

- Я удивлена. Впервые за несколько лет, правда их немного, я спала одна без мужчины. И впервые вижу мужчину, который не захотел на халяву переспать со мной.

- Ты не болтай, пей чай и ешь.

- Так не пойдёт.

   Она встала, пошла в большую комнату и. притащив вазу с цветами, поставила на стол

- Хорошо у тебя.

Тепло, чай, цветы.

   Она дёрнулась лицом.

- Не ныть, - бросила Виктор Степанович. - Я слёзы не умею вытирать.

- По тебе видно, что не умеешь. – Она помолчала. – Возьми меня замуж. Я и наркоту брошу, и водку, и проституцию. – Она помолчала. – Тебе легче. У тебя, наверное, и пистолет есть. Не захотел жить. Приложил к виску. А мне. Повеситься. Как представлю, что вишу с высунутым языком и чёрным лицом, так дрожь берёт. Под машину броситься или с этажа выкинуться – калекой могу стать. Я часто представляла, как бросаюсь с высокого этажа. Секунды полёта, но в эти секунды я бы кричала? Жить, жить…

   В глазах появились слёзы.

- Как вырваться? Бросить наркоту не получается.

- Получится, если захочешь. Желание.

- Да где же его взять, - тихо ответила она. – У нас нас в городе почти всё такие.- Слушай. Ночью я обшарила твой гардероб. У меня привычка такая. Нужно утянуть что-нибудь, чтобы продать и купить соль. Это наркотики так мы называем. Ты бывший военный? По мундиру определила.

- Тебе не по гардеробам нужно шарить, а лечиться.

   Она насмешливо улыбнулась.

- Родители пробовали. Напрасно бабки потратили. Может ты сторонник пристигнуть меня наручниками к батарее. Давай. Я после освобожусь и заяву в полицию кину. – Она засмеялась. -   Закон на нашей стороне. И полиция с нами. И…

- Знаю, - перебил Виктор Степанович. - А ты, на какой стороне?

- На той, на которую такие, как ты поставили, - зло сказала она. – Пока вы в свои войны играли и за долларами гонялись, мы свою империю создавали взамен старой.

   Виктор Степанович промолчал.

- Понимаешь, - начала она. - Нам нужна кайфовая, а не кайловая жизнь, а вы её сделать не можете. Раньше - от родителей слышала - были пионеры, комсомольцы. Кайфовали выше макушки. А я еду, а я еду за туманом, - запела она, - за туманом и за запахом тайги.

   Её молчание продержалось не долго.

- У меня есть идея, как вылечить меня. Ты – бывший военный и воевал, наверное. Страшно было?

- Дуракам только не страшно

- Я по фильмам знаю, что страшно. На войне только и думаешь, как бы выжить. Другие мысли в башку не лезут. У тебя и друзья, и связи остались, наверное. Направь меня, как там говорят: в горячую точку. Там я точно излечусь. Мне некогда будет думать о наркоте. Убьют. Ну, и что. На одну наркоманку, алкоголичку и проститутку меньше станет. Доброе дело сделаешь. А то когда-нибудь я и подохну не развернувшимся клубочком под сухим дождём.

- Сухих дождей не бывает.

- Это у таких, как ты не бывает. Поможешь? Я серьёзно. Если сейчас не можешь ответить, то потом позвони.

   Она нацарапала на салфетке номер мобильного телефона.

- Позвонишь?

- Ты что действительно хочешь, чтоб я тебя отправил?

- Да. Позвонишь?

- Позвоню.

- А чтоб ты не забыл обо мне, давай сделаем перестановку в маленькой комнатке, в которой я спала.

   Она направилась в комнатку. Вслед Виктор Степанович. Он таскал кресла, диван, столы под её одобрение: хорошо, чудесно, а диванчик косо стоит, а кресла…

   Виктор Степанович не мог сам себе объяснить, почему он так поступает, но ему нравилось выполнять её команды. Порой у него мелькала мысль, что она врёт о себе. Никакая алкоголичка, наркоманка, проститутка. С блестящими глазами. Улыбкой на лице, задорным голосом, рассыпчатым смехом, извинениями за неловкость… Она, словно летала по комнатке, переставляя цветы с вазами, перевешивая картины… Живая, и Виктору Степановичу казалось, что всё, к чему она прикасалась, как бы дышало, светлело… В комнатку будто ворвалось солнце, но его лучи, падая на неё, отражались тенями на полу, стенах…

   Через полчаса она ушла.

   Виктор Степанович походил по комнате. Может действительно отправить (такие возможности были). Чушь, ерунда, секундная вспышка. Забыть. И он забыл.

   Отбросив воспоминания, Виктор Степанович ещё раз посмотрел на фотографию на памятнике, ему показалось, что она улыбнулась и прошептала, что ж ты не позвонил.

   Встав с лавочки, направился к машине за оградой кладбища. Он чувствовал свою причастность к её смерти.

   С тех пор у него появилась привычка каждый месяц приезжать на кладбище к её памятнику. Особенно в дождливую, ветреную погоду. Он словно наяву видел её блестящие глаза, слышал задорный голос, рассыпчатый смех, который подхватывали дожди и ветры и разносили по всей округе.