Кладбищенские вишни

На модерации Отложенный

Кладбищенские вишни.

 

Ежедневные дожди в течение долгих двух месяцев не давали возможности посетить кладбище.

Солнечные тихие дни наконец явились в наше село; цветы, подняв головки, заулыбались во всю ширину обсохших венчиков, веселей защебетали птицы, горлинки тут же уселись на край бочки с водой: а вдруг хозяйка вычерпает ведром до половины, как тогда достать напиться?
Просохли просёлочные колеи, и мы, прикупив злой отравы от бурьяна, отправились на наше старое сельское кладбище. Едем, а где-то внутри с самого утра поселились и звучат слова грустной песни: " Этот забытый край Русь нам оставила".

Боже! Таких джунглей мы, сколько себя помню, не видели! Подъезжая к краю захоронений, мы всегда ещё издали видели памятник, поставленный мною два года назад нашим незабвенным Писаренкам : на прямоугольной высокой стеле стройная молодая казачка во весь рост, в белой просторной кофте навыпуск, длинная юбка с двумя тёмными прошвами по низу, в платке с опущенными на грудь концами – бабушка; сидящий рядом казак в офицерской форме, в чуть скошенной набок форменной фуражке с овальным значком посередине околыша, медаль на лацкане левого кармана гимнастёрки – дедушка.

Фрагмент для памятника мы взяли из старинной семейной фотографии, датируемой 1916 годом.
Сердце моё зашлось в тревоге: куда девался памятник, его не видно. Может, ветром свалило? А возможно, животному захотелось почесать бок?


Стали с трудом пробираться вглубь: густые заросли пырея по колено, а потом молочай буквально высотой в человеческий рост. Он-то и скрыл памятник. От сердца отлегло, когда мы оказались на просторной забетонированной площадке с памятником, целым и невредимым. Чистый райский уголок, обрамлённый зарослями густого бурьяна. Видно, и вольным птицам это местечко понравилось: на памятнике остались белёсые следы их пребывания. Я подолом платья вытираю эти потёки, небось, дедушка с бабушкой не обидятся за такую вольность.

Потравив бурьян – будет результат или все наши старания даром? – мы стали осматриваться вокруг. Влево от могил наших родственников поднимается небольшой холм со сплошными зарослями сирени и вишенья. Кто-то не подумав, но с заботой и любовью посадил куст сирени, а кто-то на детскую могилу - вишенку. И вот результат - сплошные заросли. Может, так и лучше?  Вишенки всё-таки пробились сквозь цепкие  переплетённые коренья, образовав подкову, зацвели и дали обильный урожай.

И стоит давно забытый людьми холм, алеют полукругом на густом вишенье ягоды. Природа помнит тех, кого похоронили здесь в далёких тридцатых годах, когда в голодный 33-й год некому было копать могилы.

Найдутся, бывало, 2-3 мужика, способных ещё держать в руках лопаты, снимут с телеги трупы – и в общую неглубокую яму. Кто помнит этих людей? Да и остались ли в живых ещё тогда люди, которые знали их, кому они доводились ближайшими родственниками?


Я помню. Пусть из рассказов мамы и дедушки, но помню.

Первой в семье Ивана умерла от голода его мать, незаменимая в благополучной жизни бабушка-повитуха, которую долго вспоминали селяне. Тихо лежала она на печи, не жалуясь, не стеная, только приподнимала голову на голос сына, всматриваясь мутнеющими глазами, не принёс ли чего поесть. Так и угасла бабушка, помогшая разродиться не одному десятку женщин на близлежащих хуторах.

Завернул в тонкое одеяло лёгкое иссохшее тело старушки, положил в самодельную тачку и повёз хоронить. Еле доплёлся до кладбища, вырыл могилу с подкопом сбоку – гарантия того, что труп не достанут бродячие собаки.

Где-то здесь, на этом холме, спит вечным сном и моя тётя, самая младшая из дочерей Ивана Писаренко, умершая в возрасте шести лет от скарлатины, - любимица и забава отца, Нюра.
Однажды Иван (мой дед) привёз из Армавира подарок для своей поскакушки – трикотажную шапку с помпоном. Все хвалили, любовались необычной обновой ( в селе редко у кого из детей имелись шапки, всё больше платки да косынки), а Нюра стояла насупленная, чуть ли не плача. Потом молча стянула с головы неугодный подарок и сказала: «Цэ ны шапка, цэ чУлка». И убежала во двор. А ведь девчонка в какой-то мере была права: шапка с отворотами сильно растягивалась в длину и напоминала чулок. Так и не удалось матери уговорить Нюру хотя бы в праздник надеть эту шапку.


А ещё, вспоминала моя мама, пошла Дуня с дочерью к куме в гости. Из двора выскочила заполошная собачонка, но тут же перестала лаять и кинулась облизывать Нюру. Перепуганная девочка уцепилась за мамину юбку. – Нюрочка, - пыталась успокоить её мать, - не бойся, собачка не злая, она только понюхает тебя…
- А ты ей скажи, что я ничем не пахну… Вот и всё… чем не довод?

В моём воображении пребывают в райских кущах бабушка и малолетняя внучка, которую заботливая беспокойная баба Поля водит за руку, как когда-то водила старшую внучку, мою маму.
     Глядя на обилие красных вишен на могильном холме, я думаю, что природа приготовила поминальные дары прежде всего похороненным здесь детям, в том числе и нашей Нюре. Они ей, несомненно, понравятся: хоть поешь терпких диких ягодок, хоть со сросшимися хвостиками повесь на ушки – получатся замечательные рубиновые серёжки.

Июнь 2021 г.