Даже Христу крест оказался не по силам

  ДИТРИХ ЛИПАТС

Статья «Бог-Садист или крест по силам?», опубликованная недавно на «Ахилле», подняла один из самых болезненных вопросов: имеет ли христианин право на самостоятельный уход из жизни? И почти сразу же в группе сайта Вконтакте появился вопрос: «Подскажите, если кто знает, где в Библии есть осуждение самоубийства?»

Всякому выступающему на публике хорошо известно, что вопрос, заданный из зала, выражает интерес как минимум шестидесяти процентов аудитории. Я с любопытством поглядывал на комментарии и размышления, ожидая увидеть достойный ответ какого-нибудь православного батюшки, но ни один из тех уважаемых экспертов так и не выступил. Уже двадцать каким-то я решился поместить свое разъяснение:

«Удивляюсь, почему никто не вспомнит, что первое и главное предостережение против самоубийства в Библии — сама заповедь „Не убивай!“. Это равно относится и к самоубийству. Бог — даритель жизни, Он же волен и в смерти. Мы не знаем Его замыслов. „Мои мысли — не ваши мысли. Мои пути — не ваши пути…“ Самоубийство — результат уныния и отчаяния. По сути — отсутствия веры. „У Бога все живы, у Него мертвых нет“. Значит, добровольный выбор смерти — отрицание Бога вообще».

На что довольно скоро последовал ответ, опять же не батюшки, а явно человека, сана не имеющего:

«Вообще-то нет. Эта заповедь никак не относится к самоубийству. Эта заповедь запрещает убийство другого человека, и точка. К сожалению, все эти фантазии на тему распространения этой заповеди на убийство себя, или даже (!!!) убийство времени, или аборт — более поздние попытки притянуть за уши заповеди на все так называемые „грехи“. Но изначально эта заповедь запрещает только убийство другого живого человека и ничего более. Более поздние спекуляции — натягивание совы на глобус».

Наверное, на этом можно было бы и закончить, но тема больно… Ницше высказался: «Мысль о самоубийстве — великое утешение: она помогает пережить множество кошмарных ночей». Сам Ницше закончил свою жизнь очень печально — пациентом сумасшедшего дома, а «великое утешение», им воспетое, в этом я уж не сомневаюсь, привело немало бедолаг к петле, яду или к какому другому трагическому финалу.

Если мой оппонент утверждает, что «эта заповедь запрещает убийство другого человека, и точка», то чего ж тут спорить? Точка поставлена.

Если говорить о «более поздних попытках и спекуляциях», то лучшим собеседником ему был бы не я, а ответственный работник МАССОЛИТа тов. Берлиоз, так бесславно окончивший жизнь под трамваем у Патриарших прудов.

Если о Библии рассуждать как о компиляции случайных текстов, сдобренных позднейшими спекулятивными вставками, то можно спокойно переставить ее с почетнейшего места на полочку литературных памятников. Я вовсе не утверждаю, что Святое Писание было написано самим Всевышним раз и навсегда, я вполне допускаю наличие там и неточных переводов, и позднейших вставок, и даже сознательных спекуляций, но, для меня, это ничуть не принижает значения величайшего откровения в текстах, без которых и жизнь была бы не в жизнь. Библия занимает у меня самое почетнейшее место: я ношу все, что в ней написано, в самом своем сердце, и никогда не говорю о библейских текстах с пренебрежением, как бы парадоксальны они не казались.

Итак — по силам ли крест? Верно замечено, что даже Христу крест оказался не по силам. До Голгофы крест за Спасителя мира дотащил случайный прохожий. Я не вправе судить о величине страданий бедолаг, вынашивающих мысль о самоубийстве, сам я никогда не был даже и близок к подобному, но всякий раз, слыша о чьем-то самовольном уходе из жизни, я крещусь и восклицаю мысленно: «Господи, если это возможно, будь милостив к этому человеку!»

Самый знаменитый самоубийца в истории — Человек Иисус Христос. А как же иначе? Спаситель прекрасно знал, на что шел. Как Бог, Он ясно видел единственный путь спасения человечества, как Человеку, Ему очень не хотелось на крест. Как Бог, Он пообещал разбойнику: «Ныне же будешь со Мною в Раю!» Как Человек, умирая в муках, Он вокликнул: «Боже Мой! Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» Это единственный раз во всей евангельской истории, когда Иисус называет Всевышнего не Отец Мой, а обращается к Нему как обыкновенный человек. Какова же была мера Его страданий! И тем не менее не сошел с креста, как кричали Ему издевающиеся над Ним, но претерпел все до конца.

Это правда, что то, «что невозможно человеку, возможно Богу». Не ошибусь, что всякий, на Его месте, имея возможность сойти с креста, сошел бы. БогоЧеловек выпил свою чашу до конца, и открыл нам, Его друзьям и последователям, путь в жизнь вечную.

Скажете, тогда подобными же самоубийцами можно назвать и Александра Матросова, и японских камикадзе, и шахидов, опоясанных взрывчаткой, они ж ведь тоже клали свои жизни «за други своя», но есть здесь огромная разница.

Все те ребята разрушали храм тела своего, лишали Всевышнего Его жилища в своих сердцах, Спаситель же воздвигал Храм Тела Своего. Результат Его добровольного ухода — Вселенская Церковь.

Всякий акт самоубийства — это радикально выраженный протест против обид, жизненных обстоятельств, недооценки личности, страхов перед приближающимся наказанием, физических страданий и других причин, сделавших существование индивидуума невыносимым.

Если Библия для человека состоит из позднейших вставок, компиляций и спекуляций и никакой сакральности не содержит, то сама жертвенная смерть Спасителя на кресте становится актом бестолковым. Какое уж там «Исполнение Времен»? Если и есть какой-то там бог, то, пребывая в совершенстве и самодостаточности, едва ли он сочуствует человеку, едва ли пошел бы на крест. Если Библия — один из литературных памятников, то надеяться можно лишь на себя, а коли уж не преуспел в обретении мирских ценностей, если разуверился в самой возможности поворота обстоятельств к лучшему, что мешает воспользоваться личной свободой и досрочно «хлопнуть дверью»? Если Бога нет, то все дозволено. Моя жизнь — что хочу, то и ворочу.

Все бы так и было, если бы не два обстоятельства, подмеченные Иммануилом Кантом. «Звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас» не дают спокойно жить, «наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением…»

Мы так часто вспоминаем эти слова великого философа, потому что они, точно, выражают интерес как минимум шестидесяти процентов нашей аудитории. Вопросы о том, что можно или нельзя, что допустимо, что нет, считать ли грехом то, что сокрыто, что никому не вредит?..

Здесь, опять же, вернусь к комментарию моего оппонента: «…на все так называемые „грехи“…»

Тут соглашусь. Грехи, которые взял на Себя Спаситель, были описаны и перечислены в законе. Своею смертью Он искупил их, пригвоздил ко кресту, на которым был распят. Непрощаемых грехов Господь наш Иисус Христос нам не оставил. За исключеним одного, смертного, абсолютно Им не приемлимого. Грех этот — хула на Духа Святого. На ту ипостась Всевышнего, на самую Его суть, что живет в нас нравственным законом, и делает из нас, умных обезьян, людей, Божьих чад, подобия Того, кто нас сотворил.

Блажен, кто верует. Тоска и безнадега тому, кто веры напрочь лишен. Какая тогда разница, сколько дней тебе осталось? Конец неотвратимо приближается, сколько себя ни уговаривай, сколько ни распевай «я люблю тебя, жизнь!», сколько ни обманывай себя, — в детях, мол, жизнь продолжится, — могильный холод и страх смерти жутью своей затмевают все земные радости, и невольно подумаешь иной раз — поскорее бы, чего тянуть? А если уж что-то идет не так… Какой тогда вообще смысл?

Для человека верующего, знающего, что Бог — есть, смысл всего происходящего выражается парою простых слов: Царство Небесное. Конечно, труден туда путь и не многие находят его, но самой Благодатью веры мы спасены, милостив Господь, велика сила покаяния, и, падая, слышит «грешник» слова Христа: «Иди, и не греши больше». Какое тут может быть самоубийство?

Хотя… может. И еще как. По сути, всякий христианин — самоубийца. Крещаемый в зрелом возрасте, погружаясь в воду или будучи окропляем водой, умирает для мира и возрождается со Христом для жизни вечной. Крещаемый младенцем того всего не осознает, но назначаются ему крестный отец или мать, несущие за новообращенного ответ перед Богом, плюющие при крещении в сатану, обязующиеся вразумлять и наставлять возрастающее чадо, разъяснять ребеночку великие слова: «сзади и спереди Ты объемлешь меня и полагаешь на мне руку Свою», смотреть вместе с Отцом Небесным, не на опасном ли ребеночек пути.

Не часто вот только таких крестных встретишь.

Еще бо́льшие самоубийцы — монахи. Эти вообще отрекаются от земных радостей, умирают для мира, принимают постриг, меняют имя, обретают ангельский чин. Монах, по самой сути своей, — живой мертвец, молящийся о спасении неразумных. Хоть и не дает все это монахам особенных заслуг перед Господом, не продвигает их в первые ряды, нельзя не преклониться перед самой идеей монашества, не оценить жертвенность их подвига.

«Дивно я сотворен, и душа моя вполне сознает это» — пропел псалмопевец. И материалист, человек не верующий, восхищен тем, как создана «умная обезьяна», как удивительно работают ее почки, как устроен ее вестибулярный аппарат, какие возможности несет ее сознание, как велики достижения этой группы приматов, но есть еще нечто в человеке, великое и непостижимое, что выше даже осознания нравственного закона внутри себя и интереса к звездному небу над головой. Это сама душа человеческая, бессмертная его суть, в которой живет Господь. Не вправе человек разрушать вместилище души — дивно сотворенное свое тело.

Перечтите еще раз Библию. Да она просто кричит против самоубийства.

Иллюстрация: надпись: «Консультирование по суициду. Кризисная команда 24 часа» /фото автора