Великий Вейцман был большой ходок

Зима, 20-е годы прошлого века. 42-летний Хаим Вейцман, мужчина зрелый и уверенный в себе, влюбился. Вера, его жена и мать его детей, была далеко, и он мог себе позволить ухаживать за другой женщиной.

Впрочем, что значит «другой»? Это была звезда театра «Габима» Хана Ровина, которая была моложе будущего президента Израиля на четырнадцать лет: впервые он увидел ее в Нью-Йорке, где она играла главную роль в пьесе «Одержимость». После спектакля Вейцман отправился в отель, вытащил из чемодана коробку с цитрусовыми из Палестины, которую вез через океан, чтобы вручить в качестве подарка своим родственникам, покачал головой и... отправил эту коробку Ровиной, приложив записку с предложением встретиться через два дня.

Сразу после этого пылкий влюбленный запаниковал, что поторопился, и тотчас отправил гонца со второй запиской: «Прямо слов не нахожу, чтоб извиниться перед Вами за беспокойство сегодня утром. Да послужит смягчающим обстоятельством в Ваших глазах тот факт, что вот уже больше двух месяцев как веду каторжную жизнь в этой каменной пустыне, на руках у меня очутились два свободных дня, когда нет сутолоки, и было такое горячее желание провести несколько часов с настоящим человеком. А все-таки это эгоизм – и прошу Вас простить. Шалом, Х. Вейцман»

Ровина согласилась. Несмотря на то, что у нее был к тому времени спутник жизни, трудно отказать Вейцману. А он, тем временем, отправил еще одно послание: «Дорогая Хана, не думай обо мне плохо. Надеюсь, апельсины благополучно доставлены. С любовью и благодарностью, Хаим. До понедельника».

Словом, у этих двух людей завязался роман, причем, инициатива исходила от Вейцмана, который, казалось, потерял голову, вплоть до того, что собирался везти с собой любовницу в Лондон, и даже оформил ей визу.

Но, похоже, любая инициатива наказуема: Ровину, судя по всему, оттолкнула излишняя настойчивость ухажера, и она намекнула на то, что им необходимо расстаться.
Вейцман намека не понял. Но в Лондон ему пришлось вернуться одному, в лоно неблагополучной семьи: с женой Верой у него разладились отношения, и он изменял ей направо и налево, а у двух его сыновей, Майкла и Бенджи, не было теплого и любящего отца.

Вся сложная и противоречивая натура этого незаурядного человека, стоящего за Декларацией Бальфура, и первого президента Государства Израиль, нашла отражение в его новой биографии: книгу «Отец-основатель» написали  профессора истории Моти Голани (Тель-Авивский университет) и профессор Йехуда Рейнхартц (Университет Брандейса).
«Человек, изменивший ход еврейской истории, помимо положительных качеств, был во многом слаб. Как и все мы», – утверждает профессор Рейнхартц.
Как выясняется, одной из слабостей Вейцмана были женщины. И авторы не пожалели усилий, чтобы проследить их роль в судьбе первого президента Израиля.

«Я не верю в концепцию политической биографии. Ее не существует. Биография – это история жизни: это хобби мужчины, отношения с женой и то, как он воспитывает своих детей», – говорит Голани. В отношениях Вейцмана с женщинами есть нечто гораздо большее, чем обыкновенные сплетни. Исследователи рассматривают эти отношения, как внезапно открывшееся окно, которое позволяет понять героя и познакомиться с ним поближе.

Авторы отрицают, что в данном случае появляется налет «желтизны»; в конце концов, это все –лишь вопрос восприятия. Чтобы понять масштаб личности Вейцмана в более широком контексте, надо учитывать и его отношения с женщинами. Именно от них, по словам Голани и Рейнхартца, они узнали, что было главной страстью его жизни. И этой основополагающей страстью оказались отнюдь не женщины. И даже не наука.
«На самом деле, этой страстью, как ни странно, оказался сионизм, – утверждают авторы. - Ради него он принес в жертву свою семью, здоровье, профессию и жену».

Но что самое интересное – будучи ярым сионистом, он не хотел жить в Палестине. И это тоже одно из многочисленных противоречий, характеризующих характер Вейцмана. Вкладывая огромные усилия в строительство будущего еврейского государства, включая кругосветные путешествия, встречи с мировыми лидерами, бесконечные выступления, он в то же время испытывал отвращение перед открывающейся перед ним перспективой жизни в Израиле.

Сионистские воззрения каким-то странным образом уживались с любовью к роскошной жизни, к которой Вейцман привык, будучи представителем лондонской элиты. Подобие этой жизни он пытался создать в Израиле, основав в Реховоте знаменитый научно-исследовательский институт (получивший его имя), а также построив там свой особняк в 1930-х годах.
«Вера хотела, чтобы все происходило (на улицах), как в Лондоне, но общий уровень культуры вряд ли тому соответствует», – писал Вейцман. А Артур Руппин, его коллега по сионистскому движению, добавилл: «Он в плохом настроении и считает, что уровень морали и эстетики в Палестине крайне низок».

При этом Вейцман и письменно, и устно, не стесняясь, откровенно заявлял о неспособности и нежелании жить в Израиле, подчеркивал, что ему не хватает для этого «мужества, силы и... преданной любви, которые помогают человеку преодолевать трудности».

Как считает профессор Голани, Вейцман с трудом переносил жизнь в Израиле, полную невзгод, его раздражали слишком грубый, прямой язык поселенцев, невежливость, неуважение и погода. Он был готов отдать жизнь за новую страну, но не жить здесь.

Изучив всевозможные архивные документы, историки пришли к выводу, что Вейцман буквально считал дни до очередного возвращения в Лондон. Но решение, которое представлялось ему оптимальным, было возможно только для человека, располагающего значительными средствами. То есть жизнь на чемоданах, а в те моменты, когда придется жить в Израиле, пусть Европа на время переместится сюда. Так, собственно, и выглядел особняк, спроектированный для Вейцмана ведущим немецко-еврейским архитектором Эрихом Мендельсоном за огромную сумму: архитектурный шедевр, воздвигнутый на холме в Реховоте, ныне ставший составной частью кампуса НИИ им. Вейцмана.

И все же жизнь в «деревушке», как называл поселение в Реховоте Вейцман, его не очень устраивала, он хотел «работать на страну удаленно, за пределами Палестины-Израиля».
Авторы делают особый акцент на двойственности натуры этого человека, и это проявляется во всем – не только в политике, но и по отношению к восточно-европейскому еврейству, многих представителей которого он откровенно презирал.

Этот индивидуалист с постоянными перепадами настроений менял  любовниц, умел производить впечатление блестящего, уверенного в себе лидера на раутах и приемах, и в то же время в повседневной жизни был мнительным и болезненным человеком (исследователи приводят различные свидетельства, как он лечился в дорогих европейских клиниках, и как сделал истинную или мнимую болезненность составной частью своих любовных похождений и постоянно жаловался на свое здоровье всем кому не попадя — как устно, так и в письмах). Он заботился о людях своей страны, а с другой стороны, был уверен, что массы его ненавидят.

С одной стороны, он жаждал любовных приключений, с другой – не мог наладить отношения с женой, а оба они практически бросили на произвол судьбы своих детей, не особенно ими интересуясь. В принципе точно так же Вейцман относился к своей матери и к своим братьям и сестрам, оказавшимся в Палестине – он их просто не замечал.
Вейцман недолюбливал Бен-Гуриона, и вообще не видел его в качестве первого руководителя новой страны, но вынужден был уступить ему трон, довольствовавшись скромной ролью свадебного генерала. И это при том, что для создания Израиля он сделал не меньше, а может быть, даже намного больше, чем «Старик». Мало кто сегодня осознает его реальный вклад в осуществление сионистской мечты и создание еврейского государства.

Как отмечают авторы биографии Хаима Вейцмана, его практически не существует в израильском этосе. По их мнению, Государству Израиль нужны были другие герои – Бен-Гурион, Моше Даян, а не дипломаты, такие как Вейцман, которые вообще не очень-то хотели физически здесь находиться, поэтому такого человека не помещают в центр исторической памяти.

По мнению Голани и Рейнхартца, заслуга Вейцмана состоит в том, что он взял на вооружение сионистские идеи Герцля и развивал их, воплощая в жизнь на практике, между двумя мировыми войнами, вплоть до создания государства Израиль с участием Бен-Гуриона. Но если бы не Вейцман, Герцль остался бы в истории журналистом, а Бен-Гурион не был бы тем Бен-Гурионом, которого мы знаем.