Секретное оружие Советской страны

Разговор о том, «какой цвет у Великой Победы», который начала «Правда», к сожалению, сегодня важен и актуален. Величие Победы, одержанной советским народом над гитлеровской Германией и её многочисленными пособниками со всей Европы, столь неоспоримо, что продолжателям главного дела Гитлера — борьбы за искоренение коммунизма — остаётся только пытаться тем или иным способом разъединить в сознании людей эту Победу и тот строй, который позволил её одержать. Один из этих способов — стремление не мытьём, так катаньем подменить цвет Знамени, которое привело советский народ к Победе.

ОТВЕТ на вопрос о «цвете Победы» для любого хоть сколько-нибудь объективного человека очевиден — его совершенно однозначно дала сама война. Вот один из бесчисленного множества примеров: подвиг советских моряков в октябре 1941 года, который описал Валентин Катаев в очерке «Флаг».

Моряки наши больше месяца держали в полном окружении оборону в форте на острове в Балтийском море. Но у них кончились снаряды и продовольствие. Немецкий адмирал предложил им капитулировать. В ответ они подняли на самом высоком здании посёлка флаг. В рассветном освещении он казался красным, но немец был уверен, что это только оптический обман, что флаг белый. И он послал отряд взять форт под охрану.

«Десантные шлюпки выбросились на берег. Прыгая по валунам, скользя, падая и снова поднимаясь, бежали фашисты к форту. Вот они уже спускаются в открытые люки батарей. И вдруг подземный взрыв чудовищной силы потряс остров. Из люков полетели вверх окровавленные клочья одежды и человеческих тел. Скалы наползали одна на другую, раскалывались.

В эту минуту солнце медленно вошло в тучу. Красный свет, мрачно озарявший остров и море, померк. Всё вокруг стало монотонно гранитного цвета. Всё — кроме флага. Фон Эвершарп подумал, что он сходит с ума. Вопреки всем законам физики, громадный флаг на кирхе продолжал оставаться красным. На сером фоне пейзажа его цвет стал ещё интенсивней. Он резал глаза. Тогда фон Эвершарп понял всё. Флаг никогда не был белым. Он всегда был красным. Он не мог быть иным. Фон Эвершарп забыл, с кем он воюет. Это не был оптический обман. Не солнце обмануло фон Эвершарпа. Он обманул сам себя!»

Немецкий адмирал обманул себя. А вот нынешние «переосмысливатели» истории делают всё возможное, чтобы обмануть народ. Они целеустремлённо стараются настолько затуманить образ Великой Отечественной войны, чтобы людям стало трудно разглядеть истинный цвет флага, который вёл народ к Победе, и, пользуясь этим, пытаются подменить его другим.

Духовные наследники генерала Власова стремятся подменить его тем триколором, под которым в Великой Отечественной войне выступали изменники Родины. Как и те, они предали Знамя, под которым сражался советский народ; строй, который он защищал; вождей, имена которых вдохновляли людей «на труд и на подвиги». А чтобы оправдать это предательство, они соответственно извращают и картину войны. В их интерпретации она приобретает такой вид: на сторону врага перешли сравнительно немногие (их зачастую пытаются возвести на пьедестал героев), но ненавидело Советскую власть, социалистический строй, Коммунистическую партию, Сталина подавляющее большинство народа. Люди не хотели защищать всё это, и только страх перед заградотрядами «гнал их в бой «За Родину! За Сталина!».

Бредовость «трёхцветной» версии, будто штрафбаты и заградотряды были главным фактором Победы, очевидна не только советским патриотам, но и всем нормальным людям. Даже министр обороны С. Иванов, выступая 19 января 2005 года в Госдуме, сказал, что подобное утверждение «иначе как маразматическим назвать нельзя».

Ну, действительно, откуда могли взяться заградотряды, чтобы, например, заставить десятки тысяч красноармейцев и командиров, оказавшихся в 1941 году в окружении, уже в тылу немецких войск сражаться до конца? Как признал начальник генштаба сухопутных войск вермахта генерал Гальдер, «они воевали не за свою жизнь, а за выигрыш времени» — времени, необходимого стране для организации мощного отпора врагу. Немецкое командование было вынуждено пять десятков дивизий направить не на передовую для развития наступления, а для борьбы с советскими войсками, продолжавшими сражаться в окружении. Чтобы можно было лучше представить себе, что это за силы, скажу, что контрудар вдвое меньшего количества немецких дивизий едва не привёл союзников к катастрофе на Втором фронте в конце 1944 года.

И неужто страх перед заградотрядами мог подвигнуть, например, командиров и бойцов зенитного полка, прикрывавшего Сталинградский тракторный завод, вступить в бой одновременно с самолётами, пехотой и танками немцев и сражаться до последнего? А когда большинство зенитчиков выбыли из строя, к орудиям встали девушки — телефонистки, прибористки, писари, повар. Полк отбил свыше двадцати атак, поразив 83 танка, 14 самолётов и уничтожив около трёх батальонов пехоты…

Явно опровергает версию о страхе как главной движущей силе сопротивления советского народа и огромное число добровольцев, стремившихся встать в ряды защитников Советской страны. Правда, «интерпретаторы» и этому стараются найти удовлетворяющее их объяснение: мол, «шли потому, что всё равно возьмут, так уж лучше добровольцем». Но как быть с десятками тысяч ополченцев, которых без их желания никто бы не «взял» — и возраст не тот, и «бронь» у многих была. Уже в постсоветское время ректор Московского технологического университета Ю.М. Соломенцев вспоминал, как во время войны директор одного из уральских заводов опрометчиво издал приказ: «За потерю пропуска — на фронт»: буквально на следующий день более половины работников «потеряли» пропуска.

НЕКОТОРЫЕ из тех, кому режет глаза Красный цвет Великой Победы, пытаются подменить его цветами георгиевской ленты, символизирующими традиционный русский патриотизм. Спорить не приходится, этот патриотизм был присущ советским людям и сыграл свою роль в духовной мобилизации народа на смертельную битву с врагом (кстати, цвета георгиевской ленты активно использовались и в советской военной символике — к примеру, это были цвета ордена Славы).

Но, во-первых, версия генерала Деникина, которую повторяют и «золотисто-чёрные патриоты», будто «вспомнить» о традиционном русском патриотизме большевиков заставили только тяжёлые неудачи первого этапа войны, никоим образом не соответствует истине. Курс на воспитание такого патриотизма партия во главе со Сталиным взяла уже во второй половине 1930-х годов.

А с другой стороны, почему-то в николаевской России традиционный русский патриотизм проявлялся довольно сдержанно. Одно из свидетельств готовности войск стоять насмерть — соотношение числа погибших и пленных. У Красной Армии в Великой Отечественной войне на 14 погибших было около 10 пленных. А вот в войнах, которые вела русская армия при Николае II, пленных оказывалось существенно больше, нежели убитых и умерших от ран. В Первой мировой войне, если исходить из данных Генштаба на 3 октября 1917 года, — на 10 погибших пришлось 40 пленных; в Русско-японской войне (при том что русские воины явили немало примеров высокого мужества) в целом пленных оказалось примерно в полтора раза больше, нежели погибших. То есть Красная Армия проявила куда более высокую стойкость, нежели армия Николая II.

Так что, не принижая, повторю, значения традиционного русского патриотизма, следует признать, что решающую роль в том, что советские люди нашли в себе внутренние силы, чтобы сначала выстоять под невиданно мощным ударом врага, а затем и разгромить его, сыграл другой фактор. И этот фактор — коммунистическое воспитание народа, которое вела более двух десятилетий партия большевиков. Замечу, что значение этого фактора ясно осознавал Гитлер, который на совещании военного и политического руководства страны 3 марта 1941 года заявил: «Предстоящая война явится не только вооружённой борьбой, но и одновременно борьбой двух мировоззрений».

Одним из результатов этого воспитания стала коммунистическая идейность советских людей. Советские солдаты и офицеры чувствовали себя продолжателями дела тех, кто осуществил Октябрьскую революцию и отстоял Советскую страну в годы Гражданской войны. Драматург Александр Штейн, работавший в годы войны в Ленинграде, писал: «Моряки, уходившие с нашего корабля на сухопутье, непременно хотели своим обликом походить на моряков 1919 года, виденных ими в кинофильмах… И я понял тогда, в сентябре, понял, несмотря на всё: не будь того, ради чего и во имя чего жило наше поколение, никогда не удержался бы Ленинград, как не удержались Париж, Варшава, Белград, вся Европа. Значит, всё было не зря».

Аналогично, по сути, охарактеризовал защитников Сталинграда столь обожаемый «демократами» Василий Гроссман: «В этом тесном боевом единении рабочих, красноармейцев, краснофлотцев... проявилась вечная бессмертная мощь советского народа, сила Великой Октябрьской социалистической революции».

В Центральном музее Вооружённых Сил хранится письмо, найденное в братской могиле участников Аджимушкайской обороны: «К большевикам и ко всем народам СССР! Я не большой важности человек. Я только коммунист-большевик и гражданин СССР. И если я умер, так пусть помнят и никогда не забывают наши дети, братья, сёстры и родные, что эта смерть была борьбой за коммунизм, за дело рабочих и крестьян, за дело партии Ленина и Сталина! Война жестока и ещё не кончилась. А всё-таки мы победим». Младший политрук С.Г. Чебоненко».

А в залитом кровью партбилете погибшего под деревней Фокино 20-летнего комбата Ген-надия Потёмкина была такая записка:

«Я клянусь — не ворвётся

Враг в траншею мою.

А погибнуть придётся —

Так погибну в бою.

Чтоб глядели с любовью

Через тысячи лет

На окрашенный кровью

Мой партийный билет».

Казалось бы, полковник царской армии Дмитрий Карбышев как раз должен был явить образец «традиционного русского патриотизма».

Однако в лагерной справке Дмитрий Михайлович характеризуется немцами так: «Кадровый офицер старой русской армии, человек, которому перевалило за 60, оказался насквозь заражённым большевистским духом».

Стать в ряды коммунистов советские солдаты и офицеры считали честью. Если к началу Великой Отечественной партия насчитывала 3,9 миллиона членов, то в годы войны в неё вступили более трёх миллионов человек. Все они знали, что единственная «привилегия», которую они при этом обретают, — первыми идти на самые опасные задания. К сведению: почти каждый второй коммунист-фронтовик погиб. Показательно, в каких условиях люди вступали в партию.

Известный писатель Юрий Крымов (автор очень популярной повести «Танкер «Дербент»), с началом войны ставший сотрудником армейской газеты, в 1941 году попал вместе с нашими войсками в окружение. Накануне решающего боя, гибель в котором была почти неизбежна, он вступил в партию. А вот документ, хранящийся в московском музее Пограничных войск, — написанный на обгорелом клочке обоев протокол партийного собрания. История его такова. Во время боёв на подступах к Орджоникидзе (ныне — Владикавказ) четверо бойцов 26-го погранполка, оборонявшихся в дзоте, были окружены немцами. Решили стоять до конца. Из четверых двое были коммунистами, один комсомольцем, один — беспартийным. И когда гибель казалась неминуемой, беспартийный подал заявление о приёме в партию. Так появился «Протокол общего партийного собрания заставы №12, 4 ноября 1942 года». «Присутствовали: Михеев и Куприянов. Повестка дня: слушали товарища Алтунина Фёдора Григорьевича. Заявление о приёме в партию во время боя…»

А сколько было таких, кто не успел вступить в партию, но шёл в свой последний бой с запиской: «Если погибну, считайте меня коммунистом». Подобных записок-завещаний немало хранится в том же Центральном музее Вооружённых Сил.

Авторитет партии, и до того высокий, в годы войны стал колоссальным. Потому что, как свидетельствовал Пётр Абовин-Егидес, подвергавшийся репрессиям и при Сталине, и при Брежневе, но специально приехавший в 1992 году из Франции в Москву, чтобы на судебном слушании по «делу КПСС» дать показания в пользу партии: «На фронте я своими глазами видел, как героически коммунисты сражались с фашистами. А кто создавал и возглавлял партизанские отряды? Вся Великая Отечественная война против фашизма выиграна на фронте и в тылу под руководством коммунистов». Показательно, что в годы войны в партию вступили немало «старых» интеллигентов — например, академик Евгений Оскарович Патон (в возрасте 73 лет), академик Абрам Фёдорович Иоффе (в 62 года), выдающийся актёр Амвросий Бучма (в 51 год), учёный-радиотехник Аксель Иванович Берг (в 51 год)…

КОММУНИСТИЧЕСКОЕ воспитание проявлялось и в другом. В частности, в формировании нового отношения к труду: из средства только зарабатывания денег труд становился сферой раскрытия творческого потенциала людей, способом служения стране, говоря словами Сталина, «делом чести, делом славы, делом доблести и геройства». И в годы Великой Отечественной войны такое отношение к труду дало потрясающий результат.

Даже антисоветчики признают, что советские труженики тыла сделали невероятное. Но, верные себе, фальсификаторы пытаются внедрить версию, будто главным стимулом этого трудового подвига был всё тот же страх. «Не перед немцами, — утверждал писатель Д. Гранин, — а страх у руководства завода, у начальников цехов, он передавался по всей вертикали, этот страх поддерживался с первых дней войны».

Но неужели всерьёз можно принять версию, будто страх способен настолько повысить эффективность труда? К примеру, М.З. Оленевский, который в 1941 году был главным инженером артиллерийского завода, рассказывал, что их директор представил в октябре 41-го в ГКО план выпуска пушек, пре-дусматривающий увеличение их производства в 18 раз! Причём рост был не за счёт увеличения мощностей, а за счёт выхода на более высокий уровень организации производства. Только за первый месяц инженеры и рабочие завода внесли 375 рационализаторских предложений. Академик Патон писал, что в разработке и внедрении в промышленности более эффективных методов сварки за два года войны удалось сделать то, на что в мирных условиях потребовалось бы от пяти до восьми лет. В год 70-летия Победы в одном из материалов, посвящённых юбилею, приводились данные, свидетельствующие о высочайшей эффективности советского производства: в годы войны в СССР на 1 миллион тонн выплавленной стали производилось самолётов в 2,6 раза больше, чем в Германии, бронетанковой техники — в 3 раза, орудий — в 4 раза больше.

И это всё «со страху»? Полноте, эти примеры (а подобных можно привести ещё очень и очень много) — убедительнейшее доказательство небывалой в истории эффективности труда, одухотворённого возвышенной идеей. Писатель Всеволод Кочетов в записях военных лет привёл слова партийного секретаря одного из районов Ленинградской области: «Мудрость нашей партии в том, что труд в нашей стране она сумела превратить в дело чести, доблести и геройства… Это сильные, могучие стимулы. Ни в одной стране мира этого нет и быть не может, пока там капитализм… Успехи мирового значения будут сопутствовать нам всегда, покуда труд остаётся в сознании людей делом их чести, доблести и геройства…»

Благодаря этому Советский Союз, значительно уступая суммарному промышленному потенциалу Германии, её союзников и оккупированных немцами государств, уже к 1943 году в полтора-два раза превосходил её по производству всех главных видов вооружений. Для полноты картины напомню, что в годы Первой мировой войны николаевская Россия по этим показателям значительно уступала Германии.

СРЕДИ важнейших установок коммунистической идеологии — приоритет общественных интересов и готовность к личным жертвам ради общего блага. Лётчик-испытатель Г. Мосолов, размышляя над тем, почему для его коллег стало нормой, что в ситуации, когда все правила обязывали покинуть гибнущий самолёт и спасать свою жизнь, лётчики до конца боролись за спасение гибнущей машины, пришёл к выводу: «Уверен — потому, что в людях было воспитано чувство долга. И если мне скажут, что в критическую минуту человек не думает о долге, я соглашусь. Но если задолго до этой критической ситуации в нём было воспитано чувство ответственности за порученное дело, ответственности перед Родиной, перед народом, его поступок будет без раздумий, как результат воспитанной готовности пожертвовать собой ради спасения машины, в которую вложен труд тысяч людей». В условиях, когда стоял вопрос о спасении Родины, значение этого фактора было ещё выше. Потому-то, хотя немецким военачальникам не раз мерещилось, что победа уже у них в руках, они так и не смогли преодолеть стойкость советских воинов.

Немалое значение имело и то, что коммунистическое воспитание было нацелено на духовное развитие народа с помощью приобщения людей к произведениям подлинно художественной культуры. Уже в 1930-е годы для очень многих «общение» с художественной культурой сделалось внутренней потребностью. И она сохранилась и в годы Великой Отечественной войны, когда «до смерти четыре шага» было не только на фронте, но и в прифронтовых городах.

В блокадном Ленинграде предельно истощённые от голода люди сохраняли внутреннюю потребность в духовной пище. В городе продолжали работать театры, существенную часть репертуара которых составляли пьесы, написанные на материале военной жизни. Десятитысячным тиражом был издан роман Николая Островского «Как закалялась сталь» — и разошёлся мгновенно. В 1942 году в Ленинграде состоялось первое исполнение 7-й («Ленинградской») симфонии Дмитрия Шостаковича. В Москве 19 ноября, когда враг был в нескольких десятках километров от столицы, открыл концертом очередной сезон Большой театр.

Написанные в годы войны песни, стихи, рассказы и повести, отражающие состояние души людей (такие как стихотворение «Жди меня» Симонова, песня «В землянке» Константина Листова на слова Алексея Суркова или рассказ «Русский характер» Алексея Толстого), тут же становились поистине народным достоянием.

Многие тысячи концертов дали фронтовые бригады, участвовать в которых считали для себя честью выдающиеся артисты. Бойцы в минуты затишья сами организовывали художественную самодеятельность. Кстати, как мне рассказывал Юрий Владимирович Никулин, его артистический путь начался именно с солдатской самодеятельности. Когда их дивизион после тяжёлых боёв отвели в тыл, замполит распорядился: «Никулин, солдатам нужен отдых. Ты весёлый, организуй самодеятельность». Дебют имел огромный успех, и Юрий Владимирович решил стать после войны артистом.

Американский журналист Альберт Акселл, познакомившись с фронтовой жизнью воинов Красной Армии, с восхищением делился впечатлениями от увиденного: «Возьмите, к примеру, всех тех бойцов, которые после горячки боя декламировали и переписывали для своих далёких подруг стихи Пушкина, Блока или Симонова. Нет, такой потрясающей армии не было ни у одной из воюющих держав».

Думается, сохранение советскими людьми своих духовных интересов было далеко не последним по важности фактором, помогшим им выстоять в условиях, когда по прагматическим подсчётам это было совершенно невозможно.

Друг Советской страны Чарли Чаплин говорил в годы войны: «Я не знаю, что такое коммунизм, но если он создаёт людей, подобных тем, что сражаются на русском фронте, мы должны уважать его». А один из наших главных врагов — Геринг на Нюрнбергском процессе горько сетовал: «Как выяснилось во время войны, мы многого не знали… Главное, мы не знали и не поняли советских русских».

Советский человек, одухотворённый коммунистической идеологией, стал «секретным оружием» нашей страны, предопределившим её победу над страшным врагом.

Виктор ВАСИЛЕНКО. г. Белгород.