Беспризорники в СССР

Всё, что Вы только что прочитали - это мои детские воспоминания (1955 - 56 и 1969 г.): фотографический снимок широко открытыми детскими глазами, всё так было. Ребёнок не сравнивает: а как должно быть? Ребёнок не спрашивает: почему всё так?. Но вот взрослый человек И. Л. Солоневич, вот его воспоминания ( 1934-35) " Россия в концлагере": "... я, соседи по привычке сливали свои объедки кастрюлю. Когда однажды я вырвался из УРЧ, чтобы пройтись - хотя бы за обедом, - я обнаружил, что кастрюля, стоявшая под нарами, была полна до краев и содержимое ее превратилось в глыбу сплошного льда. Я решил занести кастрюлю на кухню, поставить ее на плиту и, когда лед слегка оттает, выкинуть всю эту глыбу вон и в пустую кастрюлю получить свою порцию каши.
Я взял кастрюлю и вышел из палатки. Была почти уже ночь. Пронзительный морозный ветер выл в телеграфных проводах и засыпал глаза снежной пылью. У палаток не было никого. Стайки детей, которые в обеденную пору шныряли здесь, уже разошлись. Вдруг какая-то неясная фигурка метнулась ко мне из-за сугроба и хриплый, застуженный детский голосок пропищал:
- Дяденька, дяденька, может, что осталось, дяденька, дай!..
Это была девочка, лет, вероятно, одиннадцати. Ее глаза под спутанными космами волос блестели голодным блеском.

А голосок автоматически, привычно, без всякого выражения, продолжал скулить:
- Дяденька, да-а-а-ай!
- А тут только лед.
- От щей, дяденька?
- От щей.
- Ничего, дяденька, ты только дай... Я его сейчас, ей-Богу, сейчас... Отогрею... Он сейчас вытряхнется... Ты только дай!
В голосе девочки была суетливость, жадность и боязнь отказа. Я соображал как-то очень туго и стоял в нерешительности. Девочка почти вырвала кастрюлю из моих рук... Потом она распахнула рваный зипунишко, под которым не было ничего - только торчали голые острые ребра, прижала кастрюлю к своему голому тельцу, словно своего ребенка, запахнула зипунишко и села на снег. Я находился в состоянии такой отупелости, что даже не попытался найти объяснения тому, что эта девочка собиралась делать. Только мелькнула ассоциация о ребенке, о материнском инстинкте, который каким-то чудом живет еще в этом иссохшем тельце... Я пошел в палатку отыскивать другую посуду для каши своей насущной.
В жизни каждого человека бывают минуты великого унижения. Такую минуту пережил я, когда, ползая под нарами в поисках какой-нибудь посуды, я сообразил, что эта девочка собирается теплом изголодавшегося своего тела растопить эту полупудовую глыбу замерзшей, отвратительной, свиной - но все же пищи. И что во всем этом скелетике тепла не хватит и на четверть этой глыбы.