Жизнь в Российской империи глазами советских полководцев. Рассказывает С. М. Буденный

Когда я изложил рассказ советского военачальника  И. В. Болдина про жизнь в царской России, то мне написали, что мол нельзя делать частном случае делать общие выводы. Я бы согласился с таким доводом, если бы не читал воспоминания других советских полководцев. Нам на протяжении долгого времени внушали, что жизнь в царской России была прекрасная, пока не пришли "кровавые большевики" и всё не испортили. Ну как в песенке Газманова в свое время "Все отберут у казака, ну, а пока — гуляй пока". Вот только реальность сильно отличалась от сусальной власовской картинки. Не скажу, что "всё очень, очень плохо". Но весело не было. 

М. С. Буденный. 1917 г.

Откроем мемуары прославленного советского полководца С. М. Буденного "Пройденный путь", кн. 1, 1958 г. С. М. Буденный был сыном крестьянина. Сыном нищего батрака. Меня обычно пытаются власовцы и потомки кулаков убеждать, что бедняками в деревне были исключительно бездельники и пьяницы. Но этим они только пытаются оправдать своих предков-мироедов, которые богатели за счет чужого труда. Семья С. М. Буденного не была ни семьей тунеядцев или пьяниц, иначе бы Семен Михайлович не стал бы маршалом Советского Союза. Просто ситуация была такая, что его семья никак не могла вырваться из нищеты. И таких людей в Российской империи были десятки миллионов. 

Сейчас модно с пиететом воспевать казачество как... не пойми что, нечто возвышенное. Но на самом деле, казаки себя даже русскими не считали, да и теперь не считают. Казаки были сословными расистами, которым власти империи дали несоразмерные их делам привилегии, которые собственно русские люди и близко не имели. Это дало повод казачьей неруси (а как называть людей, которые себя русскими не считают?) считать себя высшей расой, некими избранными. "Среди привилегированного казачества иногородний крестьянин-батрак был совершенно бесправным человеком. Казак мог безнаказанно избить и даже убить его", - пишет С. М. Буденный. И это правда. Вспомним, что одна из самых кровавых и циничных преступных банд была именно из казаков - банда Цапков в Краснодарском крае. Этот сословный расизм можно увидеть в романе Шолохова "Тихий Дон", но там автор всячески сглаживает эту неприглядную сторону казачьей породы, так как сам был из казаков.

Однако, жизнь крестьянина не была так беспросветна. Вырваться в более лучшую жизнь возможность имелась. И одной из такой возможности была служба в армии, чем С. М. Буденный и воспользовался. Интересно, что здесь рушится миф о чисто казачьих полках. Как видим, но такие полки формировались не только из казаков, а из населения, призванного в армию. Сам С. М. Буденный казаком не был, однако во время русско-японской войны попал в 46-й казачий полк. 

Итак,  слово С. М. Буденному:

"Вскоре после отмены крепостного права мой дед, крестьянин слободы Харьковской, Бирючинского уезда, Воронежской губернии, вынужден был покинуть свои родные места: подати и выкупные платежи, которые ему приходилось платить за одну десятину полученной им земли, оказались непосильными. Бросив свое разоренное хозяйство, дед с тремя малолетними детьми — в числе их был и мой двухлетний отец — перебрался на Дон. Но и здесь, в богатом казачьем крае, для пришлых или, как их называли, иногородних крестьян, жизнь была не легче.

Вся земля на Дону издавна принадлежала казакам и помещикам. Уделом иногородних было батрачество. В поисках сезонной работы они метались по краю. Среди привилегированного казачества иногородний крестьянин-батрак был совершенно бесправным человеком. Казак мог безнаказанно избить и даже убить его. А каких только налогов не придумывали казацкие атаманы для иногородних: за землянку — налог, за окно — налог, за трубу — налог, за корову, овцу, курицу — налог.

Отец мой, Михаил Иванович, как и дед, всю жизнь работал батраком. В молодости, не имея своего собственного угла, он кочевал по Дону из станицы в станицу в поисках работы, а женившись на крестьянке из бывших крепостных слободы Большой Орловки, Меланье Никитичне Емченко, обосновался в хуторе Козюрин, недалеко от станицы Платовской.

На этом хуторе я родился в 1883 году и прожил тут до 1890 года, когда нужда заставила нашу семью отправиться на Ставропольщину. В том же году мы вернулись на Дон и поселились на хуторе Литвиновке (Дальний), расположенном на правом берегу реки Маныч, в сорока километрах к западу от станицы Платовской. Здесь в девятилетнем возрасте меня определили мальчиком в магазин купца первой гильдии Яцкина, бывшего коробейника, владевшего, кроме магазина, тремя тысячами десятин земли, которую он арендовал у казаков.

Днем я был на побегушках у хозяина и приказчиков, а вечером, когда все мои однолетки уже спали, мыл грязные, затоптанные, заплеванные полы магазина. Потом — я тогда уже был подростком — хозяин послал меня работать в кузницу.

Работая в кузнице подручным кузнеца и молотобойцем от зари до зари, я не мог ходить в школу, а учиться хотелось, и я начал постигать грамоту с помощью старшего хозяйского приказчика Страусова. Он взялся научить меня читать и писать, и за это я должен был убирать его комнату, чистить обувь, мыть посуду, в общем выполнять обязанности прислуги. После работы я оставался в кузнице и при свете каганца учил заданные мне Страусовым уроки.

Трудно это было после тяжелого рабочего дня. Глаза слипались, и, чтобы не уснуть, я с букварем в руке становился коленями на наваленную в кузнице груду антрацита или окатывал себя водой.

Уже юношей я работал у того же купца Яцкина на локомобильной молотилке смазчиком, кочегаром, а потом и машинистом.

Осенью 1903 года меня призвали в армию. Я призывался в Бирючинском уезде Воронежской губернии, в той волости, откуда был родом мой дед и где мы получали паспорта. В числе новобранцев, призванных на службу в кавалерию, меня направили из г. Бирюча в Маньчжурию. Мы прибыли туда в январе 1904 года, когда уже началась русско-японская война. Где-то между Цицикаром и Харбином из нашего эшелона была отобрана партия новобранцев для пополнения 46-го казачьего полка. В этом полку, стоявшем на охране коммуникации русской армии в Маньчжурии и несшем службу летучей почты, я прослужил до конца войны, участвовал в нескольких стычках с хунхузами.

После окончания войны 46-й казачий полк отправился обратно на Дон, а нас, молодых солдат, служивших в нем, перевели в Приморский драгунский полк, расквартированный в селе Раздольном, под Владивостоком.

Во время моей службы в Приморском драгунском полку произошла первая русская революция. Революционные выступления происходили и в воинских частях, дислоцировавшихся на Дальнем Востоке, и особенно на кораблях военно-морского флота. Мы, драгуны, узнавали об этом из прокламаций, которые по утрам находили у себя в казармах. Из революционных лозунгов самую горячую поддержку среди нас, в большинстве крестьян, встречал лозунг: «Земля должна принадлежать тем, кто ее обрабатывает!»

В 1907 году командование полка направило меня в Петербургскую школу наездников при Высшей офицерской кавалерийской школе. Тогда в кавалерийских полках была должность наездника, обязанного вести инструкторское наблюдение за выездкой молодых лошадей. Таких вот наездников-инструкторов и готовила школа, в которую меня послали. Окончание этой школы сулило мне возможность избавиться от тяжелой доли батрака, ожидавшей меня дома после возвращения с солдатской службы: полковой наездник, отслуживший свой срок, всегда мог устроиться берейтором (тренером) на какой-нибудь конный завод.

Проучившись в школе около года, я хорошо усвоил правила работы с лошадью и на соревнованиях занял первое место по выездке молодых лошадей. Это давало мне право, пройдя второй год обучения, остаться в школе на должности инструктора-наездника. Но полку нужен был свой наездник, и, не желая терять его, командование полка поспешило отозвать меня из школы — хватит, мол, учиться, раз уже вышел при зачетах на первое место.

В школе мне присвоили звание младшего унтер-офицера. Вернувшись в полк, я занял должность наездника и вскоре получил звание старшего унтер-офицера. По должности я пользовался правами вахмистра.

Прошел срок службы, но я остался в Приморском драгунском полку как сверхсрочник. Летом 1914 года мне был дан отпуск с правом выезда в станицу Платовскую, куда к тому времени переехал отец с семьей.

Вскоре после того как я приехал домой, началась первая мировая война".