Гуманное двоедушие

Илья Константинов

Интересно наблюдать, как под давлением коронавируса с отечественного фасада осыпаются всевозможные скрепы, без которых само существование российской государственности еще вчера казалось совершенно немыслимым.

Ну, в самом деле, куда нам без «веры в Бога, переданной предками»?

Но стоило грянуть грому (причем, не самому грозному, по отечественным историческим меркам — по крайней мере, — пока), как выяснилось, что номенклатурный «мужик», забыв про крестное знамение, сломя голову бросился на поиски зонтика или подходящего дождевика.

Жизнь вечная, оказывается, для большинства не дорого стоит по сравнению с жизнью земной, конечной.

А как иначе трактовать звучащий из каждого кремлевского утюга призыв праздновать дома главный православный праздник — Пасху — Воскресение Христово?

Говорят, такого не было никогда за всю тысячелетнюю историю России.

Впрочем, и впрямь, праздники — они больше в душе.

Честно говоря, мы и раньше догадывались, что все эти чиновничьи свечи-поклоны-целования икон и пр. и пр. не совсем всерьез. Отдельные кремлевские насельники, вполне возможно, и веруют во Христа, но далеко не все, даже не большинство. А если и веруют, то, скажем так, факультативно. То есть в порядке фольклорного хобби. С такой же истовостью, с какой они в хоккей играют.

А уж о Празднике Великой Победы и говорить нечего: это же «наше все»!

Единственный официальный праздник, действительно являющийся общенародным.

Единственный повод, выйдя на Красную площадь искренне прокричать «Ура» (а не «Долой», например).

И вот, «по многочисленным просьбам трудящихся», главный ритуал праздника — Парад Победы, судя по всему, решено перенести.

Я совсем не против такого решения, я — за.

Но разве можно было перенести тот знаменитый парад, что состоялся на Красной площади 7 ноября 1941 года?
Смогли бы его остановить коронавирус, тиф, холера, даже чума?
Уверен, что нет.

И не потому, что он был посвящен очередной годовщине т.н. «Октябрьской революции», а потому, что он должен был продемонстрировать всему человечеству веру руководства страны в грядущую победу над смертельным врагом.
Да и просто доказать, что вожди не сбежали — в Москве.
Это была не игра — вопрос жизни и смерти для десятков миллионов людей.

А вот все то театрализованное действо, что называется (в зависимости от политической конъюнктуры) то «суверенной демократией», то «вставанием с колен», то «поиском общенациональной идеи» — не что иное, как игра, причем игра нечистая, игра с краплеными картами.

Потому, что многие из «малых сих» — то есть из нас — простых людей — искренно верят в идеалы и ценности, провозглашаемые с высоких трибун. Верят в Воскресение Христово, как вечную победу над смертью, помнят о Мае 1945 и гордятся им.

А вот те, кто сегодня, не пролив ни воинской крови, ни христианских слез покаяния, навешивает чужие ценности на свои генеральские мундиры и модные пиджаки от Бриони, верят совсем в другое —банально — в деньги.
И гордятся их наличием. Пока еще есть чем гордиться. Пока эти деньги еще чего-то стоят. Хотя уже не дают возможности «срочно свалить» поближе к закордонным домам и счетам. Тоже новый непривычный феномен нашей жизни

И зрелище обнажения их подлинных душевных мотивов поучительно, если не для нас — смирившихся с тем, что бабло с крупным счетом победило добро и зло, не говоря уж об истине со всеми ее мефистофелевскими выкрутасами, так хоть для грядущих поколений.

Еще раз: я вовсе не против отмены этих массовых праздников. Даже целиком за.

Но здесь возникает огромный водораздел: существуют ли в обществе вопросы серьезнее жизни и смерти человека, есть ли ценности выше, чем здоровье и жизнь человека?

С одной стороны, современное российское государство декларирует наличие таких высших ценностей. С другой стороны— на практике получается, что нет. И в данном случае вопрос не в том, хорошо это или плохо (скорее, хорошо). Но плохо то, что и здесь двоемыслие возведено в систему.

Многие привыкли считать, что т.н. эпоха застоя в СССР была воплощением высшего лицемерия. Однако же, наблюдаемые в последние десятилетия события позволяют усомниться в невозможности "дальнейшего совершенствования» и в этой благородной сфере.
Наши потомки на уроках истории, может быть, будут изучать первую четверть ХХI века, как Эпоху великого лицемерия. И дивиться примерам изощренности человеческого двоедушия.

«Какими же безразмерными лицемерами умели быть наши предки», — с удивлением и даже долей восхищения будут думать они, — И как безжалостна оказалась к ним история».
Конечно, если рискнут так подумать, в грядущую эру всеобщего мозгового сканирования.

Но здесь моя фантазия умолкает, так далеко она не способна заглянуть.