Еврей, победивший чуму в Нагорном Карабахе

Зимой 1930 года директору Азербайджанского института микробиологии Льву Александровичу Зильберу и группе его сотрудников пришлось срочно выехать из Баку в Нагорный Карабах. До безымянного разъезда на иранской границе добирались на поезде, дальше, в Гадрут, пришлось ехать на лошадях. Улицы райцентра были пусты. Занятия в местной школе, где разместили приезжих специалистов, отменили накануне. В Гадруте полыхала эпидемия чумы.


Сколько человек стали ее жертвами, достоверно неизвестно. Сам факт вспышки чумы в советском Азербайджане был строго засекречен. Вместо названия болезни в телеграммах, которыми обменивались врачи и представители властей, употреблялось слово "руда". Но очевидно, что эпидемия унесла жизнь не одного десятка человек. "При легочной чуме обычно вымирают семьями, — писал впоследствии Лев Зильбер. – Происходит это потому, что первый заболевший изолируется не сразу и успевает заразить всю семью. Подобная картина наблюдалась и в Гадруте, и только в редких случаях оставались здоровыми дети, вероятно, потому что большую часть времени проводили вне дома".

Как боролись с "рудой"

О борьбе с чумой в Нагорном Карабахе Лев Зильбер рассказал, когда "об этом стало можно говорить". В декабрьском номере журнала "Наука и жизнь" за 1966 год были опубликованы его воспоминания под названием "Операция «Руда»". Сам Зильбер не дожил до этого момента – он скончался за месяц до выхода журнала в свет. Вслед за посмертной публикацией ему посмертно была присуждена Государственная премия СССР.


Очерк Льва Зильбера читается, как захватывающий триллер. Он обладал несомненным литературным даром – ведь не зря же его родным братом был известный и любимый многими писатель Вениамин Каверин. И вообще, талантливый человек очень часто бывает талантлив во всем. "По остроте ситуаций, по мотивам, которые вопреки блистательной подлинности вообразить почти невозможно, [очерк Зильбера] напоминает лучшие романа Грэма Грина", — столь высоко оценивал работу брата сам Каверин.

В опубликованных в "Науке и жизни" воспоминаниях Зильбер рассказывает, как ему удалось в течение считанных недель победить эпидемию чумы. Для этого действительно пришлось принять жесткие по нынешним временам меры. Весь прилегающий к Гадруту район был оцеплен войсками, въезд и выезд из зоны бедствия был строго воспрещен. Заболевших перевели из больницы в отдельное здание, оборудованное под чумной барак. Их родственников и людей, находившихся с ними в контакте, изолировали. Всем остальным жителям Гадрута была выдана казенная одежда, начиная с нижнего белья и кончая обувью. Переодевшись, они, под конвоем, покидали свои дома и переселялись в разбитые на окраине поселка утепленные палатки. Захоронение умерших было запрещено, их тела сжигались.

В результате эпидемию удалось быстро погасить. Если бы не своевременные действия врачей и биологов, чума в Нагорном Карабахе могла унести намного больше жизней. Первым заболевшим местные врачи ставили диагноз "крупозное воспаление легких". Им, как и представителям властей, трудно было поверить в то, что им приходится иметь дело с чумой. "Не может быть, чтобы на нашей замечательной земле завелась такая гадость!" – заявил Льву Зильберу нарком здравоохранения Азербайджана, сообщая о тревожном сигнале из Гадрута. Этот сигнал был направлен в Баку военврачом Гадрутского пограничного отряда, недавним выпускником ленинградской Военно-медицинской академии Львом Марголиным, распознавшим симптомы страшной болезни. Он и сам заразился чумой и скончался, несмотря на все усилия врачей спасти его жизнь.

"Умирал он тяжело, — вспоминал Зильбер. – Когда возвращалось сознание, задыхаясь, он кричал: "Мама!" Но кто же легко умирает в 24 года". Надо отметить, что в тот момент и сам Зильбер, несмотря на высокий пост и богатый опыт, был совсем молод – ему было 35 лет.


ГПУ ищет диверсантов

Вместе с врачами в Гадрут из Баку прибыл и оперативный сотрудник ГПУ. Вскоре у него возникла своя версия вспышки эпидемии – ее распространяют засланные из-за границы диверсанты. Якобы они вскрывают чумные трупы, вырезают сердце и печень и распространяют заразу.

Эта версия показалась Зильберу совершенно невероятной. Однако эксгумация тел умерших и похороненных до прибытия врачей больных показала: у некоторых действительно были вырезаны внутренние органы. Это не имело никакого логического объяснения. Если из-за границы и впрямь засланы диверсанты, зачем им прибегать к столь дикому и опасному для них самих способу распространения эпидемии? Разгадка этой тайны пришла от местного учителя.

Он рассказал Зильберу о существующем в этих краях поверье: если умирают члены семьи один за другим, значит, первый скончавшийся жив и тянет всех за собой. Чтобы остановить это, нужно отрезать покойнику голову, вырезать сердце и печень и дать съесть всем членам семьи. Этим поверьем и объяснялись жуткие результаты эксгумации на гадрутском кладбище.

Однако компетентным органам трудно было расстаться с полюбившейся им версией о заграничных диверсантах, занесших чуму на благодатную советскую землю. По возвращении из Гадрута Льва Зильбера встретили в Баку как героя, представили к ордену Красной Звезды и обещали ввести в состав республиканского ЦИКа. Однако вскоре после этого арестовали по обвинению в сокрытии истинных причин эпидемии и в намерении распространить ее на территории всего Азербайджана.


Зильбер провел в тюрьме около четырех месяцев. В заключении он не падал духом и даже соорудил себе в камере отдельный бокс из оказавшихся под рукой палочек и бумаги. "Может быть, помогло и то обстоятельство, что в Баку Льва знали и уважали, — пишет Мурад Кадымбеков в статье "Жизнь, превзошедшая роман". — Но небо он мог видеть только через краешек окна, а на его глазах в жалком закутке без воздуха умирал другой узник, перс, также мифический вредитель".

Возможно, быстрому освобождению Зильбера помогли хлопоты его брата Вениамина, уже тогда бывшего известным писателем, членом литературной группы "Серапионовы братья". Он попытался подключить к решению вопроса самого Максима Горького. "И.А. Груздев, один из "серапионов", предложил мне передать письмо и поговорить о брате, — вспоминал впоследствии Каверин. – Но неутешительным показался мне его рассказ о том, как это произошло. Горький выслушал Груздева, и, сказав: "Трудное дело. Ох, трудное дело!" – с нераспечатанным письмом в руке пошел отдыхать. Так я и не знаю, помог ли он освобождению брата, но его выпустили через четыре месяца – невероятный случай!"

Новый кровавый навет


Покинув бакинскую тюрьму, Лев Зильбер вернулся в Москву и возглавил кафедру микробиологии в Центральном институте усовершенствования врачей. В 1937 году его арестовали вновь – на этот раз по обвинению в попытке отравить жителей советской столицы, запустив в водопроводную сеть бациллы энцефалита. Каверин вновь стал искать пути наверх, пытаясь добиться освобождения брата. Генеральный секретарь Союза писателей Владимир Ставский сумел договориться о передаче соответствующего ходатайства главе НКВД Лаврентию Берии. Его доставил на Лубянку сам Вениамин Каверин. Вскоре после этого Зильбер был освобожден. На этот раз он провел в заключении два года. Во время следствия его пытали и били, а после осуждения сослали в тундру, на Печору. За время, проведенное в лагере, ученый успел разработать препарат против пеллагры – на основе ягеля, любимой еды северных оленей.

В 1939 году Зильбер был назначен заведующим отделом вирусологии Центрального института эпидемиологии наркомздрава СССР. Однако спустя год его вновь арестовали – по некоторым сведениям, за отказ участвовать в работе над созданием биологического оружия. В "шарашке" Зильбер занимался исследованием происхождения рака. И снова родные и друзья пытались сделать все возможное для его освобождения. На этот раз их хлопоты принесли результат через четыре года. В 1944-м Зильбера освободили. Вскоре после этого он был избран действительным членом Академии медицинских наук СССР и за разработку вирусной теории происхождения рака награжден Сталинской премией. Примерно в это же время Сталинскую премию получил и Вениамин Каверин – за роман "Два капитана".

До своих последних дней Зильбер много и плодотворно работал. Писал статьи, публиковал монографии, выступал с докладами на научных конференциях в США, Италии, Франции, Японии, других зарубежных странах. Получил орден Трудового Красного Знамени. Похоронен он был на Новодевичьем кладбище.

Все звали Зильбера — Лев Александрович, хотя на самом деле его отца звали Абель. Он был офицером, капельмейстером 96-го пехотного Омского полка, расквартированного в Финляндии, а затем переведенного в Псков. Абель Абрамович Зильбер слыл блестящим кларнетистом, хотя великолепно играл и на других музыкальных инструментах. За свои армейские заслуги он был награжден золотыми часами самим императором Александром Третьим. С началом Первой мировой войны вместе со своим полком ушел на фронт, был ранен.

Мать Льва Хана Гиршевна Дессон была пианисткой, владелицей музыкальных магазинов. Она пользовалась известностью в Петербурге и в Москве, по ее приглашению в Псков приезжали многие известные музыканты. Помимо Вениамина, у Льва Зильбера было еще два брата и две сестры.