Роберт Харрис. "Офицер и шпион". Эпилог

Вторник, 29 ноября 1906 года

– Майор Дрейфус к военному министру…

Я слышу, как он называет себя моему ординарцу внизу лестницы, слышу знакомый мне голос с немецким акцентом, стук его сапог по ступеням. Потом Дрейфус медленно появляется – фуражка, эполеты, золотые пуговицы, тесьма, сабля, полоска на брюках: все как было до разжалования, но с добавлением красной ленты Почетного легиона на черном мундире артиллериста.

Он останавливается на площадке, салютует:

– Генерал Пикар.

– Майор Дрейфус. – Улыбаясь, протягиваю ему руку. – Я вас ждал. Прошу.

Министерский кабинет не изменился со времен Мерсье и Бийо, все те же голубые панели оттенка утиного яйца. Впрочем, Полин, которая действует тут как горничная, любит каждый день устанавливать цветы между большими окнами, выходящими в сад. Деревья к этому дню уже потеряли листву, в ноябрьских сумерках огни в окнах министерства светятся ярко.

– Садитесь, майор, – предлагаю я. – Устраивайтесь поудобнее. Вы бывали здесь прежде?

– Нет, министр.

Дрейфус садится на стул с позолотой, держится очень официально, спина прямая.

Я располагаюсь против него. Он располнел, выглядит хорошо, почти холено в своей дорогой, изготовленной на заказ форме. Бледно-голубые глаза за стеклами знакомого пенсне смотрят настороженно.

– Так о чем вы хотели со мной поговорить? – спрашиваю я, глядя на него долгим пронзительным взглядом.

– Я хотел поговорить о моем звании, – отвечает он. – Я получил повышение от капитана до майора, но это не учитывает годы моего незаконного содержания на Чертовом острове. Тогда как ваше повышение – вы уж извините, что я говорю об этом, – от полковника до бригадного генерала учитывает все восемь лет вашего отсутствия в армии так, как если бы вы были на действительной службе. Я считаю, что это несправедливо, даже предвзято.

– Понимаю. – Я чувствую, как моя улыбка черствеет. – И что вы хотите от меня?

– Чтобы вы исправили эту несправедливость. Повысили меня до звания, которое я бы имел, если бы продолжал службу.

– И какое это звание, по вашему мнению?

– Подполковник.

Я размышляю.

– Но это потребует юридического оформления, майор. Правительству опять придется обратиться в палату депутатов с новым ходатайством.

– Но это нужно сделать. Ради справедливости.

– Нет. Это невозможно.

– Позвольте узнать почему?

– Потому что это невозможно политически, – раздраженно говорю я. – Предыдущее ходатайство подавалось в июле, когда настроения в обществе были в вашу пользу, потому что это делалось на следующий день после вашей реабилитации. Сейчас ноябрь – настроения уже переменились. Кроме того, передо мной стоит нелегкая задача – я уверен, вы это понимаете, – я вернулся в это здание в качестве министра, и мне нужно налаживать отношения со многими офицерами, которые так долго были нашими непримиримыми врагами. Я должен каждый день подавлять в себе злость, забывать о прошлых баталиях, а не возобновлять старую вражду.

– Но ведь это справедливо.

– Извините, Дрейфус. Это просто невозможно.

Мы сидим молча. Внезапно между нами не только полоса ковра: пропасть, и я бы назвал эти несколько секунд самыми мучительными в моей жизни. Наконец тишина становится невыносимой, и я поднимаюсь со стула.

– Если это все…

– Да, это все. – Дрейфус мгновенно поднимается.

Я показываю ему на выход, хотя и чувствую, что нельзя заканчивать встречу на такой жуткой ноте.

– Очень сожалею, майор, – осторожно говорю я, – что мы до сих пор не встретились приватно.

– Да. С самого утра моего ареста, когда вы пригласили меня в свой кабинет, а потом проводили к полковнику дю Пати.

Я чувствую, как краска заливает мое лицо.

– Приношу вам извинения за мое участие в том недостойном заговоре…

– Бог с ним. Вы в полной мере искупили это, как я думаю. – Дрейфус оглядывает кабинет и одобрительно кивает. – Это необыкновенно – сделать то, что сделали вы, и в результате оказаться членом кабинета Французской республики.

– Но самое странное, если хотите знать, я бы никогда не достиг этого без вас.

– Нет, мой генерал, – отвечает Дрейфус, – вы добились этого потому, что исполняли свой долг.