1.Оправдание Бога и смысла жизни.(по книге Иова)

   Это исследование, представленое в сообщество Библейские смыслы для ознакомления с рассуждениями о Теодицее (оправдании) Бога, основано на книге Иова.

Статья длинная, не все будут готовы читать столь многословные рассуждения. Заранее прошу прощения.

Впрочем, в наше сообщество приглашены  те, кто искренне хочет понять смысл библейских текстов.

Само сообщество подразумевает объединение только тех, кто верит в Богодухновенность Библии, а значит и в ее Вдохновителя.

Поэтому, врядли можно назвать этот материал полемическим.

Хотя, конечно буду рад дополнениям и комментариям.

Если возникнет интерес возможно продолжить эту тему, исследовав детали.

В частности, я хочу обратиться к древнейшей книге Иова.

Книга Иова затрагивает очень многое, выходящее за пределы бытовых и даже метафизических представлений обычного человека; ее повествования и диспуты приоткрывают истинные причины страданий праведных, а вместе с тем, парадоксальным образом — истинные основы самого мироздания.

Оказывается, одно с другим очень тесно связано.

 

Иов был беспорочен и чист во всех деяниях, он соблюдал Закон и заповеди в том виде, в котором они были явлены человечеству еще до Синайского законодательства (т. е. законы сынов Ноевых).

Известно, что через Авраама и Исаака их потомкам эдомлянам (к которым принадлежал Иов), как и израильтянам, были даны еще и дополнительные постановления и заповеди.

В частности, Иовом в какой-то форме соблюдалась заповедь о Субботе.

Так, о его семерых сыновьях говорится:

Сыновья его сходились, делая пиры каждый в своем доме в свой день…
     Когда круг пиршественных дней совершался, Иов посылал за ними и освящал их и, вставая рано утром, возносил всесожжения по числу всех их. Ибо говорил Иов: может быть, сыновья мои согрешили и похулили Бога в сердце своем… (Иов. 1, 4–5)

                            

Как видим, сыновья Иова поочередно в течение недели устраивали пиры, а в седьмой день Иов приносил жертвы за всех них.

 

Иными словами, в субботу он совершал обряд поклонения Всевышнему и просил Его простить грехи своих близких.

 

Нам известно, что Иов глубоко почитал Бога. Вот, быть может, наиболее значимые слова этого праведника:

…Да будет имя Господне благословенно! (Иов. 1, 21)

 

Таким образом, он не только почитал Всевышнего, но и знал Его имя, которое было возвещено патриархам, а впоследствии — Моисею и всему народу Израиля (непроизносимое четырехбуквенное имя, Тетраграмматон, которое в Синодальном переводе почти всегда передается как «Господь»).

 

Иов, как мы сказали, совершал Всевышнему жертвоприношения. Он воспитывал детей в страхе Божьем:

…Может быть, сыновья мои согрешили… (Иов. 1, 5)

Значит, и дети его имели представление об истинном служении Богу, поскольку были в этом наставлены отцом.

Иов оказывал помощь всем нуждающимся, что предписано заповедями Создателя:

Вот, ты наставлял многих и опустившиеся руки поддерживал, 
     Падающего восставляли слова твои, и гнущиеся колени ты укреплял.

(Иов. 4, 3–4)

— т. е. как колеблющихся в вере, так и материально нуждающихся Иов поддерживал, он как бы «выпрямлял» их жизнь и ставил их на ноги.   

Есть множество и других свидетельств его праведности и непорочности.   

Почему же и в связи с чем такой праведный и возвышенный муж подвергся ужасным страданиям?

 

Вдруг разрывается перед нами завеса обыденности, описание земных дел, и мы переносимся — подобно тому, как это происходит, скажем, во сне — в совсем иной мир, в иное измерение бытия, и оказываемся не более и не менее как перед престолом Самого Создателя.

Начинается знаменитое повествование о том, как в день, когда приходили сыны Божьи дать отчет Отцу своему, Всевышнему, «между ними» (בתוכם ‹бетоха́м›, т. е. «среди них», «как один из них») явился и некто, называемый השטן ‹г̃а-сата́н›, — сатана.

«Сатан» означает «противоборствующий», «противоречащий» — тот, кто мешает свершиться чему-то (от глагола שטן ‹сата́н› — «противодействовать»).

 

Кому же противоборствует этот дух и какой властью он обладает?

 

Из всего повествования Книги Иова мы видим, что он, в противоположность распространенному заблуждению, не имеет ни малейшей самостоятельной власти.

 

Он не есть независимо действующая сила, которая стремится нарушить гармонию бытия, противостоя благу как таковому или же, тем более, Самому Создателю.

 

В Библии подобного дуализма нет: «сатан» появляется как один из духов — «сынов Божьих», подвластных Отцу.

 

 Он предстоит Богу и дает Ему отчет.

Всевышний его спрашивает: «Откуда ты пришел?», и он отвечает: «Я ходил по земле и обошел ее» (Иов. 1, 7).

Видимо, он выполнял какое-то поручение и рассказывает, насколько успешны были его усилия.

 

Итак, «сатан» подотчетен Богу — он ни в коем случае не восстает против Всевышнего и не замышляет ниспровергнуть весь строй мироздания.

 

И Бог дает ему очередное задание, как бы побуждая к последующим действиям:    

…Обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла. (Иов. 1, 8)

 

И тут же «сатан» включается в диалог со Всевышним и го- ворит:        

…Разве даром богобоязнен Иов?
     Не Ты ли кругом оградил его, и дом его, и всё, что у него? Дело рук его Ты благословил, и стада его распространяются по земле;
     Но простри руку Твою и коснись всего, что у него, — благословит ли он Тебя? (Иов. 1, 9–11)

 

Иова настигает первое страшнейшее испытание: похищаются его стада, а на его детей, когда они пируют у старшего брата, обрушивается дом, и все они погибают.

 

В один день обрушиваются на Иова эти беды — вестники страшных событий следуют друг за другом.

И тут повествование прерывается, чтобы перейти к описанию реакции Иова.

 

Когда подобное случается с праведником, что он делает? —  

Тогда Иов встал, и разодрал верхнюю одежду свою, остриг голову свою, и пал на землю, и поклонился… (Иов. 1, 20)

 

Человек может упасть на землю от беды, от бессилия; но Иов пал на землю не так.

 

Он пал, чтобы поклониться Всевышнему, Который послал ему столь тяжкие испытания.

 

И сказал Иов:

…Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. (Иов. 1, 21)

 

Есть ли в приведенных словах ропот, обида, жалоба? Нет, только констатация факта: всё, что было мне дано, исходило от Всевышнего.

 

Забрать это — Его суверенное право, я ни на что претендовать не могу, жаловаться мне не на что.

Если Царь сперва поручил мне некую должность, а потом сместил с нее, то я остался при том, что имел прежде.

Раньше я только благодарил Царя, а теперь не смею предъявлять никаких претензий, ибо всё принадлежит Ему. 

Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно! (Иов. 1, 21)

Никаких жалоб, ни малейшего протеста против безграничной власти Бога!

 

И повествователь далее резюмирует:

Во всём этом не согрешил Иов и не произнес ничего неразумного о Боге. (Иов. 1, 22)

 

Затем настал срок второго испытания.

Сатана опять предстает перед Богом, и в ответ на Его обличение: ты, мол, обвинял человека, который и теперь чист, и ничего скверного не сделал, —  искуситель приводит такой довод:

самое тяжелое испытание Иову еще не пришлось перенести.

 

Далее приводится пословица, бытовавшая на Древнем Востоке:

…Кожу за кожу, а за жизнь свою отдаст человек всё, что есть у него… (Иов. 2, 4)

И в соответствии с этим изречением сатана предлагает до конца проверить верность и непоколебимость Иова:

…Но простри руку Твою и коснись кости его и плоти его…  (Иов. 2, 5)

 

«Кожа за кожу» — что это значит?

Когда речь идет о «коже», т. е. о чем-то поверхностном, возможна торговля; если же дело касается проникновения «под кожу», т. е. затрагивает нечто жизненно важное для человека, то он готов поступиться очень многим, дабы избежать потери. Тем более пойдет он на всё, чтобы сохранить саму жизнь.

 

Такова логика искусителя…

Мы видим, что он вторично предлагает Богу «простереть руку Свою» на Иова и «коснуться» этого праведника, т. е. поразить его бедами.

 

И действительно — Бог «простер руку», и Его «рукой» оказался в данном случае сам же злой дух.

 

Итак, Всевышний повелевает им, как Своею «рукой»…

Отошел сатана от Бога и поразил Иова, как сказано, «проказою лютою», т. е. какой-то страшной кожной болезнью, связанной с перерождением кожи, нарывами от головы до ног (вспомним только что звучавшее «кожу за кожу»…).

 

И Иов с той минуты не имел покоя ни физического, ни духовного.

 

Далее говорится, что он не мог сомкнуть глаз ни днем, ни ночью, не мог проглотить кусок пищи и выпить глоток воды без ужасающих мук, и адские стра- дания стали его повсечасным уделом.

 

Всё это случилось в довершение потери детей, утраты имущества, лишения царской власти…

 

Как же отозвался Иов на череду неописуемых бедствий? Он оставался непорочным, что следует из слов жены:

И сказала ему жена его: ты всё еще тверд в непорочности твоей! похули Бога — и умри. (Иов. 2, 9)

Жена Иова верит, что если кто-либо пожелает ниспровергнуть весь мировой порядок, обратив проклятие на самого Творца, то он будет мгновенно сокрушен вышней силой.

Однако Иов не соглашается ее слушать:

Но он сказал ей: ты говоришь как одна из безумных: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? Во всём этом не согрешил Иов устами своими. (Иов. 2, 10)

 

Он и после второго, страшнейшего, испытания не поколебался в вере.

Он не обвинил ни в чем Бога, не воспротивился Ему, не стал возражать против тех способов управления вселенной, которыми пользуется Всевышний.

 

Спрашивается: почему же библейские критики постоянно называют Иова бунтовщиком, мятежником, бросающим в лицо Всевышнему всевозможные обвинения?

Ведь ничего подобного приписать ему нельзя.

И даже после того, как друзья своими обвинениями спровоцировали Иова на его знаменитые речи, он всё же оставался твердым в своем уповании и с величайшим терпением переносил посылаемые ему страдания.

 

Древнееврейское слово השטן ‹г̃а-сата́н›, «сатана», имеет число- вое значение 364. Из этого древние мудрецы вывели следующее: злой дух имеет власть испытывать человека в течение 364 дней солнечного года.

Значит, есть какой-то один день, в который сатана лишен такой власти.

Какой же день имеется в виду?

 

Одни мудрецы утверждали, что это День Очищения, Йом-Киппур (Лев. 23, 27–32), в который кающемуся человеку прощаются грехи; другие же полагали, что это любой день, в который человек остается верен Богу и не дает себя сбить с пути.

 

Вот именно такой день и переживал Иов.

 Он противостал злому духу и не дал тому осуществить свой замысел — заставить праведника отступить от Бога.

…Но вот к Иову приходят друзья — великие мудрецы, которые горят желанием утешить страдальца.

Надо думать, что, находясь в дружбе со столь глубокими мыслителями своего времени, сам будучи мудрейшим человеком, Иов вел с ними какие-то философские разговоры и раньше.

Иначе что же это за мудрецы, если прежде они не касались таких тем, как Бог, управление миром, воздаяние праведным и нечестивцам?

 

Безусловно, названные темы в своих беседах они затрагивали.

Вот почему разговор, который возникает между Иовом и его друзьями в трагической, страшной ситуации страданий праведника, воспринимается как продолжение их прежних бесед, возобновленных в виде страстного диспута в ужасных и, казалось бы, неисправимых новых обстоятельствах.

 

Теперь вся прежняя система ценностей Иова, которая основывалась на вере в справедливость Божью, в то, что Бог воздает каждому по делам его, вдруг обернулась для него заблуждением, призраком, химерой.

 

Центральный, самый главный и надежный   столп его мировоззрения рухнул — и закачалось всё здание, и обрушилось со страшной силой.

 

То, во что верил Иов, на что он уповал, к чему стремился, что возглашал, проповедовал, осуществлял, — разбилось вдребезги, поскольку оказалось, что из мира изгнана справедливость.

 

Вот главное, над чем, собственно, Иов и стал напряженно размышлять, вот та проблема, к разрешению которой он устремился всеми еще сохранившимися силами ума и души.

С приходом друзей, которые, выступив первоначально в роли утешителей, быстро стали обличителями, обвинителями Иова в некой на ходу изобретаемой ими греховности, — в процессе бесед с ними пробуждаются все внутренние силы Иова и направляются к цели, именуемой теодицеей — оправданием Бога.

 

Иов неоднократно провозглашает это целью своих речей, в общем виде формулируемой примерно так: «Несмотря на адские муки, постигшие меня, праведного человека, я буду оправдывать Бога, а не обвинять Его».

 

Речи Иова можно было бы назвать, вводя новый термин, зоедицеей.

По-гречески ζωη ‹дзоэ́› — «жизнь».

 

Зоедицея — «оправдание жизни», утверждение необходимости ее сохранения несмотря ни на что и нахождение для нее цели и смысла в любых, в том числе непереносимых, условиях.

 

И хотя, казалось бы, уже прозвучали слова Иова о том, что он предпочел бы жизни смерть, вырыл бы ее, как клад, и обрадовался бы ей:

На что дан страдальцу свет, и жизнь — огорченным душою,

 Которые ждут смерти — и нет ее, которые вырыли бы ее охотнее, нежели клад… (Иов. 3, 20–21)

— несмотря на это, он приложит все усилия, чтобы оправдать и Создателя, и жизнь на земле.

 

Дальнейшее повествование как раз и будет посвящено в основном попытке Иова сохранить и оправдать всё, что он создавал в течение своей жизни сердцем, душой и разумом; оправдать перед лицом мудрых друзей, наблюдающих за тем, как рушится его вера в праведное воздаяние…

 

С чего начинает Иов свою речь?

Вот приходят к нему друзья, они издают крик скорби, узрев его издали, — настолько он изменился, настолько стал не похож на прежнего, прекрасного видом, почтенного старца, каким они привыкли его лицезреть.

 

Кожа прилипла к его костям, почернело лицо, он страшен обликом, согбен, отощал, бессильно сидит на земле. И друзья тоже садятся на землю, они подбрасывают с земли прах, посыпают головы пеплом, словно бы уподобляясь несчастному страдальцу, и семь дней мол- чат рядом с ним.

 

Таково их соучастие в мучениях друга; и они  ждут, чтобы он начал говорить первым, дабы своими речами не нарушить преждевременно его печальных размышлений и не показаться неучтивыми перед лицом его невыносимых мук.

 

И вот через семь дней Иов отверзает уста. Вспомним, как жена сказала ему: «Похули [точнее, „прокляни”] Бога — и умри» (2, 9), а он ответил: «Ты говоришь, как одна из безумных…» (2, 10).

Но теперь некое проклятие всё же извергается из уст Иова. Однако относится оно, конечно, не к Создателю:

После того открыл Иов уста свои — и проклял день свой. (Иов. 3, 1)

То, что Иов пытается сделать прежде всего, — это отвести от Бога какие бы то ни было обвинения в случившемся.

Он начинает обвинять в происшедшем с ним судьбу, природу, естественный ход явлений и событий, как будто бы Бог здесь совершенно ни при чем.

 

Это первая речь Иова:

И начал Иов, и сказал:
     Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек! (Иов. 3, 2–3)

Так что же проклял Иов?

«День свой» — это день рождения или зачатия, в который человек становится причастным к земному миру; день, когда душа входит в соприкосновение с веществом формирующегося тела и начинает получать (зачатие) или уже получает (рождение) физическое обличье — свое «земное облачение».

День тот да будет тьмою; да не взыщет его Бог свыше, и да не воссияет над ним свет! (Иов. 3, 4)

Согласно этим словам, не Бог, а именно день, в который Иов родился, виноват в том, что произошло.

Имеется в виду предначертание рока: так уж звезды были расположены, так было предназначено, а Бог «да не взыщет свыше» сей день…

 

То есть Бог сокрыт, поэтому к Нему не может быть никаких претензий — во всём виноват «день»!

Речь идет о концепции Бога трансцендентного, настолько удаленного от вещественного мира, что последний управляется своим от века данным законом (судя по всему, астрологическим, подразумевающим чередование «счастливых» и «несчастливых» дней).

 

Поэтому Бог непосредственной ответственности за происходящее на земле не несет.

И такой концепции Иов придерживается вполне намеренно — с целью теодицеи.

                            
Чем же кончается его первая речь? —

…Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне.
     Нет мне мира, нет покоя, нет отрады: постигло несчастье. (Иов. 3, 25–26)

«Постигло», по-древнееврейски ויבא ‹ва-йаво́›, буквально «пришло», — глагол, указывающий на «самостоятельный» приход событий», как бы без воли свыше («так уж случилось»), и с такими утверждениями выступает первоначально Иов.

 

И тогда в ответ на его речь отверзает уста Елифаз, видимо, старший по возрасту из друзей, и начинает обвинять Иова.

Подробнее речи Елифаза и других мудрецов мы рассмотрим позже, а сейчас поговорим лишь о реакции на эти речи самого Иова.

«Да, — раздаются обвинения из уст Елифаза, — ты, наверное, страшно согрешил и скрываешь свой грех; совершил нечто ужасное — так покайся!»

 

И вот Иов, уязвленный до глубины души подобным обвинением, начинает вслух обращаться к Богу.

 С друзьями он теперь говорит совсем по-другому, чем ранее, обнаруживая перед ними свои истинные взгляды на вещи.

 

«Да, — отвечает он, — Бог послал мне страдания, но они имеют совершенно не тот смысл, о котором вы думаете; мои страдания иного рода, чем вы привыкли себе представлять».

 

Проследим за развитием этой темы: как Иов обращается к Богу с жалобой на свои муки и как взывает к Нему, чтобы Он вывел, «как свет», правду Иова и показал мудрецам, что совсем иные причины привели его к бедствиям, нежели какие-то легко опознаваемые грехи. 

 

Итак, сначала Иов, напомним, совершенно смиряется с приговором свыше, принимая его как нечто само собой разумеющееся:

…Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!
     <…>
     …Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? (Иов. 1, 21 – 2, 10)

И при этом дважды подчеркивается, что ни в чем «…не согрешил Иов устами своими» (2, 10; ср.: 1, 22).

 

Когда же собрались мудрецы и праведник был вынужден вести с ними диалог, он обязан был что-то сказать в подтверждение или опровержение своих прежних рассуждений о том, что праведность всегда награждается, а нечестие наказывается.

 

Ведь Иов — великий  мыслитель, проницающий сердцем глубины мироздания, созерцающий душой величие Божье, и он должен был перед лицом своих друзей высказать глубокие мысли о сущности, причине и цели страданий — даже и тогда, когда сам безутешно страдал.

И, как мы видели, первой его реакцией была попытка «отстранить» Бога от всего случившегося: во всём день виноват, ночь виновата; проклят тот день, проклята та ночь: «Зачем не закрыла эта ночь утробу матери моей, чтоб я вышел из нее, зачем я не был поглощен тьмой!»

 

А Бог здесь ни при чем.

Но когда Елифаз коснулся участия Бога в судьбе Иова и стал утверждать: «Бог тебя наказал, и, несомненно, ты несешь кару за свои поступки», — вот тогда уже Иов уклониться от обсуждения этой темы не смог.

 

Он привел множество разных доводов и наконец обратился к Богу, чтобы Тот явил его правду и невинность и поведал, в чем причина его ужасных страданий.

 

Значит, суть всего обсуждаемого — не в жалобах, не в том, что Иов не в силах вынести наказание, а в необходимости оправдать деяния Всевышнего в мире, необходимости в страшных условиях крушения и разрушения привычного внешнего и внутреннего мира сохранить то, что еще можно сохранить, и создать свою теологию.

 

Иов совершает героическую попытку обрести такую мудрость, которая объяснила бы деяния Бога и позволила утвердить учение о жизни на новых основах.

После того, как Елифаз заканчивает обвинительную речь, вновь раздается голос Иова, упрекающего друзей в том, что в тяжелейших обстоятельствах они не пришли к нему на помощь, не поддержали, не утешили, а, наоборот, бросили ему в лицо грозные обвинения в греховности.

Своими обвинениями друзья как бы перечеркивают его уникальный опыт, заграждая те пути, которые должен одолеть Иов, чтобы глубже познать бытие Божье и сущность жизни.

Друзья как бы заранее отрицают саму возможность ответа, который необходимо найти Иову, и пытаются дать всему, что происходит с ним, трафаретные, обыденные объяснения.

И вот Иов жалуется:

К страждущему должно быть сожаление от друга его, если только он не оставил страха к Вседержителю. (Иов. 6, 14)

В данном случае «друг» — это Елифаз, который бросает в лицо Иову обвинения в нечестии. В ответ Иов как бы неявно обличает Елифаза, говоря, что, мол, нет в тебе страха Божьего, — иначе как ты смог решиться на подобное обвинение?

                            
   

Противопоставляя ожидаемое им поведение «братьев по мудрости» их реальным поступкам, праведник продолжает:

Но братья мои неверны, как поток, как быстро текущие ручьи… (Иов. 6, 15)

Иов сравнивает своих друзей с ручьями в жарких странах, которые текут лишь в зимнее время, а летом высыхают.

Люди надеются напиться из этих ручьев и не знают, что они уже испарились.

Так же и верность, преданность и любовь друзей Иова исчезли, как только его постигло зло.

Так и вы теперь ничто: увидели страшное и испугались.
     Говорил ли я: дайте мне, или от достатка вашего заплатите за меня;
     И избавьте меня от руки врага, и от руки мучителей выкупите меня? (Иов. 6, 21–23)

Действительно, говорил ли подобное Иов? Просил ли он избавления от руки врага, т. е. сатаны?

Нет, он принял бедствие со стоической верностью и постоянством — безропотно перенес всё, что обрушилось на него. Он ни разу не возопил: «Боже, избавь меня от этого!» — мы не слышим из уст его подобных слов.

А разве умолял Иов друзей: «…избавьте меня от руки врага, и от руки мучителей выкупите меня», и просил ли он какой-либо помощи, кроме, может быть, молчаливого сострадания?

Научите меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил.
     Как сильны слова правды! Но что доказывают обличения ваши?
     Вы придумываете речи для обличения? На ветер пускаете слова ваши.
     Вы нападаете на сироту и роете яму другу вашему. (Иов. 6, 24–27)

 

Да, друзья «рыли яму» Иову своими словами, они его словно бы намеренно заставляли отречься от самой попытки зоедицеи — отстаивания жизни перед лицом подступившей бездны, хаоса и небытия, от утверждения величия Бога перед лицом несправедливости.

Друзья как бы принуждали Иова признать, что ему, Божьему строителю, теперь не на чем больше строить…

Но Иов не сдается. Он сознает, что у него особые цели в этом мире, особое призвание, уникальные возможности для служения Богу в тех отчаянных условиях, к которых он оказался.

 

Если беспорочный человек на земле, лишившись    жизненных благ, проклянет Творца, то этим он не только обессмыслит всю свою предшествующую жизнь, но и поставит под сомнение само право человека существовать на земле, — ведь человек при своем сотворении был призван стать правителем земли, осуществляющим на ней волю Божью (Быт. 1, 28).

 

Таким образом, «праведник-отступник» подтвердит мнение сатаны, что человек — притом даже наилучший, самый праведный — при страдании забывает всё возвышенное и уподобляется животному.

 

Однако животное, страдая, не проклинает Творца, ибо оно Его не осознает, а только чувствует.

Если же это сделает наделенный разумом человек, и притом праведнейший в своем поколении, он падет ниже животного, как бы отринет весь строй мироздания, обессмыслит всё!

Тогда искусителю можно будет наглядно аргументировать свой постоянный тезис: «Да, человек напрасно создан; нет ни одного праведника, ради которого следовало бы создать Адама и поддерживать этот нечестивый род, населяющий землю».

Значит, на Иова возлагается колоссальная по значимости миссия: перед лицом компрометации самой идеи существования человека поддержать ее, обосновать, утвердить и отстоять в глазах Создателя†    

 

Он должен был в условиях настоящего ада, после крушения самих основ своей жизни найти Бога, утвердить Его суверенную, царскую власть — и прославить Его, несмотря ни на что!

Надо отметить, что Иов в течение предшествующей жизни познал на опыте многие свойства (атрибуты) Бога, о которых он теперь повествует друзьям, и притом делает это настолько поэтично, сильно, философски обоснованно, что во всей мировой литературе мы встретим не так уж много столь возвышенных высказываний о Боге.

А ведь они раздаются из уст человека, находящегося словно бы в преисподней: «…сойду ли в преисподнюю — и там Ты»…

                           

При этом Иов осознает, что знает о Боге ничтожно мало:

Вот, это части путей Его; и как мало мы слышали о Нем! (Иов. 26, 14)

                            
 

Бог всё совершает, Он повсюду скрывается, всюду находится, но невидим, и человек не может воспринимать Его своими чувствами — разве что некоей особой духовной интуицией, которая и позволила Иову произнести приведенные выше слова.

 

Таким образом, восприятию Иова доступен целый ряд атрибутов Божьих, из которых можно составить целый катехизис, позволяющий отчасти понять, каков же Бог.

Иов ни на миг не отрекается ни от своего знания Бога, ни от своей веры:

Нога моя твердо держится стези Его; пути Его я хранил и не уклонялся. (Иов. 23, 11)

Несмотря на все испытания, Иов верен пути Божьему.

Но что же случилось теперь с мировоззрением Иова, со всей великолепной, законченной картиной бытия, в истинности которой он прежде не сомневался?

 

Оказалось, что в мире нет справедливости, потому что беспорочный праведник страдает как никто другой, он буквально низвергнут в ад.

Об этом сказано так:

Лишь только я вспомню, — содрогаюсь, и трепет объемлет тело мое.
     Почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки? (Иов. 21, 6–7)

— и дальше идет подробное изложение концепции, состоящей в том, что беззаконных Бог хранит, а праведников убивает и наказывает.

 

Затем говорится:

Почему не сокрыты от Вседержителя времена, и знающие Его не видят дней Его? (Иов. 24, 1)

Под «днями Его» подразумеваются дни проявления Божьей справедливости, которую Иов перестал наблюдать на земле:

Межи передвигают, угоняют стада и пасут у себя.
     У сирот уводят осла, у вдовы берут в залог вола;
     Бедных сталкивают с дороги, все уничиженные земли принуждены скрываться. (Иов. 24, 2–4)

 

Только ли о себе говорит Иов? Только ли на свои несчастья жалуется? Нет, в данном случае он вообще не имеет их в виду.

Но перед его взором, в его страшных страданиях, предстала во всём своем ужасе всеобщая несправедливость: повсюду бедные и сироты угнетаемы, а злодеи благоденствуют, и Бог не защищает   слабых.

 

Именно на это Иов обращает теперь взгляд своей души.

Как и должно благородному и праведному мужу, он забывает о себе и думает об общих проблемах, о бедствиях всего человечества, которые стали теперь доступны внутреннему зрению Иова, обостренному страданием.

 

Что остается делать Иову, чтобы сокрушить доводы сатаны, т. е. доказать свою преданность Богу и утвердить смысл и ценность жизни перед лицом всего происшедшего, не уподобиться животному, не обессмыслить само бытие из-за своих страшных мук и потерь?

Ему остается одно из двух.

 

Первая возможность: принять Бога и созданный Им мир — но без атрибута справедливости.

Признать: «Да, не существует справедливости, я ошибался. Такого атрибута у Создателя нет. Однако это совсем не значит, что я отрицаю Его власть или оспариваю Его волю: я буду Ему служить несмотря на то, что атрибут справедливости оказался надуманным, изобретенным людьми. Бог — суверенный Господин вселенной, у Него свои пути управления миром, и справедливости Он не соблюдает.

Но это не отменяет Его прочих атрибутов: величия, всеведения, всемогущества; того, что Он вездесущ и невидим — всё это сохраняется. Несмотря ни на что, я буду Ему служить».

 

В следующем утверждении Иовом своей веры подобное чувство выражено, может быть, с наибольшей силой:

Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицом Его! (Иов. 13, 15)

— «Он убивает меня без вины, но тем не менее я надеюсь, я верю Ему, я люблю Его и признаю Его величие. Да, мир может быть принят без атрибута справедливости, и вера в Бога может быть сохранена».     

 

Для нас подобный ход мыслей чрезвычайно странен и необычен.

Но Иов теперь думает именно так.

Он по-прежнему любит Бога, верен Ему и говорит: «Если Ты не соблюдаешь справедливости, я всё равно верю; Ты убиваешь меня, а я надеюсь на Тебя».

 

Иов продолжает надеяться, что Бог всё же ответит ему. С другой стороны, мы уже говорили про подход к событиям, явленный в первой речи Иова (глава 3), когда он обвиняет день, обвиняет ночь, обвиняет судьбу, но не Бога, приписывая вину в случившемся творениям, но не Творцу.

 

Однако друзья своими обвинениями, вопросами и утверждениями подводят Иова к тому, что подобное невозможно: как же принять, что существуют все величественные атрибуты Бога, но нет справедливости?

Это не представимо.

 

«Если Богу свойственны упомянутые великие атрибуты, то Ему, несомненно, должен быть свойствен и атрибут справедливости, — как бы говорят в один голос друзья Иова, — только мы не всегда понимаем, как он проявляется».

 

Итак, перед Иовом открылась вторая возможность оправдать деяния Божьи.

 

Первая, как мы сказали, — это принять Бога и мир без справедливости, признать, что дом мироздания может устоять, хотя бы его центральный столп и рухнул, — он стоит, поддерживаемый иными столпами, т. е. всеми прочими великими атрибутами Божьими.

А другая возможность, к использованию которой как бы подталкивают Иова речи друзей, — неотступно искать и умолять Бога, призывать Его на суд, вести с Ним тяжбу, доколе не обретется, не обнаружится в мире справедливость — существующая в действительности, но сокрытая ныне.

Ее следует допытываться, требовать, взыскивать и не отступать.

Справедливость должна быть! При всех остальных совершенствах Создателя ее просто не может не быть. Бог всесовершенен в Своих деяниях — и, значит, справедлив.

Вот к чему приходит Иов, и все остальные его речи на этом сосредоточены и к этому сводятся.

 

Опыт Иова открывает новые, неизведанные до того глубины и Божественной, и природной, и человеческой реальности. Его опыт постоянно актуален, ибо на земле, до самого наступления мессианской эпохи всеобщего исправления, постоянно творится много страшного и, на первый взгляд, несправедливого.

 

В связи со сказанным пришло время задуматься над самой этимологией имени Иова: почему его так зовут?

 

Подавляющее большинство исследователей говорят, что это имя происходит от древ- нееврейского глагола איב ‹айа́в› — «враждовать»: אויב ‹ойе́в› — «враг». Соответственно, איוב ‹Ийо́в›, «Иов», — «враждующий» или, скорее, «тот, с кем враждуют» (в пассивном залоге), «враждуемый» (хотя по-русски так не говорят), «подвергшийся враж- де».

 

Со стороны кого? Конечно, не Бога — со стороны сатаны, который воюет против величайшего праведника, хочет сбросить его с достигнутой им духовной высоты, заставить похулить Творца и тем самым низвести само величие человека как носителя образа Божия с горних мест в бездну — чтобы подтвердить свою уверенность в том, что, мол, напрасно создан человек, ни на что хорошее он не способен.

 

Итак, Иов «враждуем» — подвергается нападкам сатаны, и пафос обвинителя мы уже сформулировали: человек создан напрасно, ведь даже самый праведный в сложных условиях окажется предателем, который способен из-за каких-то временных, преходящих событий и обстоятельств похулить вечного Творца, отречь- ся от Него.

 

Получается, что Иов защищает благородство человека, смысл жизни и занимается самой подлинной теодицеей — оправданием Бога.

 

Иов проявляет верность, а не предательство. Он не обессмысливает, а утверждает свою прежнюю веру — в условиях самых критических.

 

О чем же говорит страдалец?

Каков смысл его доводов в контексте теодицеи?

Когда человеку больно, он жалуется, когда ему очень больно, он начинает кричать.

Если у него погибли все дети, вся будущность его рухнула — к чему тогда слова?

Если он еще и поруган, отвержен, лишен чести, низвержен с престола, повергнут во прах — о чем он может говорить в подобном состоянии?

 

Но Иов вновь и вновь говорит о Боге, о Его славе, о Его величии.

И в этом — слава Иова, и этим он посрамляет сатану.

Сутью прежней жизни праведника были Закон и заповеди в том виде, как он их знал и исполнял.

 

Но если не стало нравственного  смысла жизни, если нет воздаяния и никакого «этического фундамента» бытия, если нет справедливости, если праведнику воздается как нечестивцу, то что остается ему для придания жизни смысла?

 

На что опереться праведнику, если «разрушены основания» (Пс. 10, 3)?

 

На мысли, выводы, рассуждения. Он остается человеком.

 

 И более чем на 35 веков ранее хрестоматийного «Я мыслю — значит, я существую» Иов говорит иначе, но намного сильнее:

«Я рассуждаю, следовательно, я человек; я славлю Бога, следовательно, я человек; я и в неисцелимом страдании своем остаюсь возвышенно, поэтически мыслящим, философски рассуждающим существом; следовательно, сатана посрамлен, и имело смысл создавать человека, коль скоро он даже в таких условиях верен себе и воздает славу своему Творцу».

 

Kак сказали бы древние израильтяне, это «хохма́» — истинная мудрость.

 

Итак, Иов желает более всего и в первую очередь не избавления (да и возможно ли оно, с обыденной точки зрения, после потери всего потомства и крушения всех надежд?), он желает познания — даже в таких невероятно тяжких условиях…

 

О, если бы благоволил Бог сокрушить меня, простер руку Свою — и сразил меня!
     Это было бы еще отрадою мне, и я крепился бы в моей беспощадной болезни, ибо я не отвергся изречений Святого. (Иов. 6, 9–10)

Из приведенных слов Иова следует, что он отнюдь не отрекся от Бога и Его заповедей в своих мучениях.

Постараемся вслушаться внимательнее в речения Иова, чтобы понять, что для него дороже и важнее: избавление от мучений — или истина, познание путей Божьих и подтверждение Его справедливости.   

Говорил ли я: дайте мне или от достатка вашего заплатите за меня —
     И избавьте меня от руки врага и от руки мучителей выкупите меня? (Иов. 6, 22–23)

Нет, не говорил подобного Иов, не на собственное избавление от мук были направлены все его усилия.

Невинен я; не хочу знать души моей, презираю жизнь мою. (Иов. 9, 21)

                            
Иов заботится не о том, что станется с его душой (жизнью), что с ней происходит сейчас — он презирает подобные вопросы.

Ему нужно одно: понять, осознать, вместить разумом то, что с ним случилось.

«Невинен я» — вот что для него важно на фоне всех испытаний и терзаний.

А из этого утверждения логически вытекает и вопрос о причине собственных страданий, который, в свою очередь, неотделим от поиска в мире справедливости для оправдания деяний Бога…

Как известно, Иов оказался праведнее своих друзей (Иов. 42, 7–8).

 

Они приводят очень красивые аргументы, утверждая, что Иов виновен, что он должен отыскать свой грех, исповедать его — и тем самым они всё то неисследованное, никем еще не испытанное, уникальное, что на собственном опыте постигает Иов и благодаря чему он пролагает новый путь человечеству, сводят к заведомо известному — тому, что уже тысячу раз сказано и проповедано.

 

Тем самым они обессмысливают его неповторимый путь, значение собственных открытий праведника, его теодицею и зоедицею — оправдание Бога и оправдание жизни.

 

И сам Иов так об этом говорит своим друзьям:

Сколько знаете вы, знаю и я: не ниже я вас.
     Но я к Вседержителю хотел бы говорить и желал бы состязаться с Богом. (Иов. 13, 2–3)

 

А цель этого «состязания» — воссоздать, восстановить и укрепить тот самый «столп», который в сознании Иова рухнул и распался, столп справедливости; а это может сделать только Бог, открыв Иову скрытый смысл происходящего.

 

И вот Иов обращается к друзьям со встречными обвинениями в неискренности:

А вы сплетчики лжи; все вы бесполезные врачи.
     О, если бы вы только молчали! это было бы вменено вам в мудрость. (Иов. 13, 4–5)

Так охарактеризовал Иов речи своих друзей, потому что все они не касаются самой сути проблемы, над которой он бьется.

 

Иов говорит о своем опыте как об общезначимом, как о том ведении, которое он впервые принес в мир, как о том пламени, что теперь возгорится и вовек не погаснет.

В следующем стихе Иов совершенно точно выражает смысл своей миссии и тайную цель своих страданий:

Так презрен по мыслям сидящего в покое факел, приготовленный для спотыкающихся ногами. (Иов. 12, 5)

Друзья Иова в каком-то смысле, говоря библейским языком, «сидят [более точный перевод: «застыли»] на дрожжах своих» (Соф. 1, 12).

Они живут спокойно, муки их не коснулись, и со своей высоты, как им кажется (а на самом деле глубоко снизу), они созерцают подвиг Иова.

 

«Сидящему в покое» факел не нужен; но тому, кто во тьме ночной собирается пройти неизведанную местность, факел совершенно необходим.

 

Такой «факел» зажег Иов, чтобы осветить своим великим духовным опытом пути человечества, лежащие во тьме среди страшных угроз и опасностей.

 

И этот «факел» до сего дня горит и дает надежду измученным, упование отчаявшимся — всем, кто, как им кажется, безо всякой вины ввергнут в бездну страшнейших мучений.

И поэтому апостол Иаков говорит:

В пример злострадания и долготерпения возьмите, братия мои, пророков, которые говорили именем Господним.
     Вот, мы ублажаем тех, которые терпели. Вы слышали о терпении Иова и видели конец оного от Господа, ибо Господь весьма милосерд и сострадателен. (Иак. 5, 10–11)

Итак, духовный героизм Иова — пример всем поколениям и всем векам…