Пункт назначения

Хотя поездка и была  у меня очень серьезная и ответственная в тот день, я к ней особенно не готовилась. Мне и нужно было всего-то встать рано утром, заехать в работающий круглосуточно супермаркет, отовариться там хорошенько всякими вкусностями, по дороге заправить полный бак, ну и три часа ехать, включив тихонько приемник по незагруженному еще шоссе до места назначения. А пункт назначения у меня не совсем обычный — детский дом.

Зато сегодня вечером в нашей семье будет тревожный, непонятный еще, но, как ни крути, праздник. А как же — в нашей семье появится еще одна дочка. Взрослая уже, двенадцатилетняя девочка Света. Какая она, интересно?

Ой, мыслей… голова кипит, ей-богу.

Мы познакомились с ней две недели назад, а вот документы у нас уже готовы, и с судом, в принципе, все ясно — сто процентов, что нам разрешат ее удочерить, ведь уже год в нашей семье живут ее брат и сестра, двойняшки. Света, правда, не знакома с ними, никогда не видела. И даже интересно, как произойдет их встреча. Ладно, все будет в порядке, все получится.

Вчера вечером позвонила ей, чтобы спросить, чего такого вкусненького привезти в детдом для прощания с подругами, друзьями, воспитателями. Надо же как-то отъезд отметить. Тем более, отъезд навсегда. Прощание с детским домом, так сказать.

Она сначала стеснялась, ничего, мол, не нужно, спасибо вам и все такое. Но потом, видимо, посоветовавшись с девчонками, перезвонила сама: «А вы не могли бы привезти чай в пакетиках, сухари или сушки, если можно леденцы и банку шампуня. Ой, и еще, если можно, зубную пасту».

- Ладно, все привезу, Света. Можно, - ответила я, удивившись такой странной просьбе.

В такую рань все кассы супермаркета уже были заняты: в каждой по два-три покупателя с большими, заполненными доверху, тележками.

- Наверняка, трудяги-предприниматели, которые всю неделю пашут от зари до зари, а отовариваться продуктами едут ночью, когда не надо стоять по часу в очереди к кассе, - думаю, понимающе я, пересчитывая от нечего делать кассы и заглядывая в огромные корзины с продуктами. – Все вот жалуемся, что плохо живем, а корзины полные, на конвейер к кассиру целые горы еды ползут. И суммы, суммы…  У кого-то такая зарплата, наверное. Наверное, даже у большинства.

Пока ехала, все думала про заказ будущей дочери. Сухари, сушки, чай, почему-то в пакетиках…  Вот дурная, чего это я так удивилась? Знаю же – ужин в семь вечера, а потом до самого сна, когда хочется конфетку, яблочко, стакан сока или пакетик семечек, уже нельзя. Во-первых, кухня закрыта, во-вторых, холодильника никакого и мамы под боком нет. А пакетики – потому что, наверное, нет чайника. По крайней мере, заварочного, точно нет. А!!! И сахар же еще нужно, она просто забыла, видно, сахар попросить. Все понятно.

Моя корзина утрамбована пакетами с сухарями, сушками, сахаром-рафинадом, коробками с чаем в пакетиках. Все таращатся, как на новые ворота. Сверху укладываю аккуратно уже самодеятельность мою: конфеты, несколько банок шампуня, зубную пасту в ассортименте, прокладки для девчонок, печенье в пачках и развесное, сгущенку, йогурты, пару палок колбасы, головку сыра… Сумма тоже оказывается несмешной, но для такого дела не жалко, от души.

Свете в подарок уже куплен  и передан в прошлый раз мобильный телефон. Розовенький Nokia, симпатиШный слайдер. Вот только с одеждой ерунда. Решили – приедем, вместе пойдем в хороший магазин и приоденемся, обновим гардеробчик.

Вообще-то, дорога у меня радостная — в этом детдоме как-то ласково нас встретили, очень вежливыми оказались все, и персонал, и руководство, и дети тут свободно ходят, в коридорах встречаются, разговаривают весело, нормально. Слава Богу, а то после малышей, после того, как пообщалась с директором того, другого детдома, собиралась даже жалобу написать, возмутить как-то общественность. Но потом жизнь так кардинально изменилась, столько всего пришлось узнать нового и не очень легкого и светлого, что кляузничать было просто некогда. Тут все по-другому, лучше.  Когда в тот детдом, из которого малышню забирали, приехали уже с документами, оформлять и увозить навсегда их домой, директриса, сидя за столом, вручила нам папки с историями болезней, сказала свое «до свидания» и даже из-за стола не приподнялась.  Не говоря уже о том, чтобы с нами пройти в группу, с детьми попрощаться. Создалось такое впечатление,  что детей отсюда пачками  каждый день увозят.

Легкая музыка канала «авторадио» подняла и без того хороший настрой, улетучила все грустности.

На заправке поменяла третью сотню долларов, залила почти на всю сумму бак, сдачи хватит на обратную дорогу. Может, где-то остановимся перекусить со Светкой.

Ой, помню, когда малышей везли, им всю дорогу было плохо – от непривычки ездить на автомобиле их постоянно тошнило, приходилось останавливаться через каждые полчаса, чтобы можно было подышать воздухом, да сводить в лесок пописать обоих. Игрушки, которые мы подарили еще в прошлый приезд в детский дом, они прижимали к себе с такой силой, что невозможно было расцепить ручки. Только дома, когда увидели велосипеды, короб с кубиками, куклами, мячами, выпустили из рук зайца и мишку. Зато потом случилось страшное — с улицы пришел бродяга Кузьмич. Мы даже растерялись, мы же не знали, что они никогда в жизни кота живьем не встречали — с детьми чуть ли не обморок случился. Мы с мужем переглянулись, и он побежал прятать в подвал собак. Когда ночью проходили через двор с детьми на руках, эти дармоеды даже носа из будки не показали. В отличие от кота, от встречи с которым дети уже не истерили, падая на пол, к собакам мы привыкали месяца два. Даже в окно нельзя было показать, даже лай становился угрозой жизни для наших детей. Постепенно, постепенно мы все перестали бояться друг друга.

А сейчас — не поездка, праздник! Все оговорили, обсудили, собрали документы, хлопнули по рукам: «Будем жить вместе?» — «Будем»! Очень жаль, что подростков не хотят усыновлять, чего тут бояться — можно же изучить ребенка, понять, твой или не очень. Как со взрослым, можно  обсудить все нюансы, скрывать ничего не нужно. А они-то по маме еще больше малышей тоскуют, мне кажется. Такие симпатичные у Светы подруги, взяла бы всех, если бы могла. Столько бы сразу дочек-подружек, маминых помощниц появилось. Была бы я богатой….

Мысли мои оборвала странная картина. Я уже проехала,  было,  мимо, но, аккуратно притормозила на скользкой дороге, остановилась и стала сдавать назад, стараясь не сбить  спотыкающегося на мерзлых колдобинах обочины малыша, мальчика, лет пяти, как мне показалось.

Мороз, как никогда, — градусов тридцать, не меньше. Вокруг – вьюжит поземка с голого поля. Ни домика, ни деревеньки. Откуда здесь он? Странно…

Приостановив машину рядом с голосующим левой рукой мальчишкой, я опустила стекло пассажирской двери, чтобы спросить у малого, куда это он бредет по морозу один. Но пока я открывала рот, он ловко открыл дверцу и уселся на сиденье, облегченно вздохнув — мол, слава Богу, что подобрали.

-      Привет, ребенок! Куда путь держим? — деланным задорным голосом полюбопытствовала я. С первой же фразы, как только он обернулся ко мне, увидела, что мальчик просто мал ростом, а годами  постарше будет, школьник, видно, уже.

-      Я в Юрьево, к  бабушке. Замерз, блин… — совсем уже по-взрослому отрапортовал он заплетающимся от мороза голосом.

-      А тебе не страшно вот так одному ездить?  Мало ли, кто тебя подвезти захочет. Как это тебя родители отпустили?

-      Да они и не знают, де я. Пьющие они. Я домой стучался, стучался, а они не слышат, а соседям надоел уже, они ж не дурные меня все время кормить, да с мамкой загрызаться. Мамка их и так ненавидит. А я — к бабуле.

-      Понятно, — процедила я себе под нос. — Ну, ты не растраивайся.

-      А чаго мне растраиваться, только что школу опять пропущу, опять ругать будут. Так а ночевать де? Этую ночь под дверями  просидел, устал, как собака. И не ел давно уже.

Он потянул носом — в машине пахло едой —  у меня же в сумках и колбаса, и сыр, и хлеб свежий. Я остановилась — до Юрьево еще километров двадцать, решила подкормить по дороге.

-      Тебя как зовут, Филипок? — остановившись у обочины и нарезая хлеб с колбасой, спросила я попутчика.

-      Ай,  Вовкой. Володя. А тебя? — уже наравных, как с подругой, ответил—спросил мой попутчик.

-      Меня? Ну, Наташа, раз мы уже на “ты”.  Вот, давай-ка, перекуси, — я подала кусок “Краковской”, половину багета, распечатала маленькую пачку апельсинового сока, — Ешь, не стесняйся, Вова.

-      А ты куда едешь, если не секрет? — поинтересовался, пережевывая колбасу, Вовка.

-      Не секрет, в детский дом еду. За дочкой.

-      Во везет! А можа за моей сестрой? Как зовут эту дявчину? — Вова мешал русские  слова с белорусскими  запросто,  — Мои сястрички в детдоме, уже дауно. Вот бы их итальянцы забрали, тада бы яны и мне помогали. Везет….

-      Не поняла, Вова? Твои сестры в детдоме? А в каком? А ты почему не там? — cказала и поняла, что сказала  глупость.

-      А их забрали еще, когда меня не было, они там уже давно. Приезжали к бабке прошлым летом, виделись. Хорошо там, говорят: еда есть, ня бьють, в Италию каждый год ездят, привозят одежу, и мне, кстати, — и он даже привстал на сиденье — продемонстрировал затертые грязные джинсы уже непонятного цвета. А меня не забирают. Мамку ругают, а не лишают никак. Она ж не всегда пьеть. То пьеть, то не пьеть. Батька, ну не родной, отчим,  — всегда. А она работае. На ферме. А она и сама просила, чтоб забрали меня, а они не слухають, все говорят ей, что надо воспитывать. А чего меня воспитывать, я и так нормальный. А когда жрать хочется, что делать? Я к бабе Лене тогда еду. А ей и самой….

Вовка ел, запивая соком,  и подставлял под горячий воздух печки руки, закоченевшие без варежек на морозе. Спрашивать уже ничего не хотелось, а он молчал — видно и рассказывать ему тоже не очень-то было в охотку о своем житье-бытье.

Вскоре показалось Юрьево.

-      О! Тут затормози, я уже сам дойду, — отдал команду мне Вова и стал застегивать куртку.

-      Да я подвезу тебя к самому дому, — предложила.

-      А! Ну добра, давай. Налево тогда, вот сюды, и до конца самого, до леса.

-      Вова, подожди, — ухватила я за рукав своего пассажира, когда он уже собирался выходить у маленькой, но довольно еще крепкой избушки, — я тебе еще чего-нибудь вкусненького дам.

-      Ага, спасибо. Я пока пойду постучу в окошко, а то бабка долго открывать будет, — Вова выскочил все-таки, зашел в открытую настежь,  обвисшую калитку, громко постучал в замерзшее окно и вернулся в машину.

-      А почему долго открывать бабушка будет? — спросила я, упаковывая в пакет всего понемногу из сумок, предназначенных дочери и ее подружкам.

-      А яна без ноги, ноги нету у нее, — запросто, как о не очень важном факте, заметил Вовка, взял сумку и собрался идти.

Дверь открылась со скрипом, и в проеме показалась высокая худая женщина, совсем еще не старая. Она стояла на костылях, опершись о косяк.

-      А! Приехал, внучек! А я уже и ждала… — бабушка пропустила в хату Вовку, потрепав по голове, — Здравствуйте, спасибо, что подвЕзли, — это уже она ко мне обратилась. Заходьте, чаю попьете с дорожки. Вы далёко едете-то?

Не знаю, почему, но я прошла в дом. Чаю я не хотела,  точно. Наверное, любопытство  обыкновенное или неловкость ситуации взяли верх.

- Вовка, поди,  дров наколи, а то я вчера что-то замучилась, на утро не приготовила, печь холодная стоит со вчерашнего.

Вовка поставил сумку на стол, взял топор, огромный, взрослый топор, и быстренько выскочил из хаты. Уже через полчала вернулся с охапкой колотых поленьев, сел на корточки возле печки, стал выгребать золу, ловко и  быстро растопил грубку.

Бабушка за эти минут двадцать,  пока внук суетился у печи, наливая мне чай с запахом мяты и еще какой-то травки, успела повторить, в принципе, ту же историю, что я слышала от Вовки, пока одолевали эти двадцать км до Юрьево: дочь ее, пьющую и непутевую,  давным-давно лишили родительских прав, дочек старших забрали в детский дом, когда те еще были маленькими. Вовку она уже потом родила. В колхозе у них председатель теперь бестолковый и особенно судьбой пьющей половины жителей не интересуется. Вот Вовку никак и не получается пристроить в приют. Никто этим заниматься не хочет. А она, бабуля, сама  инвалид, помочь ничем не может. Наоборот, вот, на Вовку, да на девок, на внучек, одна надежда.

— Девчонки скоро уже выпустятся из детдома, так и за Вовкой присмотрят, и меня доглядят — работать же станут, грошы заведутся. А щас им жить можно — в тепле, сытые. Приезжали летом, говорили, хорошо им там. Лучше, чем с маткой такой жить. К ней поехали, так она и не узнала,  пьяная была, как всегда, лет шесть уже не видала их, забыла. Хотя они-то рядом тут совсем, час на автобусе. 

— А в каком детдоме девочки ваши? Я тоже еду в детский дом. За дочкой. Удочеряю девочку, — допивая вторую чашку уже, спросила я.

Оказалось, что их детский дом как раз на пути к моему. Спрашивать у бабушки, не нужно ли передать что-нибудь внучкам, было бессмысленно — судя по обстановке в хатке и по отпиленной каким-то несчастьем ноге хозяйки, достатка тут особого нет. Тут бы, наоборот, помочь чем-нибудь из съестного не помешало.

— Наташа, а меня возьми в гости в детдом, если это по дороге,  — вызвался вдруг Вовка, — а назад потом заберешь, а?!

—Ну, я не знаю… — замялась я, представляя, как придется задержаться по дороге еще и в другом приюте, да и неизвестно, пустят ли Вовку внутрь, там у них с этим делом строго. Но Вовка так моляще смотрел, а бабуля, кажется, даже обрадовалась, что это возможно, и я, против желания, согласилась.

Всю дорогу Вовка рассказывал про то, как все прошлое лето провел с сестрами у бабушки. Как они планировали вместе дальнейшую жизнь. Как старшая Оля обещала, что ее обязательно удочерят итальянцы, и потом она всех заберет в городок Варезе, как они будут жить богато и здОрово все вместе. А если баба Лена не помрет, то и ее возьмут и купят протез для нее.

Перед самым Витебском мы остановились, зашли в кафе. На нас странно смотрели люди, что немного смущало меня, и вовсе ни капли — Вовку,  в подранной старой, совсем не зимней, куртке, в штиблетах, которые выбрось на помойку — никто не поднимет.

Вовка съел порцию солянки, гречку с двумя котлетами, а пирожное стал заворачивать в салфетку — для сестер в подарок. Он заворачивал, поглядывая на меня, как бы подсказывая, что, мол, съел бы, если б еще купила. Это меня рассмешило даже.

— Ешь сам, — говорю, — сестрам сейчас чего-нибудь купим.

В общем, за эти два часа поездки мы с Вовкой стали дружбанами, а наши отношения —понятными и честными.

Охранник детского дома в Витебске пропустил нас, не сопротивляясь, как только мы с Вовкой назвали фамилию девочек.

— Они тут как раз, в столовой дежурят, проходите, — показал направо по коридору.

— Ой, Вовик! Вовка, откуда ты?! С мамкой что?! — бросились навстречу брату приятные девчонки, совсем уже барышни, — Привет, привет! — обнимали, целовали растерявшегося моего пассажира.

Девочки как-то легко договорились с воспитательницей, что брат останется с ними в детском доме на несколько часов, пока я за ним не заеду, и утащили его по лестнице куда-то в свой блок. Вовка был счастлив, от радости  чуть не плача, он совал сестрам пакет со съедобными подарками,  смеялся, а в его взгляде была такая гордость, когда он обернулся уже оттуда, с лестницы — видишь, мол, как меня любят. Я видела.

Очень грустно было ехать дальше одной, я все думала об этом несчастном  мальчишке.  Зима, а он полураздетый, голодный, дома никто не ждет, бабуля и та….

— А вы скоро, здравствуйте?! — это уже звонила моя будущая дочка Светка, пока еще не определившаяся, как же называть свою будущую маму, тетей ли или просто никак.

— Да, Светочка, через полчаса буду, — очнулась я от мыслей о Вовке, — Собирайся уже и приходи в кабинет директора, я сразу туда поднимусь.

Света в окружении целой делегации подружек, которые все обнимали ее, плакали, смеялись, искоса поглядывая и на меня, стояла перед дверью приемной. Мы быстро подписали последнюю бумажку, распрощались с педагогами, которые тоже пришли попрощаться со своей любимой воспитанницей.

— Ну, пошли, Света, вещи твои заберем и поедем домой!

— А я уже взяла все, — ответила Светка, смущенно пряча за спиной полупустой пакетик. Потом,  дома,  я увидела все его содержимое, накопленное за шесть лет проживания в детдоме: дневник розового цвета «Для девочек», рамку со вставленной в нее фотографией, где Света стояла под зонтиком с надписью на итальянском «pizzeria»,  и конверт, истертый, старый, из которого торчало такое же старое, тысячу раз, видимо, перечитанное письмо. Потом я узнала, что это было письмо от мамы из тюрьмы. Таких писем за шесть лет было три.  В них мама укоряла Свету за то, что «сидит» она, мама, из-за нее, из-за неуплаты алиментов. В них же просила прислать ей денег — «тебе ж итальянцы там евро дают, я знаю».

У ворот детдома нас обогнала компания пацанов, они тоже попрощались с подружкой, оглядываясь и наблюдая, как та гордо садится в «свою» машину. То есть, в свою машину. Уже в свою.

— А куда это они раздетые в такой мороз? — спросила я дочку.

— В школу, там сегодня соревнования.

— Так,  а почему так легко одеты, мороз же?! — не успокаивалась я.

— А-а-а! У нас одежды зимней не хватает, — запросто ответила Света.

Ничего себе не хватает! Да они же вообще полуголые: в спортивных синтетических костюмах каких-то, в шлепанцах и растоптанных туфлях, без шапок….

— Вы же только что все приехали из Италии. Я думала, вам там покупают одежду какую-то, да и в детдоме… Почему не хватает?

—Ну, нам одну пару обуви на два года дают, так положено. И одежда… кончается, мала становится же. А итальянцы… у них такого теплого, как у нас, не бывает, да и то, что покупают там, когда приезжаем, они потом не отдают. Ну, хорошее, дорогое, что покупают, оставляют у себя до следующего приезда. Другим, может, потом давать будут. А всякие там маечки, джинсы, дают, дарят.

— И что, и деньги дают?

— Ну, иногда. Но мы их воспитателям на хранение даем, а потом они нам выдают понемногу.

— А мне говорили, что пособие какое-то есть, оно вам достается  хоть?

—Дают. Две тысячи, — ответила Света, — ну а куда их? На жвачку только хватает, не купишь же шампунь или колготки, к примеру. Это у нас называется — сиротские.

— Да уж, на две тысячи сиротских, то есть, на один доллар, мой сын даже до школы не доедет с двумя пересадками, — сразу сравнила я, вспомнив, что каждое утро выделяю на проезд и «на булочку» восемь-десять белорусских тысяч Илье.

— Света, так если у вас не хватает одежды, почему вы не просите? —  совсем не по адресу спросила  я, а Светка в ответ пожала плечами.

— Ладно, — подумала я, — поговорю позже с директором, может, помочь как-то нужно.

Вот с тех пор, постоянно пишу на форумах, даю рекламу и собираю, собираю и одежду, и обувь, и игрушки для «знакомых» детских домов. Не в каждом приюте примут бэушное. Помню, как-то привезла целую сумку китайских ботиночек в наш столичный детдом. Приняли, но нехотя, скрипя зубами — мол, такую дешевку сами носите. А у меня остался непроданным зимний товар на рынке, приличные, нормальные ботиночки, мои дети такие носили.

В столичных детских домах дети обеспечены лучше, чем в некоторых семьях. Разбалованные спонсорами и вниманием сочувствующих.  Им не хватает там только одного — мамы. Рассказывали нам на курсах усыновителей, что ребенок не в каждую семью и пойдет на усыновление, те, кто постарше, интересуются, какая у родителей будущих квартира, работа. Очень мне это аномальным показалось тогда.

А в провинции — другое дело. И просить о помощи боятся, чтоб по шапке не получить,  и нуждаются от слова «нужда» и  по-настоящему.

Мы уже выехали из поселка, когда позвонил директор детдома и попросил, если не сложно, подвезти человека  хотя бы до Витебска.

— Хорошо, сейчас вернусь, пусть выходит. Машина красная, у ворот стоять буду.

— Как хорошо-то, вот спасибо, — усаживаясь и поправляя длинную рясу, приговаривал священник, которого мне, оказывается,  и надлежало подвезти.

— А вы тут что делаете, батюшка? — спросила я.

— Детей крестил, новеньких привезли. А я тут как раз с оказией был, вот и зашел. А вы куда едете?

—В Минск. А вам только до Витебска? Если по пути, можем и в Минск взять.

— Ой, по пути, по пути. Мне в Логойск нужно.

Всю дорогу до Витебска мы с ним проговорили. Естественно, о детских домах, да о жизни нашей. Священник, отец Андрей, мужчина лет пятидесяти, оказался приятным человеком. Меня похвалил за «доброе дело», про себя рассказал. У них с женой тоже приемный ребенок есть. Крестил малыша больного, пожалел, взял на время полечить, в гостевую семью, да так и оставил.

— Плохо детям тут, плохо. Повезло тебе, Светочка, повезло.

— Да некоторым детям лучше в детдоме, чем со своими родителями, — и я рассказала подробно про Вовку. Так что, когда мы подъехали к детдому, в котором сейчас в гостях  у сестер находился Вовка, и отец Андрей, и Света были уже в курсе всей истории Вовки-путешественника.

Вовка, увидев меня в дверях комнаты, превратился вдруг в совсем маленького, капризного мальчика, чем очень удивил. Он стал биться в истерике, плакать, прятался за сестер: «Не поеду! Я тут жить хочу! Не трогайте»!

— Ну и влипла,  — думала я, — притащила пацана в другой город, черт знает, как далеко от бабки и мамки, а теперь что делать?

Девочки уговаривали, тоже плакали, обещали, что уже скоро приедут на каникулы, ругали его. Пришла воспитательница, стала  отчитывать уже всех, а меня — в первую очередь.

Я совершенно растерялась. Вовка залез под кровать, кусал свои руки, бился в истерике ногами, плевался….

— Вы, девочки, с ним поговорите, а я пока выйду, — не зная, что делать, я пошла  на улицу.

Отец Андрей вопросительно посмотрел через стекло автомобиля, мол, что случилось. Рассказала ему, и назад мы уже вернулись  вдвоем.

Священник разговаривал с Вовкой, мы все стояли в коридоре, ждали. Через какое-то время Вовка вышел, спокойно распрощался с сестрами, и мы тронулись дальше.

Света сидела рядом со мной, отец Андрей беседовал с повеселевшим Вовкой сзади.

В Юрьево Вовку «сдали» в бабушкины руки, отец Андрей благословил и мальчика, и старушку, и теперь уже без остановок мы торопились засветло приехать в Минск.

Со священником распрощались, он оставил мне свой номер телефона,  «мало ли что», мол. Я тоже дала ему свои координаты — будете в Минске — заходите на чай.

Недавно — звонок.

— Здравствуйте, голубушка, наконец-то, нашел вас, — слышу голос знакомый, вроде, но не узнаю. — Это отец Андрей, помните, вы меня из детского дома в Логойск везли? Я телефон-то ваш как-то утерял, а тут недавно узнал там, в детском доме. Вот звоню. Как вы поживаете?

—Ой, неожиданно как! Здравствуйте, батюшка. Хорошо поживаем, все хорошо. А вы как?

—Так ведь звоню вам не просто так, в гости приглашаю, слава Богу, что нашел вас, голубушка.  Вы интернетом не балуетесь, часом? — вот уж не ожидала от священника услышать такой вопросик!

—Балуюсь, батюшка, еще как балуюсь! — расхохоталась я в ответ.

—Так я сейчас Володе трубочку дам, вы с ним договоритесь, он вам по интернету нас покажет, а вы уж, пожалуйста, в гости приезжайте, недалеко же мы тут друг от друга живем.

Мальчик записал мой адрес электронной почты, и уже только, когда мне пришло письмо с приложенными фотографиями, я поняла, что разговаривала с тем самым моим Вовкой-попутчиком.

Оказывается, отец Андрей с того самого дня занялся судьбой Вовки. Чем-то парень его сильно «зацепил». И вот уже год, как семья священника  увеличилась еще на три человека — Вовку и его сестер, Ольгу и Валентину, которых взяли опекать и любить эти люди.

Вовка рассказал, что мать и сожитель ее сгорели при пожаре, а бабушка Лена тоже теперь живет зимой с ними, в большом доме при церкви. Сестры поступили учиться в колледж, изучают гостиничное хозяйство, мама у них добрая, всех любит одинаково, Вовку в школе хвалят, а еще он на музыку пошел, на фортепиано играет. А в конце письма приписал, что был дурак, потому что когда-то мечтал жить в детском доме.

 В общем, столько новостей, так  все странно и интересно, что я собралась и на самом деле в самое ближайшее время съездить в Логойск.

По пути в детский дом  и обратно всегда происходит много странного, главное — заметить того, кто голосует на обочине.