Ещё одна ночь.

Ночь измучила страхами. Казалось, за окном кто-то ходит, заглядывает в окна, спотыкается, и кашляет с астматическим посвистыванием. Уличный фонарь раскачивался с натужным скрипом от резких порывов ветра. Деревья размахивали ветками, словно возомнили себя огромными птицами, готовыми взлететь, если бы не хвост, вросший в землю.

Это Стася настояла на первом этаже. Её мама, дожившая почти до ста лет, мучилась с суставами. И Стася решила, что её ждёт в старости та же проблема, а вот подняться на три ступеньки она всегда сумеет… Он мечтал жить повыше, чтобы свет и простор врывались в квартиру, чтобы никаких штор на окнах. Но отказать этой зеленоглазой проказнице и выдумщице он не мог. Любил… Хотя почему любил? Ничего не изменилось. Он и сейчас любит её.

Сердце вроде успокоилось, но от воспоминаний вдруг пустилось вскачь, захлёбываясь и сбиваясь с ритма. Мир начал стремительно вращаться, а ставшие вдруг влажными холодные пальцы никак не могли извлечь таблетку из блистера. Глоток воды. Теперь главное вдыхать через нос на счёт четыре, выпячивая вперёд живот и медленно выдыхать ртом, подталкивая мышцами диафрагму вверх. Раз-два-три-четыре, и раз-два-три-четыре… После шести – восьми вдохов и выдохов становилось легче. Ему всегда помогало, когда он сосредотачивался на правильном дыхании. Через пятнадцать – двадцать минут становилось совсем хорошо, так как начинала действовать таблетка. Если повезёт, то придёт сон или хоть дрёма, наступит передышка.

За окном вдруг резко и зло залаяла собака. Сердце подскочило к самому горлу и опять пустилось вскачь, словно хромой иноходец… Он забросил в рот ещё одну таблетку, маленькую, которая рассасывалась под языком и действовала быстрее, но требовалось повторение процедуры через час-полтора.

Скорую вызывать не хотелось. Было неловко сознавать свою старческую беспомощность, да и стеснялся он своего одинокого запущенного быта. А ещё не любил он пускать в дом чужих людей. Придут, натопчут, внесут в его пространство своё раздражение или равнодушие. Врач бесцеремонно вывернет руку, чтобы измерить давление, а медбрат или медсестра начнёт шарить глазами по комнате, с брезгливой тоской читать скучные названия на корешках его любимых книг, пялиться на портрет жены.

Они тогда гуляли в парке у фонтанов. Была тёплая осень. Самое её начало. Стасю удивительно точно чёрным толстым грифелем написал уличный художник. Он углядел и перенёс на ватман главное: порыв, весёлое безрассудство её солнечного характера.

Она и умерла с улыбкой. Очнулась после операции, увидела его сидящего у кровати, слабо, тонкими пальчиками ответила на его пожатие. Потом как-то вся просветлела и, улыбаясь, легко выдохнула… Последний раз… Ах, Стася, Стася.

Тени ветвей, а может, фрагменты воспоминаний, неясными отпечатками памяти заметались по стенам комнаты…

Он зевнул раз, другой, третий и понял, что приступ заканчивается. Словно организм правильным дыханием вытолкнул всех демонов дисгармонии. Свет фонаря, тёмные силуэты взволнованных деревьев начали бледнеть на белой стене у изголовья. Мутный серый кисель начал заливать предутренний мир. Это было похоже на то, как художник грунтует грубый холст, натянутый на подрамник. Размеренные удары кисти. Размеренные удары сердца.

Едва заметный розовый блик появился на потолке. Начало высвечиваться, выбеливаться большое окно. Розовая пастель обозначила границы быстро бегущих облаков. Вот они стали ярче. Так бабка-соседка в далёком деревенском детстве метила спины своих белых гусят, прежде чем вести к общему пруду.

Первый золотой блик соскочил с оконного стекла и росчерком прошёлся по стене. Усилились, словно приблизились уличные звуки во всей своей гудящей какофонии. Город просыпался.

Ночные страхи прятались по тёмным углам, забивались под диван, за створки шкафов. А эстафету световых иллюзий приняла любимая ваза Стаси. Эту тяжёлую плоскую хрустальную вазу они привезли из Швейцарии и долго выбирали ей место. Но вот луч солнца нашёл эту роскошную призму и на потолке вспыхнула радуга. Настоящая радуга в семь ярких цветов.  Ему даже показалось, что он услышал отзвук смеха жены, которая неизменно радовалась этой радуге, как ежедневному ожидаемому чуду.

- Доброе утро, Стаська.

Он улыбнулся и тут же уснул, как засыпает победитель, отразивший всевозможные силы зла и сумевший зажечь солнце.