Записки венеролога(попытка воспоминаний),11 глава заключительная

На модерации Отложенный

 

 З А П И С К И В Е Н Е Р О Л О Г А Глава 11 ( попытка воспоминаний )

  Светлой памяти покойного отца посвящается  

«Чем дольше живем мы,
Тем годы короче,
Тем слаще друзей имена.
Б.Окуджава

С глубокой благодарностью я вспоминаю заведовавших в то время кафедрами общей и госпитальной хирургии Луганского мединститута, профессоров Гречишкина и Земскова. Они многому научили нас в медицине, в хирургии. Эти высокообразованные врачи, прекрасно оперирующие хирурги были блестящими лекторами. Они же были и хорошими организаторами здравоохранения. Так, Николай Николаевич Земсков впервые в Луганской области, на базе 3-й гор. больницы, организовал центр торакальной хирургии, что, как вы понимаете, в 60-е годы, в провинциальном областном центре было сделать совсем не просто.

На 1-м курсе, после возвращения из колхоза, должен, кстати, заметить и об этом я писал выше, наш курс был единственным курсом в вузе, который, начиная с 1-го года обучения, все 6 лет ежегодно ездил на сельхозработы, мы буквально «с места в карьер» приступили к изучению медицины, начали «грызть гранит науки». И это было совсем непросто, поскольку из-за «колхозной картошки» нам сильно сократили время для изучения таких сложных дисциплин, как анатомия, физиология, латынь, неорганическая химия и т.д.  

В то время кафедрой неорганической химии у нас заведовала старушка, впрочем, почему старушка, если тогда ей было 62-63 года отроду, но мне тогда, 17- летнему мальчишке казалось, что «баба Поля», так мы её называли, была старухой. Кроме того, эта женщина была старой девой, не замужем, не имела детей и, как часто бывает в таких случаях, не то, чтобы была мужененавистницей, но мужчин и всякие мужские проявления недолюбливала или просто не любила.  

А у меня на верхней губе ещё с 14-15 лет пробивались усы, что, естественно, было одним из признаков мужественности. Ну, не настоящие ещё усы, конечно, но некий пушок под носом был. Я, как всякий не совсем повзрослевший юноша, гордился этими усиками и не сбривал их с самого начала, с самого их появления. Всем я тогда говорил, что родился с усами. И вдруг, на первой же лекции по неорганической химии, «баба Таня», узрев меня в аудитории, прервала лекцию и, указав на меня пальцем, слегка шепелявя, проскрипела:

  «Молодой человек, если хотите сдать экзамен по неорганической химии, сбрейте усы».

 


Для меня это была целая трагедия, ведь я никогда за всю свою короткую юношескую жизнь не сбривал ещё свою гордость, - свои усики. Нужно отметить, что за меня тут же на лекции заступилась Люся Моткова, с которой я учился в одной группе. Она вскочила и стала возмущаться, размахивая руками:

«Почему это он должен сбривать усы!? Он совсем не должен сбривать усы, тем более, что они ему идут, они ему к лицу!»

Но «баба Поля» была непреклонна. Придя домой, я рассказал всю эту историю отцу. Отец долго смеялся, а потом сказал:
  «Делай как знаешь, но я бы на твоём месте усы не сбривал, я бы не унижался».

Но мне не хватило смелости. Это был первый экзамен в моей жизни и в первую сессию в мединституте я сбрил усы. 

«Баба Поля», увидев меня на экзамене, была очень довольна, по-моему, даже обрадовалась. Экзамен по неорганической химии я сдал успешно, опозорив, как мне казалось, себя тем, что по настоянию зав. кафедрой неорганической химии, сбрил свою гордость – юношеский пушок под носом. «Баба Поля» через несколько лет умерла. Умерла как-то глупо, несуразно, в полном одиночестве, от жёлчного перитонита… Операция её не спасла…  

Но я буду неправ, если скажу, что все преподаватели, обучавшие нас в институте, были умными, хорошими, ласковыми и, как сейчас говорят, – «белыми и пушистыми». Некоторые из них были просто, как мне сейчас видится, проходимцами и тиранами. Вспоминая таких учителей в наше время я улыбаюсь, тогда же мне, при встрече с ними было совсем не до смеха. 

Одним из таких наставников был преподававший в нашей группе анатомию на первом курсе, в 62 году, аспирант этой кафедры, Руженко. Сейчас я, к сожалению, не помню его имени и отчества. Это был небольшого роста, полноватый, молодой, тогда нам 17-18 летним казалось – среднего возраста человек, с вечно красным лицом и хриплым, прокуренным голосом. 

Этот молодой тиран буквально издевался над нами на практических занятиях по анатомии человека. Интересно, что эти глумления над, особенно юными студентками, доставляли ему какое-то садистское удовольствие. В нашей группе была одна молоденькая, умненькая девушка - Оля Шапочка. Круглая отличница, страшно переживавшая, если получала даже 4 балла по какому-либо экзамену или практическому занятию. Преподаватель же анатомии постоянно снижал ей оценки на практических занятиях. Однажды, придя на занятие, как всегда качающейся походкой нетрезвого человека, а в тот день мы должны были изучать в анатомичке мочеполовую систему человека, аспирант Руженко, подцепив пинцетом половой член трупа мужчины, вызвал Олю Шапочку и, поставив карандашом жирную точку напротив её фамилии в групповом журнале, задаёт ей вопрос:

«Шапочка! Что это такое?»

Наша Оля , как всегда хорошо подготовилась к занятию, но ответить на вопрос не может. Она, смутившись, зарделась «с ног до головы». От стыда юная девушка готова провалиться сквозь землю, не может вымолвить ни слова. Великовозрастный «обалдуй» в нашей группе - Толя Крупко, оценив ситуацию, смеётся взахлёб, надо сказать, что делал он это особым способом: он, закрыв ладонью рот, с совершенно серьёзными глазами сдавленно прыскал, почти беззвучно смеялся, хохотал так, что со стороны это было почти незаметно. «Руженке» же этого как раз и нужно, – он произвёл эффект и аспирант кафедры анатомии в журнале, напротив фамилии Ольги, с нескрываемым удовольствием, на месте карандашом поставленной точки, выводит жирную единицу, приговаривая: 

«Кол, Шапочка! Будете отрабатывать у меня до «зелёных веников!»
 


Это было любимое выражение преподавателя, означавшее, что студент теперь должен отрабатывать отрицательную отметку до весны. За каждую «двойку» или «единицу» необходимо было 2 часа заниматься в анатомическом зале у трупа, «отрабатывать» и после этого сдавать зачёт по теме дежурному преподавателю. Если занятие не принималось дежурившим в тот день наставником, то студенту необходимо было ещё раз отдать 2 часа анатомичке и ещё раз сдавать зачёт. И так, как говорил наш любимый учитель: до «зелёных веников».

Аспирант кафедры анатомии человека, проводивший на первых курсах практические занятия по этой же дисциплине, тот самый Руженко, регулярно приходил на практические занятия пьяным. Мы отмечали у него все признаки алкогольного опьянения: нарушение координации, нетвёрдую походку, заплетающийся язык, красное лицо и т.д., но запаха спиртного не было. Мы долго не могли понять – почему. 

И вот, в один день, на праздничном вечере в институте, перед одним из праздников, преподаватель анатомии человека, аспирант Руженко, будучи в нетрезвом состоянии, проговорился. Как выяснилось, он, когда ему необходимо было выпить, с помощью обычного шприца без иглы вводил себе в прямую кишку 10 мл. спирта и был пьян, как будто бы выпивал поллитра водки, при этом от аспиранта 2-3 часа не несло алкоголем. Всё дело было в том, что спирт из прямой кишки моментально всасывается прямо в кровь и, частично обойдя печень, алкоголь очень быстро вызывает состояние опьянения. И только через несколько часов, тогда, когда спирт током крови доносится до лёгких, частично выводится с выдыхаемым воздухом, от человека несёт алкоголем. Это мог знать только врач. Недаром Конан Дойль, который сам был врачом, как-то сказал:

«Врачи опасные люди, потому что слишком много знают».

Зная крутой нрав и бескомпромиссность заведовавшей в то время кафедрой анатомии профессора Ирины Иосифовны Чайковской, у нашего «аспиранта» не было другого выхода, как «напиваться» таким образом. 

Оля же Шапочка, не выдержав этих насмешек и издевательств, со 2-го курса нашего меда перевелась в Киевский мединститут. Думаю, что она об этом не пожалела.

На 3-м курсе, а именно тогда нам стали преподавать клинические дисциплины, мы стали думать: какую врачебную специальность выбрать, кем быть, ведь это было жизненно важно для каждого из нас.

Честно говоря, меня тянуло в теорию медицины. На 2-м курсе я с интересом углубился в биохимию. На 3-м занимался наукой на патофизиологии, но, посоветовавшись с отцом, я решил изучать дерматовенерологию, чтобы в будущем стать врачом-дерматологом. Я понимал, что это непросто, особенно «в тени» собственного отца, который был известным дерматовенерологом в Луганске.

Таким образом, в 1968 году, после окончания института, я, пройдя первичную специализацию по дерматовенерологии, начал, по направлению из института, практиковать дерматологом в Лутугинском районе Луганской области. Затем, по приглашению главного врача г. Брянки, М.Купермана, я перешёл на работу дерматологом во 2-ю Брянковскую больницу.
 


Итак, положенные мне по распределению 3 года я добросовестно отработал в Луганской области. Для меня эти годы работы на периферии не пропали даром, а стали хорошей школой, тем более, что я, работая в Лутугино и Брянке, постоянно консультировался с отцом, посылая к нему на осмотр всех больных с неясными для меня диагнозами кожных заболеваний. В это время я много читал литературу по специальности и не ставил ни одного сложного дерматологического диагноза без «резолюции» отца.

После завершения моего 3-х годичного «срока», я перешёл в Луганск и работал здесь врачом-дерматологом на различных должностях более 34-х лет. Повторюсь, за это время много раз проходил курсы специализации и повышения квалификации по дерматовенерологии в различных городах нашей необъятной Родины, у самых разных профессоров, слушал лекции многих корифеев в нашей специальности. В начале своей трудовой деятельности защитил кандидатскую диссертацию в Москве, ЦКВИ. Моим научным руководителем в работе над диссертацией, как я уже упоминал выше, был ныне здравствующий и плодотворно работающий, а в прошлом – директор ЦКВИ и заведующий кафедрой дерматовенерологии 2-го Московского мединститута, академик Ю.К.Скрипкин.

Немного о личной жизни…В 1976 г., в возрасте 30 лет, я женился на дочери луганского писателя Г.Довнара. Как у известного поэта:

«Каждый выбирает для себя
Женщину,
Религию,
Дорогу.
Дьяволу служить или пророку –
Каждый выбирает для себя».

Прожил я с этой дочерью писателя недолго, менее 3-х лет, но за это время успел нажить с ней ребёнка – дочь и насмотреться на жизнь «богемы», что называется, изнутри. Это было интересно, во всяком случае, для меня, - вблизи наблюдать жизнь некоторых представителей Луганской, и не только, «творческой интеллигенции».

Первое, что меня неприятно удивило это то, что все эти «письменники», мягко говоря, выпивали. Хотя, это вероятно, совсем не то слово для отображения того, как «закладывали за воротник» эти «инженеры человеческих душ».

Однажды, оказавшись на кухне в квартире Г.Довнара и увидев посреди полки навесного шкафа одиноко стоявшую пустую рюмку, я невольно спросил у «пЫсьменника»:

«А почему, зачем она, эта рюмка здесь стоит?»

Геннадий Станиславович, нисколько не смутившись, со знанием дела объяснил зятю элементарную вещь:

«Понимашь, дорогой, иногда утром нужно, просто необходимо опохмелиться».

Но я был врачом и знал, если человек по утрам не обходится без «опохмела», то этот человек – алкоголик. Позднее, и очень скоро, я в этом убедился воочию, наблюдая в один прекрасный день «вдрызг» пьяного «писателя», валявшегося на полу собственной квартиры в совершенно мерзком состоянии, что-то мычащего, без малейших признаков сознания. Недаром собственная жена Г.Довнара, всегда с явным отвращением, весьма негативно оценивала его писательские возможности.

У меня сложилось впечатление, что алкоголизмом страдали все или почти все «служители пера» Луганщины. 

На собственной свадьбе с дочерью Довнара я наблюдал, как до «состояния риз» набирался луганский Н. Островский, так, во всяком случае, называл его Геннадий Довнар, - Владислав Титов. 

Я был поражён, ошарашен и запомнил этот яркий эпизод на всю жизнь. Это был цирковой номер, как шпагоглотание. Представьте себе человека без обеих рук. Левой руки нет выше локтя. На правой же, ниже локтевого сустава, сохранена короткая культя. Так вот, жена писателя В.Титова, его «боевая подруга» - Рита, заботливо наливает бокал водки, именно бокал, наполненный до краёв и аккуратно ставит его на короткую культю правого предплечья писателя. Титов подносит фужер, полнёхонький водки, к губам, прижимает его к зубам и залпом выпивает. 

Честно говоря, у меня после такого «зрелища», буквально, «мороз по коже», дух захватывало. Владислав Титов за время свадьбы употребил таким образом не один бокал или стакан с водкой и, набравшись до «поросячего визга», в паре со своим другом, писателем Г. Довнаром, учинили скандал по поводу того, что им не дали выпить «на посошок», - жена Довнара препрятала последнюю бутылку водки, чтобы «инженеры человеческих душ» не «нажрались» окончательно «в стельку». Во время свадьбы оба «писателя» долго убеждали меня в том, что без спиртного «творческий процесс у них не идёт, стоит на месте, стопорится».

Однажды я сказал своему тестю, «пЫсьменнику» Довнару, что, по моему мнению, Владислав Титов плохой писатель, его книги никто не читает, на что Геннадий Станиславович с обидой мне ответил:

«Нет, это просто герой! Ведь, он в зубах держит карандаш, когда пишет свои произведения!».

На что я ему резко возразил:

«Хоть в жопу вставь карандаш, от этого лучше писать не будешь!»

Чаще писатель Титов диктовал свои произведения жене Рите. О таких горе-писателях В.Шукшин с иронией, свойственной ему, говорил:
 
«Хорошая профессия… А ещё мне нравится писатель – руки-ноги оторвёт, а он диктует…». 

В самом деле, «написав» таким образом, по-началу, одну-единственную и довольно посредственную повесть «Всем смертям назло» и то с помощью, и при непосредственном участии тогдашнего Главного редактора «Юности», такого же алкоголика, как и сам луганский Павка Корчагин, - Бориса Полевого, Владислав Титов «в мгновение ока» стал «Великим и Знаменитым Советским Писателем» и зам. Главного редактора журнала «Юность». С какой стати и почему это вдруг? Воистину, с какого «бодуна»? 

В те советские времена такие бесталанные выскочки в искусстве и литературе появлялись частенько. Это в то «застойное» время было частью идеологии коммунистического режима. Умер Владислав Титов в 50 с небольшим лет, на операционном столе во время операции, от алкогольного цирроза печени, осложнённого желудочным кровотечением, т.е. почти что под забором.

О таких писателях А.Твардовский как-то, и по-моему, очень точно заметил:

«Бывают писатели, которые при жизни, вроде бы, ничего, а умрёт, - и не жалко…»
 
Познакомившись поближе с одними луганскими писателями, узнав других, я пытался понять: чем же они, эти «властители дум людских» выделяются из общей массы других «бумагомарателей», чем каждый из них знаменит, чем интересен, что написал, почему каждый из этих членов «Спiлки письменникiв Украiни» пользуется немалыми материальными благами, льготами, причём, по моему мнению, иногда совершенно не заслуженными, почему этих «мастеров пера» никто не знает и никто не читает? Все эти вопросы я задавал тестю – писателю Довнару.

Однажды я задал ему вопрос «в лоб»:

«В 19 веке, в Тульской губернии был один писатель – граф Л.Н.Толстой. Его произведения знали и читали во всём мире и он, при этом, не пользовался никакими льготами. В Луганской же области сейчас этих «писателей» больше 2-х десятков, их никто не знает, их книги никто не читает, но материально они очень хорошо обеспечены, пользуются немалыми льготами, привилегиями?»

На это Геннадий Станиславович не смог мне ответить, не сказал ничего вразумительного. Он только грустно посмотрел на меня и при этом как-то нелогично, невпопад сказал, так и не ответив на заданный мной конкретный вопрос:

«Да, это очень плохо, что нас никто не знает и не читает».

Я был свидетелем того, как Г. Довнар буквально «дрался», другого слова, пожалуй, и не подберёшь, за должность председателя «Луганського вiддiлення спiлки письменникiв Украiни» с более известным на Украине и более талантливым, на мой взгляд, чем он сам, писателем, Тарасом Рыбасом. В ход шли дозволенные и недозволенные приёмы. И какова же была радость, удовлетворение Г. Довнара, когда он, пусть даже и на короткий срок, но занял этот административный от творческой писательской интеллигенции, пост. Ведь эта «пОстать» давала такие материальные льготы, преимущества!

Не забуду, как после смерти В.Титова, после того, как на доме, где он жил на улице Советской была открыта мемориальная доска, жена другого луганского писателя, кстати, друга умершего «луганского Павки Корчагина» - Г. Довнара, обуреваемая «чёрной» завистью, с нескрываемым раздражением говорила:

«А вот моему мужу на доме мемориальную доску не поставят, а надо бы». 

А Степан Бугорков, этот «известнейший луганский поэт», о стихах которого один литературный критик в 60-е годы, в «Новом мире» писал:

«Говорить о пошлости поэзии С.Бугоркова всё равно, что ломиться в открытые ворота».

Я вспоминаю, как в 60-е годы, в подвалах здания обл. филармонии, что на Ленинской улице в Луганске, был обнаружен и раскрыт существовавший инкогнито, публичный дом под очень демонстративным и показательным названием - «Голубая лошадь». 

Завсегдатаями его, естественно, были представители «творческой интеллигенции», в их числе, а как же иначе, и поэт Степан Бугорков. Тогда об этом не столько писалось в луганской прессе, сколько передавалось «из уст в уста», как было заведено в советское время. К слову, наш поэт, «так красочно и с такой любовью воспевавший Луганщину», умер в среднем возрасте от алкогольного цирроза печени, болезни столь типичной и характерной для нашей богемы, что я как-то подумал:

«Может быть, действительно, алкоголь помогает этим людям стать творческими личностями».

Но это всё были совсем не Венечки Ерофеевы.

А вот совсем другой пример. Сейчас на Луганщине совершенно забыто имя, по моему мнению, выдающегося поэта-песенника, луганчанина М.Л. Матусовского, чьё имя больше прославило Луганск, чем имя В. Ленина, в честь которого названа одна из центральных улиц областного центра, - ул. Ленинская. 

А между тем, именно на этой улице в дореволюционные годы и позже располагалось фотоателье отца известного поэта, и вместо того, чтобы как-то сохранить дом и помещение фотоателье семьи Матусовских, я уж не говорю о том, чтобы, быть может, назвать одну из улиц именем поэта, всё это было забыто, заброшено и самое печальное, полностью стёрто из людской памяти имя самого Михаила Матусовского на Луганщине. Недавно, правда, в Луганске был, наконец-то, поставлен памятник известнейшему поэту-песеннику, луганчанину Михаилу Львовичу Матусовскому у Луганского института культуры и искусств. «Лёд тронулся…». 

Словом, после близкого знакомства с луганскими «пЫсьменниками» у меня сложилось впечатление, что этот «передовой отряд советской интеллигенции» передовым никак не был и его «влияние на умы советских людей» «значительным и определяющим» не являлось совершенно. На мой взгляд, почти всех этих «творческих личностей», за весьма редким исключением, по меткому выражению жены Г. Довнара, вполне можно было назвать «сраными писателями».

 

Да…Такие дела…

Написав заключительную главу, я подумал: «Почему это я о своих друзьях не вспомнил?» В последнее время мне всё чаще вспоминаются детство, юность, друзья юности…Это, конечно, старческий маразм, но что делать…Невольно приходят на память строки Ю.Визбора:

  «Как хочется прожить ещё сто лет,
  Ну, пусть не сто,
  Пусть только половину…»

Да, близких, закадычных друзей у меня было немного, их можно перечислить по пальцам одной руки. Называть их имена я не буду…О них ещё одну книгу можно было бы написать. С одними я учился ещё в школе, с другими дружу со студенческой скамьи. Все они разные, но объединяет их, как мне кажется, доброта, честность и бескорыстное отношение друг к другу, и окружающим людям. Так, во всяком случае, нас воспитывали наши наставники и в школе, и в институте… Опять Визбор:

  «…Лучшие ребята из ребят…
  Будем же их помнить неустанно,
  Как они бы помнили про нас…
  Иначе равновесье на земле
  Не сможет никогда восстановиться…»

Подписать этот снимок я вновь решил словами Ю.Визбора:

  «…Может быть, на этом снимке снялись мы в последний раз…».

 


  п о с л е с л о в и е

Итак, книга воспоминаний завершена. 

Возможно, я графоман и бумагомаратель… Но слишком велико было желание хотя бы вкратце, хотя бы схематично описать историю становления дерматологии на Луганщине, рассказать о врачах, специалистах-дерматологах, стоявших у истоков дерматовенерологической службы Луганска, об учёных, развивавших нашу науку, о моих учителях, преподавателях, обучавших меня и моих однокашников медицине, поведать о случаях и примерах из огромной врачебной практики моего отца и из собственной немалой, на мой взгляд, врачебной деятельности. 

Надеюсь, эти мемуары, будут полезны молодым, начинающим врачам вообще и дерматовенерологам в частности.  

Мне не удалось избежать политики, оценки состояния здравоохранения, положения с медобразованием в Украине в наши дни, в какой-то степени – политической ситуации в стране, характеристики администраторов, стоявших и стоящих у руля медицины сейчас. Может быть, эти оценки состояния системы медпомощи в государстве Украина слишком мрачны, характеристики «керiвникiв» от медицины слишком негативны, но я не злопыхатель, просто время сейчас такое и люди, находящиеся в нём, - такие, а не иные, но это моё отношение к действительности, кроме всего прочего, не от нелюбви, а именно от любви к «рiднiй ненцi». 

Я хочу, чтобы мои земляки были здоровы и жили долго в Украине, а не вымирали, как это сейчас происходит в этом государстве. И потом: «Быть в политике и находиться вне её невозможно», - говорил вождь мирового пролетариата. Скорее всего, это было слишком субъективно и предвзято, но тем, на мой взгляд, интересней. Я старался писать объективно и ещё - честно. Как у И. Губермана:

«…Когда сгибается хребет,
Душа становится горбата».
 
Вероятно, мне это не удалось в полной мере. Может быть…

Отдаю себе отчёт в том, что:

«Всё проходит,
Всё проходит,
Всё кончается дождём…»

Но именно поэтому я был бы счастлив, если бы некоторые мысли из этой книги, хотя бы иногда, смогли пригодиться в жизни начинающим постигать медицину врачам, дерматологам. Может это нескромно, но я менее всего стремился придерживаться менторского тона и всего менее претендую на непререкаемость выдвигаемых положений. Эта книга, кроме исторических и мемуарных выкладок, - иногда мысли вслух врача, отдавшего врачеванию более 35 лет жизни.

Я благодарен своим друзьям, которые заочно, как сейчас говорят, - «виртуально» помогали написать мне эти воспоминания.

И всё-таки, я надеюсь, книга найдёт, думаю немногочисленного, но своего читателя.

«Вышла в свет книга… Живёт же где-то и её читатель».
  Н.В.Гоголь.

КОНЕЦ



 

 
 
геннадий поэль, свободный журналист "ХайВей"