Почему Россия выбирает сталинизм

Почему Россия выбирает сталинизм

Те, кто осуждает сталинское правление, у нас в меньшинстве. Но самое удивительное, что тех, для кого этот режим — давняя и забытая история, еще меньше.

 

Когда нам надоест пародия на пародию?

После 5 марта 1953-го прошло шестьдесят пять лет. То есть тем, для кого сталинская эра — живое воспоминание, сейчас семьдесят или больше. Подавляющее большинство сограждан знакомы с этими временами лишь понаслышке. И, казалось бы, деяниям Сталина пора уже слиться с прочими историческими событиями, которые люди одобряют или не одобряют, но никоим образом не считают частью своей сегодняшней жизни — с ленинским НЭПом, Цусимским морским сражением, Бородинской битвой и т. д.

Однако в реальности все иначе. Не стану цитировать опросы о любви или нелюбви к Сталину. Эти расклады условны. Безусловно другое: подавляющим большинством сталинизм воспринимается не как ушедшее прошлое, а как часть настоящего.

«Все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем-то прекрасным и разумным». Толстой написал это о Наполеоне, когда Францией правил его племянник и бонапартизм преподносился там как нечто сакральное. Сегодня наполеоновская усыпальница в Доме инвалидов — лишь одна из бесчисленных парижских достопримечательностей. Наполеона там не «выносили из Мавзолея». Просто времена изменились, и он стал частью прошлого.

Почему сталинизм — часть нашего настоящего?

Потому что его рекламируют власти? Но себя они рекламируют гораздо энергичнее. Не говоря о том, что они еще и горячо расхваливают царизм, однако народ вовсе не замирает в восхищении от рассказов о режиме последнего царя, хотя лично его, конечно, жалеет.

Может быть, не хватает закона о запрете пропаганды сталинизма? В интеллигентных кругах такое мнение довольно популярно — что к миллиону наших запретов надо для полной гармонии добавить еще и этот. Могу только пожать плечами. Сталинизм перенес уже несколько волн запретов, сносов памятников и умолчаний, однако живехонек. Значит, на то есть причины поглубже, чем избыточность квоты, выделяемой Сталину казенной пропагандой.

При этом надо отметить, что нигде Сталин не играет такой роли, как у нас. В остальных частях империи, которой он когда-то правил, будь то бывшие союзные республики или бывшие вассальные государства, сталинщина может быть или не быть частью государственной пропаганды (если да, то чаще негативной, но иногда и позитивной, как в Китае), однако всюду воспринимается массами как ушедшее прошлое.

Сегодняшний Сталин — это сугубо российский идеологический актив. То, что он не был великороссом и до конца дней говорил с акцентом, не имеет никакого значения. Он — феномен имперского, а не этнического сознания. Ключевая фигура метрополии, а не провинций.

С пониманием этого факта, назовем два уникальных деяния Сталина: создание империи, которой не было раньше и не будет впредь, и изобретение новаторского — другого слова тут не подберу — консерватизма, господствующего у нас и сегодня.

Первый из этих пунктов очевиден и не требует особых разъяснений. Сталин был победоносным главнокомандующим в войне с нацистской сверхдержавой. И Российская империя к концу его дней простиралась от Эльбы до Южно-Китайского моря. Суперпобеда и суперимперия. Это актуально у нас именно потому, что ничего подобного нынче нет и не предвидится.

А во всем, что происходило в России после Сталина, не видят хоть сколько-нибудь сравнимых успехов, справедливо это или нет.

Что же до консерватизма, то именно Сталин и сталинцы придумали ту его необыкновенную версию, которая царит у нас сейчас. Это консерватизм без корней. Скрепы, соединяющие в единое целое множество стилизованных под старину новоделов.

Сталинисты говорят, что Сталин отменил большевистский интернационализм и восстановил прежнюю русскую жизнь, с ее традициями, религией и культурой. Это как бы подтверждается патриотической трансформацией госидеологии в 1930-е — 1950-е годы.

Надо только уточнить, что прежнюю русскую жизнь Сталин не восстановил, а разрушил до основания. После чего выстроил ее заново, руководствуясь своими о ней понятиями и с помощью новых, отобранных им людей.

Сталинизм как режим начинается с коллективизации, с уничтожения старого крестьянства. А тем временем в городах разгром НЭПа и индустриализация покончили не только с остатками предпринимательских слоев, но и с исторически сложившимися традициями кадровых рабочих и ремесленников.

Возвращение к патриотизму и самобытности, мощно проводившееся с начала и особенно с середины 1930-х, сопровождалось вовсе не реабилитацией и тем более не выдвижением носителей старых традиций, а наоборот — массовым истреблением бывших «белых», бывших гражданских активистов всех расцветок и даже части старорежимных специалистов, несмотря на всю их военно-промышленную ценность.

В середине 1930-х в СССР еще действовало около 20 тысяч храмов всех конфессий и насчитывалось 24 тысяч священнослужителей. К началу 1940-х их стало меньше соответственно в двадцать раз и вчетверо. Сталин именно тогда задумался об использовании религии для государственных нужд. Но старые церковные кадры в большинстве были ему не нужны.

В 1937-м — 1938-м он истребил старую номенклатуру, но на освободившиеся места выдвинул вовсе не «бывших», а партийную молодежь.

Патриотические фильмы, по которым у нас до сих пор судят о российской истории, принялись ставить бывшие авангардисты 20-х годов. Архитектурные объекты «классического» стиля на первых порах возводили в основном мастера старого закала, но почти все они еще задолго до этого стали частью советского культурного истеблишмента. А скоро подросла уже и чисто советская смена. В середине 1940-х родилась было идея «простить» и позвать обратно русских писателей-эмигрантов. Но от нее отказались почти сразу же. С изготовлением книг консервативного образца прекрасно справлялись собственные выдвиженцы при помощи переученных советских писателей ранних призывов.

Так и возникла обращенная в прошлое сталинская цивилизация, настоящей стариной почти не интересовавшаяся, обрубившая корни и принципиально чуждая людям и общественным слоям, которые вели происхождение из подлинного прошлого.

Нынешний балаганный консерватизм — прямой и, я бы сказал, законный наследник того сталинского. Вспоминая, кем были в 1990-е его нынешние изготовители и пропагандисты, приходишь к мысли, что умение отрекаться от себя, рожденное когда-то в атмосфере сталинских ужасов, прекрасно продолжает существовать уже и без особых запугиваний, просто став частью натуры для очень многих.

Вот такой у нас сталинизм в новом издании. Империя была настоящей, и ностальгия по ней далеко не всегда притворна. А вот консерватизм и скрепность даже в первой своей версии были новодельными, а сейчас — пародия на пародию.

Надоест ли все это? Станет ли безвозвратным прошлым, не располагающим к пылким страстям? Предположительно, да. Но не уверен, что скоро.