Бог у меня в душе

Протоиерей Андрей Пинчук

«Не могу ходить в церковь. Там толстые и жадные священники на дорогущих иномарках. Не хочу иметь с ними ничего общего. От веры не отрекаюсь, но и посредники мне не нужны. Бог у меня в душé...»

Как часто приходится слышать эти слова, пронизанные горечью и разочарованием. В них — отчаяние и беспросветность, сеющие темноту и пепел.

И особенно больно, когда так говорят молодые.

Но всё же уйти из Церкви может не каждый. Душа, раз открывшая для себя Бога, становится неспособной на полное предательство. На утрату духовной бдительности — да, на временное забвение — возможно, на преткновение и погружение во грех — и такое тоже может случиться. Но на полное предательство — нет. Такому человеку уйти из Церкви невозможно. Потому что жива память богооткровенного общения; помнится свет, некогда пронизавший закоулки души; дóроги слёзы, пролитые в искренних ночных молитвах... Живы, хоть и притуплены, благородные и высокие чувства сильной, пробивающей небо веры, и помнит сердце о волнующих беседах с Богом — Его ответы, Его утешение и Его зов, который хоть и становится всё тише и тише, но который ну никак не может затихнуть навсегда.

И всё же у иного человека — пришедшего в храм, следуя моде, или за компанию, или потому что родители/бабушки привели, или в семье священнослужителя угораздило родиться — всё не так. Церковного опыта — хоть залейся, а живого опыта богообщения маловато. О Боге знает много, а Бога знает мало. Научен, как и когда молиться, но даже не подозревает, что такое молитва настоящая, разбивающая грех, испепеляющая всю нечисть огнём умиления и любви к Богу и творению.

***

Не живёт Бог в душé. Тесновато Ему там, скучновато и одиноко.

Христос, ходя по земле, разговаривал не с каждым по отдельности, но собирал людей вместе. И учил их не только внутреннему самосовершенствованию (что было бы неплохо, если бы все жили по своим норам и больше ни с кем из человеческой популяции не пересекались), но объяснял, как друг с другом коммуницировать, общаться, как ближнего любить, в конце концов. Вот это «полюбить другого как самого себя» предполагает не только взаимную радость, подарки и тортики. Но в большей степени — принятие. Принятие грешника, а не греха. Но всё же — принятие.

Грехов в структуре Церкви всегда было достаточно: и сейчас, и сто лет назад, и тысячу, и во времена апостолов. Можно подумать, эти двенадцать недалёких простых мужиков вызывали у Христа лишь восхищение... Разве не видим в Новом Завете упоминания о взаимной нелюбви, распрях, честолюбии, ссорах и алчности? Разве не читаем в Павловых посланиях, какие трения порой возникали между апостолами? Разве не находим в Откровении бичующие слова по отношению не к отдельным людям, а целым церквам-сообществам? И это через какие-то три, пять, десять, тридцать лет по Воскресении Христовом! Они, наши апостолы, не читали о Христе, но своими глазами Его видели. Видели, Карл! И всё равно, как и поколение первых христиан, остались людьми, каждый со своими страстишками и глупостями.

Почему же сейчас мы ожидаем от Церкви, что она станет идеальной институцией? Всё идеальное — только в раю.

***

Христос оставил нам много интересных цифр. Например, сколько нужно человеку времени для достижения духовного совершенства? Правильный ответ: 40 дней. (Читай историю об искушении в пустыне.) Или ещё вопрос: каково минимально возможное количество «оборотней в рясах»? Не менее 8,3 %. (Согласно Евангелию, каждый двенадцатый.) И это минимум, и это в лучшую эпоху, а не в ту, в которую живём с тобой мы, дорогой читатель. И при условии постоянного общения со Христом, пусть до конца и не узнанным.

А если человек пришёл в церковь, но так и не узнал Христа, не открыл Ему двери своего сердца, но остался на уровне красивого обряда, целебного маслица, благоухающих мощей, мяконьких просфорок, задушевно-дослёзпробивательного церковного пения, декалитров крещенской водички и поражающей нормальную чувствительную душу храмовой архитектуры? Красивенько, миленько, сладенько... И вот становится такой парень священником, и начинается процесс привыкания.

Привыкнуть можно ко всему, кроме Христа. К Нему привыкнуть нельзя — если ты познакомился с Ним по-настоящему. Но проходит время, целые годы, и медленно-медленно нарастает разрыв между внутренней пустотой пастыря и внешним церковным благолепием. На самом деле благолепие это призвано отражать внутреннюю красоту взаимоотношений Бога и человеческого сердца. Но что, если отражать нечего: король-то голый? Тогда вся красота и забивающая духовные пустóты обрядность становятся самоцелью. Пройдёт ещё немного лет, и — р-р-раз — церковный циник предстаёт перед нами во всей красе и «благообразии»...

Кто виноват? И что делать? Не знаю, кто виноват, не мне судить. Но что делать, могу сказать: пожалеть, помолиться и найти себе другую духовную семью, которую опекает настоящий пастырь.

***

И ещё про «веру в душé». Апостол Иаков говорил, что лучшими верующими часто являются... бесы. Мы, люди, обложились обрядами, обрядиками и веруем себе, подчас без особого огня. «О, если бы ты был холоден или горяч! Но ты тёпл. И Меня рвёт от твоего благочестия», — приблизительно такими словами выразил Иоанн Богослов неприятие Богом нашей теплохладности.

В отличие от нас бесы не просто верят. Они ведь всё своими глазами видели и на себе испытали, как чистота и свет превращаются в мрак и вонючую чешую. Поэтому они веруют и трепещут (Иак. 2, 19). Трепещут! А мы — нет. У нас — ни страха, ни привязанности, ни предательства, ни любви. Мы «просто веруем», в душé. В этом смысле вера бесов получше нашей будет, потому что наполнена хоть какой-то эмоцией, настоящей и искренней.

Богу от нас не мертворождённая «вера в душé» нужна. Но и бесовская, пронизанная светобоязнью и трепетом, тоже не годится. Господь ждёт от нас особой веры — веры как доверия. Безграничной, безраздельно предающей себя в руки Божии.

Про такую веру читайте, друзья, лучшую библейскую историю. Авраам, старый и немощный. Одинокий в своей бездетности. В ответ на молитву длиною в 80 лет одарённый особым подарком и счастьем: единственным, долгожданным сыном. Всё. Теперь можно спокойно умирать и идти к Тому, ради Кого оставил когда-то родные края, друзей и религию. Кому старался честно служить всю свою жизнь. С Кем часто разговаривал, слыша от Него необыкновенные пророчества и утешения, и затем увидел, как всё сбылось в один день, когда родился тот самый, выстраданный ребёнок.

Пройдёт двенадцать лет счастья, немощь усилится, смерть уже будет не за горами. И вдруг Он скажет: «Отдай!». Что бы сделал я? Не поверил бы, потому что эти Его слова противоречат сказанным ранее. Или стал бы упрашивать отменить это Его слово. Или просил бы забрать мою жизнь взамен. Но никогда не смог бы поступить так, как Авраам. Встать и пойти. Немеющими руками сложить жертвенник и занести нож над грудью мальчишки, ради которого только и жил...

***

Революцию и государственный переворот 1917 года делали во многом дети священников. Те, кто так и не встретили в Церкви Христа, но выродились в циников. Парадокс, но ведь именно семинарии стали рассадниками революционных идей и политпросвета.

Помните «Собачье сердце» Булгакова? Для меня главный герой — не бедный пёс, над которым ставил опыты неуёмный образованный профессор, вдруг возомнивший, что способен заменить Бога и направлять мироздание по своему усмотрению. В моём понимании главный герой — сам Преображенский, а «Собачье сердце» — осмысление трагедии детей духовенства той эпохи.

Помните слова профессора, сказанные доктору Борменталю, о том, что он — сын кафедрального протоиерея? Но даже без этого упоминания всё и так было бы ясно. Церковные фамилии (Преображенский, Введенский, Благовещенский, Космодемьянский) раздавались ректорами семинарий лучшим, бесфамильным студентам. А затем эти профессора преображенские — новая интеллигенция, те, кто когда-то оставил Церковь, — вырастили из «простого набожного народа» (который, кстати, перестал быть набожным и православным задолго до революции) целую армию шариковых, обернувшихся и растерзавших и своих создателей, и всю Церковь.

«Мы их душили-душили, душили-душили...» — посеянного ими хаоса и крови не видывало доселе человечество.

***

Во многом, если не во всём, в Церкви отображаются те пороки, которыми наиболее остро страдает общество и государство. Это надо знать и спокойно к этому относиться. Но помнить слова преподобного Серафима: «Спасись сам, и вокруг тебя спасутся тысячи».

Когда мы остаёмся преданными Христу и Евангелию каждый в своём статусе — будь то епископ, пресвитер или мирянин, когда стараемся ежедневно жить по Евангелию со Христом в сердце, тогда и мир вокруг нас меняется, становится немного, по капельке, лучше. Но эти капельки собираются в целое море любви.

Помните, Христос сказал, что по причине умножения беззакония во многих охладеет любовь (Мф. 24, 12)? Мы все призваны к тому, чтобы не давать беззаконию утопить наши души во грехе. Ведь если остывает одно сердце, слабеет общий огонь любви; море любви понемногу высыхает, и мир глубже и глубже погружается во зло.

Осмысление 100-летия трагедии революции — это работа над ошибками. В первую очередь, работа каждого из нас. Во вторую очередь — людей Церкви, чтобы те системные прорехи, которые привели к1917 году, больше никогда не повторились.