Тема либерализма и автократии. С уточнениями

 

Две точки зрения на развитие

 

Тема трудная как для автора, чтоб его поняли, так и для читателя. Не для беглого чтения.

 

Есть либералы и державники (по – другому государственники), славянофилы и западники, патриоты и отщепенцы, гордо именуемые себя гражданами мира…  Каждый только себя считает правым. Как же разобраться простолюдину в том, кто из них действительно прав, а кто нет. Я любопытный простолюдин и захотел самому разобраться, чтобы не верить на слово. Поэтому познакомился с работами наиболее выразительных либералов и державников, которые «оказались под рукой». В том смысле, что они мои земляки – питерцы, с которыми общаюсь на их лекциях. Один из них Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт Петербурге, широко эрудированный аналитик и убежденный либерал. Второй – Андрей Столяров, известный писатель и культуролог. От него я не слышал, чтобы он называл себя державником. Но так следует из его работ.

 

Теперь, чтобы читателю был понятен ход моих рассуждений, изложу кратко, что понял во взглядах учителей. У Дмитрия Травина есть такая аналитика. «В России при Александре II стартовали Великие реформы, через длинную цепь перемен создавшие страну, в которой мы живем сегодня…»

Бурное столетие после реформ Александра Второго характеризуется откатом назад. Оценивая положительное значение реформ, следует учитывать и негативную роль бунтарей. Царь – освободитель был все же ими убит на седьмом покушении. Александр Третий закрутил гайки, но джин уже выпущен на волю. А при Николае Втором – слабаке все покатилось закономерно к финалу. Октябрь 17 – го это точка разворота обратно. Точки возможных развилок как иных вариантов развития были как до Октября, так и после на продолжении существования всего СССР. Но как известно история не знает сослагательного наклонения. К реформам вернулись, как можно понять Травина, лишь в начале 90 – х. Он же высказал мысль, «что новый этап либеральной модернизации в нашей стране исторически неизбежен, но в ближайшее время ожидать его не следует.» По его мнению, еще время не пришло, потому что, исходя из европейского опыта, этот цикл составляет 150 – 200 лет. Другие либералы (Рыжков) называет цифру 300. Если совсем кратко, то позиция Травина выглядит так: либерализм есть единственное средство развития.

 

Когда я это понял у Травина, то задался вопросом: что понимать под развитием?  А обобщенно под развитием скрывается всего два параметра: социальная справедливость и экономическая эффективность общества. Между ними существует диалектическая связка. Это их неразрывное единство и постоянное противоборство. Если получают преимущество предприимчивые и инициативные и при этом не делятся, проседает социальная справедливость, И наоборот, больше социализма – меньше экономического развития. Как в нашем недавнем прошлом. Потому что предприимчивые и инициативные не могли реализовать свой потенциал. А это тоже в конечном итоге несправедливо. Следовательно, оптимальным развитием общества следует понимать такое его развитие, когда упомянутые два параметра изменяются, но не сильно противоборствуя. Изменяться они должны так, чтобы перепад изменений был минимальным и взаимно терпимым. Чему соответствуют законы диалектического материализма. В Советском Союзе это было ключевым в идеологии. Но только на словах, поскольку практика подтверждала обратное. Не даром кибернетика считалась лженаукой. Хотя эта наука и диамат об одном и том же. Если заглянуть в словари, то про кибернетику там сказано следующее: Киберне́тика (от др. греч. κυβερνητική — «искусство управления») — наука об общих закономерностях процессов управления и передачи информации в различных системах, будь то машины, живые организмы или общество.

 

Чтоб понять суть, достаточно понять, как работает бытовой холодильник. Оптимальную температуру для сохранности свежезамороженной трески и нежного персика  удержать постоянно невозможно. Можно обеспечить ее колебания только в приемлемом диапазоне. Но в холодильнике только один регулируемый параметр. Поэтому задача решается просто. А живой общественный механизм включает в себя множество  параметров, состоящих из интересов отдельных представителей общества, находящихся в непрерывном противодействии и связан их единством. Это краеугольный камень диалектического материализма как философии. Этой же теме посвящена книга Никиты Моисеева «Люди и кибернетика» (http://e-libra.ru/read/118184-lyudi-i-kibernetika.html )

 

 В Главе I – «Кибернетика. Как возникла эта дисциплина» читаем.  

 

В 1843 году в провинциальном польском издательстве в Познани выходит на польском языке книга профессора философии немецкого университета города Фрейбурга Бронислава Трентовского «Отношение философии к кибернетике как искусству управления народом».

 

Далее Б. Трентовский утверждает, что, с одной стороны, кибернет должен уметь наблюдать, анализировать, выжидать, лавировать, избегать прямого вмешательства – он должен уметь извлекать пользу из естественного хода вещей; с другой – он должен быть активен: любое его решение должно носить «волевой характер», оно должно неукоснительно выполняться. Кибернет должен быть уверен, что подчиненные ему гиберно выполнят его распоряжение.

Во многом поведение людей предопределено предшествующим ходом событий, и повлиять на него мы можем далеко не всегда. Но учесть предшествующий ход событий обязаны. Послушаем, что говорит Б. Трентовский по этому поводу: «Короче говоря, кибернет не проектирует будущее, как старается сделать некий радикальный философ, – он позволяет будущему рождаться своим собственным независимым способом. Он оказывает будущему помощь как опытный и квалифицированный политический акушер».

 

А радикальные либералы и державники как раз «проектируют будущее», считая только себя правыми, и поэтому не находят общего языка.

 

Сегодня стараниями либералов в России построена рыночная экономика. Это прогресс, в сравнении с чистым государственным планированием в производстве и распределении. Но рынок получился несправедливый, спекулятивный, а капитализм социально – безответственный. Причина в том, что, если кратко и обобщенно, а позиция Дмитрия Травина сводится как раз к этому, то ВВП чрезмерно автократичен, а надо быть либеральнее (см. Дмитрий Травин Особое мнение Lvbnhbq nhfdbyccskre https://www.youtube.com/watch?v=jor70KDyXNQ&app=desktop).

 

Теперь перейду к тому, что я понял у Андрея Столярова. Он, изучая историческое прошлое России, погрузился на глубины большие, чем Травин, и выявил сложившиеся закономерности. Это, прежде всего, традиционно тоталитарная власть. С разной степенью выраженности. В отдельные периоды это мягкий авторитаризм, в критические - жесткая тирания. Второе. В русском национальном характере есть ощущение державности, выражающееся в том, что русские чувствуют себя увереннее, когда живут в сильном государстве с сильной властью, способной ответить на любые внешние вызовы (см. ссылку

https://www.youtube.com/watch?v=TuP-7867qnw ). Ради этого русские готовы пойти на ограничение гражданских свобод. Исходя из этого, Столяров оценивает и сегодняшние условия.

 

А для обобщения итоговой мысли он использовал слова из песни Окуджавы, где поется о том, что «нам нужна одна победа, одна на всех – мы за ценой не постоим». Ключевые слова – мы за ценой не постоим. И так на Руси было всегда. Это мобилизация всех национальных ресурсов и готовность к жертвам, доверяя судьбу верховной власти. Россия через это проходила не раз. Наполеон и Гитлер – это далеко не весь перечень и лишь как наглядные примеры. «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой». А нашествие Гитлера невозможно рассматривать в отрыве от Сталина.

 

Не вдаваясь в оценку сталинизма, ограничимся фактом: мобилизация и массовые жертвы принесены на алтарь Победы. После этого можно сколь угодно рассуждать о том, что жертв много, неоправданно много. Выходит, вроде как несправедливая плата за Победу? Переплатили? Формально – да, раз неоправданно много. Но тут же возникает вопрос: а что было бы, если б не переплатили? Было бы еще несправедливее. Это однозначно. Не тот случай, что история не знает сослагательного наклонения. Выходит, что справедливость величина относительная. Ее и следует оценивать в относительных величинах: больше или меньше, справедливо или не очень.

 

Либералы, ориентируясь на европейский исторический  опыт, считают, что «свобода лучше несвободы» всегда (Травин). А наш недавний отечественный опыт показывает, что в одночасье сделать всех свободными невозможно. Не все одинаково умеют использовать свободу. Кто – то продал свой ваучер по цене бутылки, а кто – то их скупил и сегодня успешен в финансово – банковском или сырьевом бизнесе. Во взаимоотношениях люмпена Иванова и банкира Петрова это формально справедливо.

Но общество, построившее свою экономику на этих условиях, в принципе не может быть справедливым. Однако либералы считают это нормой. Для них спасение утопающих дело самих утопающих. Даже если  для «обучения плаванию» требуется приносить в жертву не одно поколение.

 

А по – российским традициям (Столяров) все наоборот. Когда прижало, лучше пожертвовать частью свобод, соглашаясь на уступки, ради высшей цели в будущем. Как бы «делегируя» часть полномочий центру в лице автократии, а то и тирании. Это инструменты управления. Хотя на самом деле центр эти полномочия забирает у общества даже не в добровольно – принудительной форме, а принудительной. Ради его развития. Но и общество готово «тактически» терпеть несправедливость ради стратегического выигрыша.

 

 

Биологические истоки либерализма и автократии

 

Теперь закономерен вопрос: откуда взялись либерализм и автократия как два инструмента общественного развития? В одном случае «свобода лучше несвободы» как панацея всегда и во всем, в другом – ограничившись в свободе и доверившись власти, «мы  за ценою не постоим». Чтоб не ошибиться в поисках ответа, лучше всего начать от печки.

 

Книга Мейтленда Иди «Недостающее звено» (https://profilib.net/kniga/144686/meytlend-idi-nedostayuschee-zveno.php ) помогает этому. Способ добывания «куска хлеба»  формирует у стадных животных, живущих собирательством, чувство подчинения вожаку стаи, что позволяет ему обеспечивать порядок в сообществе. Это условие выживания сообщества и соответственно вида в целом. Оказалось, что это качество проявляется тем сильнее, чем тяжелее условия существования вида (тяжелее всего условия  у павианов, живущих в засушливых высокогорных местах; павианам саванны легче, но еще легче шимпанзе: живут на деревьях, где безопаснее и сытнее).

 

А в сообществах охотников, которых мы обычно называем хищниками, вожак отсутствует вообще. Команд никто не подает, а участники охоты прислушиваться лишь к своим инстинктам, обеспечивающие согласованность их действий. Зато после охоты за «обеденным столом» львы могут и подраться за лишний кусок.

 

У гиеновых собак этого не бывает. Объяснение тому простое: чтобы вид выжил, приходится конкурировать и с царями зверей. Тяжело. Сотрудничество выглядит как образцово – показательное. Взрослые собаки, убив жертву, дают возможность наесться молодняку, а потом доедают оставшееся. Если не хватило – охота продолжается, но забота о молодняке есть социально – экономическая необходимость для выживания вида.

 

Очевидно, что сообщества наших древних предков были вынуждены добывать пропитание собирательством и охотой потому, что только один способ без другого не мог прокормить сообщество. Это значит, что условия существования у сообщества были настолько тяжелыми, что продиктовали кооперацию собирателей с охотниками. Для охоты требовались свободные не подчиняющиеся ни кому  члены стаи, а для собирательства вожак с подчиненными. Совмещать это противоречие трудно, а если на равных, то скорее невозможно. Остается одно: в зависимости от случайных изменений в среде обитания и перестройки в иерархии в стае происходила смена формы управления либо в сторону «демократизации», либо «тоталитаризма». В охотничьем варианте (как у собачек) должна усиливаться тяга к «свободе, равенству и братству». У Мейтленда Иди описан случай, когда охромевшая собака осталась «дома» в логове со щенками, которых кормят взрослые после охоты, срыгивая им мясо. Заболевшая собачка так же получила свою пайку. Чистый альтруизм.

 

У собирателей все наоборот. Одним грозным рыком вожак – диктатор способен навести порядок и дисциплину как важнейшие условия для выживания стада в критической ситуации, а вот спасение заболевшего павиана дело самого заболевшего. Хотя стадо в поисках корма передвигается медленно, хромой павиан все больше отстает и погибает. Но это могло происходить уже в другом стаде, даже если оно располагалось по соседству, однако жило оно не «по – собачьим» правилам. Чистый эгоизм.

 

Словом, разделение сообществ, в которые объединялись наши далекие предки, происходило с ориентацией на «либерализм» или «тоталитаризм», которые вели между собой жесточайшую борьбу. «Либералы - демократы» не выжили во внутривидовой борьбе, которая многократно более жестокая, чем межвидовая, оставив для формирования homosapiens только «тоталитаризм». А вместе с ним социальную несправедливость по максимуму. Это рабовладение.

 

Диалектическая связка либерализма и альтруизма

 

Доисторический опыт предков человека был все же востребован человечеством. Переход от рабовладельческого строя к феодализму это сдвиг в сторону либерализации. При капитализме все продолжилось в ту же сторону, если учесть опыт развитых стран. Сегодня говорят даже о шведском социализме. 

 

С учетом биологических истоков авторитаризма и либерализма будет ошибкой требовать категоричного выбора автократии взамен либерализма, либо либерализма взамен автократии. Причем, чтоб окончательно и бесповоротно, на чем настаивает каждая из противоборствующих сторон. Это нарушит диалектическую связку авторитаризма и либерализма. А она работала всегда, поскольку процесс выражался в поочередном усилении одного и ослаблении другого. Чередование этих процессов в противофазе и есть источник развития. Легко в этом убедиться, оглянувшись назад на глубину всего одного столетия. Достаточно российского опыта.

 

После октябрьского переворота 17 – го коммунистическая власть начала с военного коммунизма. Это усиление тоталитаризма. Но случился облом. На жестокую и несправедливую продразверстку крестьянская масса ответила волнениями и Кронштадтским мятежом. Власть учла ошибки и подкорректировала великую идею: страна перешла к новой экономической политике (либерализация).

 

Следующий этап наступил в 29-ом году, названный годом великого перелома. НЭП отменен, а политическая жизнь страны отмечена если не окончательной победой Сталина над его идеологическими противниками -  однопартийцами, то уверенным закреплением позиций. А доктрина Сталина предусматривала коллективизацию, позволившая максимально собрать зерна (а стараниями на местах отбирали под метелку, отсюда голодомор), заработать валюту на его продаже за рубеж и вложиться в индустриализацию. При этом кадры для строек были получены из деревни за счет раскрестьянивания страны (усиление тоталитаризма).

 

Сталинизм – это жестокость и несправедливость не только к отдельным личностям, но и к значительным частям общества и даже к целым народам. Спорить тут не о чем. Но могло быть еще хуже? Могло, если бы победили его противники Троцкий или Бухарин. С Троцким все ясно. А с Бухариным я раньше думал, что могло быть лучше. Его призыв к зажиточному крестьянству «обогощайтесь» очень либеральный. Смысл таков: с богатых возьмем налоги и вложим в развитие промышленности. Все верно, но песня длиннее сталинской.

 

Можно сколь угодно осуждать сталинизм, но  следует исходить из того, что случилось: военно промышленный потенциал страны, без чего невозможна победа в 45-м, создан тоталитарными методами Сталина, а не либеральными Бухарина. По – бухарински была бы беда: не успели бы с индустриализацией. Как необходимого условия для победы в 45 – ом.

 

Второе необходимое условие – всенародный подъем. «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой…». Это тоже национальная традиция. А в совокупности эти два условия оказались достаточными для достижения Победы. Сегодня, чтобы такой подъем состоялся, народ должен убедиться, что национальный лидер «дает результат» в борьбе с той частью властной элиты, которая только жирует, уклоняясь от служения национальным интересам.

 

Обстановка сегодня напоминает ту предвоенную и даже военную. Потому что есть такая точка зрения:  третья мировая уже идет. Как горячая только местами, а в остальном она как информационная, санкционная, экономическая и прочее. Словом, гибридная. А на войне востребованы консолидация  и мобилизация всех моральных и материальных ресурсов нации.

 

Революционный 1917 – й начался с того, что часть элиты, отвернувшаяся от царя, свергла его, вынудив отречься. А майдан, если воспользоваться современной терминологией, уже как закономерное продолжение.

 

Cегодня, как и в первую мировую войну, общество разделилось на «пораженцев» и «оборонцев» (термины из тех времен). Пораженцы - это  сегодня либералы, а оборонцы те, кто поддерживает позицию ВВП во внешней политике. Тогда победили пораженцы (Ленин один из них; вспомним его лозунг «Превратим войну империалистическую в войну гражданскую»).

 

Сегодняшний царь не слабак, как тот. Похоже,  учитывает расклад сил. Тогда снесли Николая, а сегодня ВВП сам собирается почистить ряды в элите. Заодно это будет и превентивная мера против майданов. Признаки этого появляются. Садятся не только отдельные высокопоставленные лица, но начался большой шухер в целом регионе. Словом, следует ждать бури, которая должна грянуть. А без боя противник вряд ли сдастся.М