Что останется, если выдавить из себя раба?

Для начала XXI века проблема невольников кажется неактуальной. Но тогда почему у нас ругательством стало слово «либерал», означающее «свободный человек»?

Вопреки Аристотелю, политическими животными мы так и не стали. Зато говорить стали в миллион раз больше.© СС0

Сергей Лесков

Журналист, писатель

Пишу эти строки во Всемирный день борьбы с рабством. И спрашиваю себя, выдавил ли я из себя по капли раба, как советовал писатель Чехов? И могу ли я присоединиться к прописи в первом советском букваре «Мы не рабы, рабы — не мы?» Не нахожу ответа…

Казалось бы, рабство — далекое прошлое. Но в любом диспуте, чтобы он не был бесплодным, надо договориться о терминах. Организация Объединенных Наций, которая придумала Всемирный день борьбы с рабством, определяет раба как человека, который не может по своей воле отказаться от работы. Странное определение. Хотя бы по той причине, что на всей планете есть неискоренимая проблема безработицы. И безработный — чаще всего куда более несвободный человек, чем тот, кто имеет работу. Если взять дефиницию ООН, то окажется, что рабом на планете Земля остается каждый второй человек.

Думаю, раб — это внутреннее состояние. Кажется, нечто подобное имел в виду Чехов, когда советовал выдавливать из души прыщи рабства. Такая нравственная гигиена, но сегодня гнилая русская интеллигенция со своими проблемами — анахронизм. Для российского гражданина начала XXI века вопрос о рабстве кажется не более актуальным, чем поиск морского пути в Индию или путешествие из пушки на Луну. Но тогда почему одним из самых ругательных в нашем языке стало слово «либерал», которое буквально означает «свободный человек»? Не в том ли дело, что понятие «рабство» в нашей жизни трансформировалось, и мы предпочитаем некий облегченный, но оттого только более прилипчивый вариант «софт-рабства»?

Почему, к примеру, глава «Роснефти» Игорь Сечин не является в суд по повестке, как того требует гражданский долг? Патриций не может держать ответ перед рабами. Патрицию на мнение черни наплевать. Или взять назначенные на март выборы главы государства. Нигде в подлунном мире не бывает такого, чтобы за квартал до выборов список претендентов не был сформирован. А чего вы хотите? Пусть чернь томится коленопреклоненно, когда будет милостиво объявлено о высочайшем выдвижении. Сроки не имеют значения, ибо выбора все равно нет, лишь имитация на потеху, ничем не свободнее советской эпохи.

Плебеи никогда императора не выбирали.

Рабовладелец Аристотель считал, что человек — это политическое животное. Может быть, в Древней Греции так оно и было. Там были граждане со свободным волеизъявлением. До чего Сократа, звери, довели! Есть ли сословие граждан в понимании Аристотеля в современной России — большой вопрос. Если нет выборов и если нет суда, то есть ли граждане?

А что имеется? Патернализм, вечная надежда на доброго царя-батюшку. И он очень добр и отзывчив. Чуть стало худо, взываем к президенту о помощи. Бедные учительницы, жители жутких хибар, мастера культуры, наказанные по злому навету спортсмены. (В последнем случае, хоть убей, не понимаю, почему победа в неведомом России скелетоне послужит престижу России?) С одной стороны, хорошо, что имеется титан и человек, который всем помогает. С другой стороны, это плохо, потому что у людей нет свободы, чтобы своими силами устроить свою жизнь. На чужой помощи далеко не уедешь. Но государству спокойнее с «софт-рабами», пусть только пояс потуже затянут и кляп не вынимают.

В советскую эпоху пропаганда в разной форме часто обыгрывала стихотворение классика Сергея Михалкова «Хижина дяди Тома». Во время торга рабовладельцев на сцену из зала выбежала девочка и протянула плантатору пять рублей, чтобы спасти благородного раба.

И воцарилась тишина,

Согретая дыханьем зала,

И вся Советская страна

За этой девочкой стояла…

По правде, если на тот момент где и было рабство, то как раз в СССР. Автор советского гимна по понятной причине предпочитал этого не замечать, но этого не замечали и другие советские люди. У крестьян, например, паспортов не было, они были привязаны к колхозам, свободы в государстве рабочих и крестьян было меньше, чем у крепостных при царе. Сегодня, через полвека в некоторых отношениях свободы поприбавилось, в других — стало меньше, но власть к народу не вернулась, и народ не высказывает желания обрести эту ненужную ему свободу. И вот вопрос: если при Михалкове-старшем мы по состоянию духа были рабами, то вышли мы из рабства при Михалкове-младшем?

Аристотель много размышлял о рабстве. К примеру, в этом ракурсе он классифицировал орудия труда. Были молчащие орудия, были мычащие — это скот, а были говорящие орудия — это рабы.

Вопреки Аристотелю, политическими животными мы так и не стали. Зато говорить стали в миллион раз больше. Появилась даже новая форма рабства — помешательство на «айфоне». Но не заноситесь: через Instagram к президенту не обращаются.

Сергей Лесков