Кавказские пленницы

На модерации Отложенный Кавказские пленницы

После последних московских терактов прошло ещё слишком мало времени, чтобы следствие могло придти к профессиональным заключениям. Но об одном факте уже сказано вполне уверенно – технология теракта включала в себя применение женщин-смертниц. Преобладание женщин среди носителей взрывчатки специфично только для современных российских терактов кавказского происхождения и не имеет аналогов в других регионах планеты, а возможно – и вообще в мировой истории. Можно вспомнить немало подобных случаев в России, включая теракт на Дубровке, где мужчины-террористы были вооружены, а женщины – заминированы.

Большинство зарубежных террористов-самоубийц, в том числе и в исламских странах – это мужчины, что и неудивительно. Везде подавляющее большинство среди самоубийц – это мужчины. Мы, видимо, легче расстаёмся с жизнью, чем женщины, будь то ради великой цели или по глупости. Любая война – это отчасти форма самоубийства, а война всегда была делом мужчин. Во все века и для любой цели было гораздо легче набрать армию фанатиков-мужчин, чем фанатиков-женщин, что определяется гормональной системой, предопределяющей особенности мужской психики. Советские лётчицы и снайперши во время Великой Отечественной Войны составляли очень малую долю от общего числа лётчиков и снайперов и не представляли собой сколько-нибудь статистически значимого явления, хотя авторы современных фильмов иногда и пытаются доказать обратное.

К сожалению, накопленной информации о терактах уже достаточно для того, чтобы и по этой теме делать выводы на основе статистики. Одна-две “шахидки” среди десятка “шахидов” ещё не меняли бы общей картины и могли быть случайным отклонением от тенденции. Но даже примерно равное число женщин и мужчин-самоубийц уже было бы аномалией, требующей объяснения. Мужчины-смертники среди угрожающих нам террористов тоже есть, но их поведение и мотивы полностью отличны от ситуации с большинством заминированных женщин, это - два разных явления, требующие принципиально разного подхода. Мы, очевидно, имеем дело с отлаженной системой подготовки именно женщин в качестве исполнителей терактов-самоубийств. Эта система не рассчитана на случайность, а значит – опирается на специфическую закономерность, понимание которой может помочь разорвать хотя бы одно звено в адской цепи террористической машины. Опираясь на доступную информацию, попробуем разобраться в механизмах явления женщин-смертниц в современной культуре исламского Северного Кавказа, нехарактерного ни для ислама в целом, ни для любых иных культур современности и древности. Попутно будет показано, что почти все до сих пор применяемые к этим смертницам термины ошибочны.

Следует сразу отказаться от применения термина “шахидка” (принявшая мученическую смерть в борьбе за веру). Шахиды в большинстве своём - мужчины (что подтверждают теракты в Израиле и в Ираке), поскольку именно мужскому полу свойственно всерьёз воспринимать абстрактную идею как жизненную цель. Женщины всегда значительно менее религиозны, чем мужчины, если дело касается практических затрат и реальных жертв, а не ритуалов. У женщин всегда есть дело поважнее Аллаха, Иисуса или Отечества – это их дети, уже имеющиеся или возможные в будущем. Именно поэтому все ныне практикуемые мировые религии отказывают женщинам в праве претендовать на высшие духовные роли в обществе. Если бы у женщин-самоубийц преобладала религиозная мотивация, на каждую “шахидку” приходилось бы бы по доброму десятку гораздо более религиозных шахидов (подобно соотношению числа монахинь и монахов), которыми непременно воспользовались бы организаторы беспредела. Но северокавказские “шахиды”-мужчины в большинстве своём предпочитают партизанскую войну или разбойничью жизнь с достаточно большими шансами своего выживания, а вовсе не религиозно мотивированные самоподрывы в толпе. Таким образом, прямая аналогия с ближневосточными террористическими суицидами не имеет оснований, это ложный след.

Не подходит и давно придуманная кличка “чёрные вдовы”. Эта гипотеза о вдовах, готовых всю жизнь мстить за убитых мужей, не прошла проверку фактами – взрываются кавказские женщины давно, но никто ранее не публиковал имён взорвавших себя вдов известных боевиков. Как будто специально в качестве возражения этому тезису именно для последних смертниц это сделано - пропаганда террористов учла дефект образа и отработала правильные дезинформирующие легенды. Какое-то родство с какими-то боевиками у смертниц иногда есть, но в больших родовых общинах все находятся в какой-то степени родства. Большинство женщин-самоубийц на момент теракта вообще никогда не были замужем. Да, у многих из них немало погибших родственников, но этого совершенно недостаточно для реального самоубийства женщины. Чтобы толкнуть её на это, надо убить не только её мужа, но и всех её детей, для которых она осталась главной опорой в жизни, да ещё и полностью исключить для неё возможность иметь мужа и детей в будущем – только тогда мощнейший инстинкт сохранения жизни у женщины может быть подавлен. Что касается так называемых вдов недавно уничтоженных боевиков, то речь не идёт о давних зарегистрированных браках - нам просто кто-то сообщил о том, что вот эта погибшая женщина была "гражданской" (в сущности - "военно-полевой") женой такого-то погибшего боевика, возразить они не могут, никаких документальных свидетельств брака нет, никаких детей нет. Было бы верхом наивности верить враждебной пропаганде, которой нужны героические вдовы, а не казнимые блудницы.

В принципе, традиция самоубийства вдов известна в истории – в ряде перенаселённых регионов Индии или в средневековой Скандинавии вдову сжигали на погребальном костре её мужа, но ничего подобного в настоящее время нельзя обнаружить в традициях народов Северного Кавказа. Национальная культура этих народов не требует от вдовы совершать самоубийство или сражаться с врагом, ибо в патриархальном обществе воинское достоинство есть привилегия мужчин. Это значит, что у организаторов терактов нет инструментов психического давления, необходимых для того, чтобы отправить вдову на гибель по причине её вдовства.

Смерть даже многих родственников, сама по себе недостаточная как мотив для женщины, может служить лишь дополнительным мотивом, а ещё - внешним объяснением, маскирующим суть явления в пропагандистских целях. Потому что такой мотив, опять же, никак не объясняет соотношения числа женщин и мужчин среди исполнителей суицидных терактов.

Во время активных боевых действий ещё можно было предположить, что мужчины в ситуации потери родных предпочитают воевать в горах, и поэтому их нет среди самоубийц, а женщин в горы не берут, и потому они стремятся стать хотя бы носителями взрывчатки. Однако, это объяснение убедительно только в той ситуации, когда взрывчатка менее эффективна, чем ползание по горным тропам, и если теракты являются второстепенным способом нанести ущерб противнику. Например, во время активной фазы полевых сражений ещё можно было вообразить, что в общем боевом порыве сильный берёт автомат, а слабый обматывается взрывчаткой, поскольку автомат ему не дают. Но в нашей нынешней реальности взрывающийся самоубийца находится в центре сложно организованной операции, на него тратят гораздо больше средств, чем на обычного боевика, и его поражающий эффект гораздо выше, чем у лесного автоматчика. Соответственно, и его положение в иерархии боевиков должно было бы стоять очень высоко – примерно как у камикадзе в Японии во время второй мировой войны. Отчаянных претендентов-мужчин на эту должность было бы великое множество, и вряд ли женщинам удалось бы выдержать этот конкурс на главную роль.

Здесь не Голливуд. Патриархальное общество принципиально не может предоставить женщине преобладание в почётной военной функции. Отсюда следует неизбежный, хотя и отчасти парадоксальный вывод – роль смертницы даже в наиболее враждебной нам части кавказского общества совершенно не является почётной или воинской. Этим кавказские смертницы кардинально отличаются от арабских шахидов, японских камикадзе и советских пехотинцев времён Отечественной Войны. К своим обмотанным взрывчаткой женщинам кавказские боевики относятся вовсе не как к потенциальным Жаннам Д'Арк, а как к более или менее дефицитному расходному материалу, иначе мужчины непременно сами бы встали на их место в погоне за так или иначе понимаемой воинской честью.

В чём же тогда состоит главный мотив действий женщин-самоубийц? Полностью расследованный теракт в Тушине 2003 года открыл факт, который тогда оказался неожиданным. Все женщины были отправлены боевиками на самоубийство, оказавшись по той или иной причине в положении изгоев своего общества, главным образом по причине внебрачных сексуальных отношений. Наиболее откровенным оказался дневник взорванной Зулихан Элихаджиевой, в котором она рассказала о своей греховной любви к своему сводному брату. Показаниям выжившей Заремы Мужахоевой можно доверять меньше – по её рассказу, у неё просто фатально не сложились отношения буквально со всеми родственниками, и она от этого стала искать смерти. Но как можно вообразить, чтобы женщина патриархальной культуры сама рассказала о том, что сделало её полным ничтожеством в своих собственных глазах? А ведь ходит множество мрачных слухов о том, как чеченские отцы и братья собственноручно убивали своих согрешивших до брака дочерей, и эти действия получали полное одобрение и моральную поддержку со стороны всех мужчин и женщин рода.

По-видимому, мы имеем дело с применением в террористических целях того крайне жестокого отношения к малейшим провинностям женщины (и только женщины) в её сексуальном поведении, которое наблюдается в ряде патриархальных исламских общин. Известно, что в последние годы в арабских странах растёт число так называемых “убийств чести”, и даже в Британии полиция вынуждена была создать специальное подразделение для борьбы с ними в среде иммигрантов. Я возражаю против этого двусмысленного термина - в убийстве не может быть чести, и для русского языка это - безграмотное сочетание (возможно, в отличие от английского). Гораздо вернее назвать такие убийства “убийствами бесчестья”. Вполне возможно, что это и есть точный перевод какого-то изначального арабского выражения, не оставляющий двусмысленности.

Итак, некоторые российские террористические акты совмещаются с выполнением убийств бесчестья женщин Кавказа, обвинённых в прелюбодеянии. При этом убийство выполняется опосредованным образом – жертву изгоняют из рода и отдают на съедение боевикам, а уж те разрабатывают конкретный механизм её казни с нанесением максимального вреда России. В таком случае кавказских смертниц неверно называть даже террористками, ибо это - не их выбор. Они – выброшенные из своих общин и обречённые на смерть заминированные заложницы, не имеющие никакого выхода и выбора.

Истерическое отношение к сексуальной “чистоте” женщин характерно не для всех патриархальных общин. Известно, что кочевые культуры к неурядицам такого рода относились вполне философски. Чингиз-хан всеми силами выручал свою первую жену из плена, хотя точно знал, что там она была временной женой кого-то другого. Зачатый в меркитском плену неизвестно от кого первый чингизид Джучи никак не был ущемлён в правах. В казахском эпосе “Кобланды-батыр” на сообщение о возможной беременности жены, наступившей в плену, батыр спокойно реагирует: “вырастет ребёнок человеком – будет мне помощником”. Кочевые культуры были экзогамны (стремились к бракам без близкого родства) и постоянно воровали женщин друг у друга. В этой неразберихе любой сторонник рода был ценным помощником независимо от генетического родства с ним, потому что жизненное пространство не имело жёстких границ – в степи сколько удалось отжать территории у соседей, столько и служило нуждам рода. А больше территорий мог захватить, естественно, более многочисленный род. Поэтому и русичи с половцами веками добывали жён друг у друга - когда миром, а когда и силой.

Следует отметить, что связь практически всех северокавказских народов с кочевым народом аланов никем не оспаривается, споры иногда идут лишь о том, кто там ближе к аланам – осетины или, например, чеченцы. При этом аланы внесли один из основных вкладов в формирование еропейского рыцарства после эпохи переселания народов. Рыцарское отношение к женщине принесено в Еропу из кочевых культур – рыцари Кэмри (Уэльса), описанные в исходных мифах о короле Артуре, всё время силой отбивают женщин друг у друга, нимало не заботясь об их добрачной “чистоте”, и ни при каких обстоятельствах не возлагают на них ответственности за неурядицы вроде изнасилования. Рыцарь сражался только с виновным мужчиной, и никогда - с пострадавшей женщиной, для неё же искали способа предоставить компенсацию за понесённый моральный ущерб. Иная ситуация складывалась в замкнутой среде ограниченного стеной древнего города, на острове или в горном ущелье, где производительность территории могла обеспечить пропитание только определённого максимального числа людей. Здесь каждый генетически чужой ребёнок ел кусок хлеба, предназначенный для генетически своего. А каждая женщина, за которой не стоял её муж, не только сама была потребителем лишнего пайка, но и угрожала породить новых потребителей.

Именно в замкнутых и изолированных культурах складывалось жестокое и совершенно нерыцарское отношение к женщине (включая и буржуазное, то есть “городское” к ней отношение). Там в целом происходила дегенерация нравственной системы в той её части, которая регламентирует взаимоотношения людей общины. Перенаселённая средневековая Западная Европа забыла о рыцарстве и массово казнила женщин, которые массово признавались в своём сожительстве с дьяволом. От лишних детей европейцы избавлялись, бросая их в лесу зверям на съедение. Японцы в средние века тоже убивали своих лишних детей тысячами ежегодно, причём обычно – девочек, которых ещё иногда продавали в публичные дома в другие префектуры. Таким образом, возможность вырождения нравственной системы народа в ограниченном пространстве – объективная угроза, не зависящая от базовой культуры, сложившейся до перехода к изоляции. Японский язык относится к алтайской семье, как и монгольский, но ни один средневековый монгол не понял бы японца, убившего свою дочь.

Источником жестокости в арабских нравах тоже были изолированные горные регионы. Именно в горах Персии и Ближнего Востока возник средневековый орден сектантов-исмаилитов, которые вели свою политику, убивая лидеров соседей с помощью специально подготовленных суицидных убийц (асассинов), засылаемых с использованием обмана. Европейские крестоносцы предпочитали договариваться с исмаилитами и вели дела с их шейхом на равных. Но последнему исмаилитскому шейху не повезло – в 1256 году пришли монголы, которые не оценили оригинальности идеи и стёрли изуверский орден с лица земли, не вступая в переговоры. Пленного шейха, требовавшего переговоров, прирезали по приказу хана по пути в ставку – а на что он ещё мог рассчитывать, когда его официальной политикой было убийство тех, кто принял от него гостей? Наиболее жестокие нормы, обычно ассоциируемые с Исламом или любой другой мировой религией, обычно не имеют прямой связи с центральной религиозной доктриной, а порождены конкретной еретической сектой и распространены децентрализованно (в виде разрозненных сект исмаилиты существуют до сих пор). И возрождение этих норм в наше время связано со специфическими условиями замкнутости, оживляющими уже умершие, казалось бы, культурные коды средневековья. В России и в Азии есть более миллиарда мусульман, для которых убийства бесчестья – это такая же дикость, как и средневековые асассины. Семена древней жестокости прорастают только в особых условиях изоляции.

Такого рода элементы морального вырождения следует расматривать как болезнь или загнивание той или иной культуры, а не как её неотъемлимую часть. Все современные развитые народы, которые когда-то прошли через этап нравственного вырождения в замкнутом пространстве, давно преодолели свою болезнь без малейшего ущерба для своей национальной самобытности. Уважать пережитки мерзкой жестокости у другого народа из соображений терпимости – это всё равно, что уважать право чужого человека на его персональную тяжёлую болезнь, пожирающую его изнутри. Больного надо лечить, прежде всего выводя его из тех условий, что порождают и усиливают болезнь (что ни в коей мере не означает игнорирования своих собственных болячек, но это другая тема). И больному надо честно сказать, в чём состоит его болезнь, раз уж со стороны оказалось виднее. И уж конечно, нельзя лечить его путём уничтожения вместе с болезнью – древнемонгольские рецепты при всей их детской простоте тоже далеко не идеальны.

Какие же выводы можно сделать для нашей нынешней ситуации? Прежде всего, нужно избежать реакции отторжения после теракта, которая свелась бы к выставлению дополнительных кордонов. Северный Кавказ нужно выводить из изоляции вместо того, чтобы загонять его туда и кормить те самые дремучие коды замкнутости и морального вырождения, которые порождают новых убийц и новых заложниц для доставки бомб. Отмороженные личности из этого региона, готовые к убийству, уже давно разъезжают по всей России, кордоны их не остановили. А большинство нормальных жителей Кавказа мучаются на месте от всех наших общих социальных проблем в утроенном масштабе, и видят себя в ситуации той самой замкнутой среды обитания, в которой ценность человека становится ниже ценности его пайка. Общая стратегия тут не может содержать ничего нового – надо выигрывать не войну, а мир, всеми способами неуклонно увеличивая число союзников и уничтожая с их помощью тех врагов, которые не могут стать союзниками ни в коем случае. Что же касается конкретно заминированных заложниц, то нужно вступить в борьбу не с ними, а за них, чтобы как минимум отнять у террористов хотя бы один из инструментов доставки бомб.

Самый первый шаг – перейти на адекватную терминологию. Мы должны говорить не о террористках-смертницах или шахидках (в этом случае мы идём на поводу у настоящих убийц). Мы должны говорить о заложницах-смертницах или о женщинах-изгоях, приговорённых к казни своими собственными отцами и братьями. Заложницы они потому, что после сексуального обвинения их представление о самих себе находится под угрозой полного уничтожения, что ассоциируется с уничтожением личности, и это принуждет их автоматически повиноваться своим убийцам, обещающим посмертное восстановление личного достоинства после выполнения программы. Специалисты-психологи должны сказать точнее.

Далее, нужно по полной программе разбираться с этими самыми отцами и братьями. Каждый кавказский тейп должен знать, что в случае убийства бесчестья следствие по делу будет проведено до конца и все виновные будут наказаны вместе с организатором-отцом по самым тяжким статьям уголовного кодекса (можно и специальную статью принять), будут загнаны в Сибирь на многие десятки лет и безо всяких шансов на помилование. Нужно выявлять агентурным путём и систематически проводить следствие по каждой исчезнувшей без следа девочке или женщине, а потом не выпускать из железных клещей её родственников до седьмого колена до тех пор, пока следствие не даст результат, потому что есть основания подозревать их всех в сообщничестве или в укрывательстве преступников.

Каждый такой род убийц должен быть опозорен и унижен вдесятеро в сравнении с тем позором, который ему принесла беспутная дочь, чтобы ни у кого и мысли не было о том, что кровь ребёнка или сестры решает проблему. Она должна только начинать для них огромные, просто неразрешимые проблемы – в идеале такой тейп должен быть полностью разобщён по разным тюрьмам и полностью разорён материально, а родовая башня срыта и распродана по камешку. Крокодилам, пожирающим своих детей, в человеческом обществе не место. Если дочь принесла позор на твою седую голову – бей эту седую голову о стенку, ибо она не справилась с задачей воспитания, а живую душу губить не смей. Увидев государственную защиту, попавшие в сложную ситуацию кавказские женщины уже не будут попадать в ту ситуацию безумного ужаса, в которой они безропотно отдаются на растерзание бандитам и превращаются в ходячие бомбы.

Параллельные усилия правозащитных организаций, требование международной поддержки в борьбе с убийствами бесчестья, создание единой базы данных по пропавшим женщинам, консолидация большинства жителей Северного Кавказа, чёткая позиция исламского духовенства – всё это должно создать стену защиты для тех очень немногочисленных женщин Кавказа, которые составляют группу риска. Максимум речь идёт о десятках в год, сотня – уже невероятно много.

Наконец, нужно отработать механизмы добровольной сдачи потенциальных женщин-самоубийц государственным структурам. Из результатов следствия по терактам 2003 года следует, что даже заминированные заложницы при неудаче первоначального плана могли бесконтрольно часами бродить по округе и возвращались к хозяевам просто потому, что им больше некуда было идти. ФСБ и милиция обязаны отработать специальную программу защиты женщин в беде – по первому устному заявлению любой женщины о том, что она является заложницей или пленницей, всякий милиционер обязан её оперативно задержать и защитить от возможных сопровождающих, а прокуратура должна начать следствие. Нужно понимать, что только крепкий мужчина-заложник всегда прикован к батерее наручниками на конспиративной квартире. Женщина-заложница может обречённо идти за своим тюремщиком в многлюдном враждебном для неё городе, не зная способа обратиться за помощью и не видя никакого выхода.

Всякая заложница должна автоматически попадать под систему защиты свидетелей, включая возможность начать новую жизнь с новым именем в новом городе, а при международных договорённостях – и в новой стране. О существовании этой программы должны знать все, о ней должно быть рассказано на каждом кордоне по пути в Москву и на всех уместных языках. Думаете, много найдётся желающих поправить своё материальное положение за государственный счёт? Уверяю вас – только не из кавказского региона. Там просто так никто себя блудницей не ославит и свой тейп не бросит. А если случайно удастся выручить несколько лишних бомжующих девиц или неудачливых проституток – вам что, жалко будет? Их всё равно надо выручать. Это будет стоить немногим больше, если не меньше, чем стоят те скромные компенсации, которые сейчас платят родственникам погибших в теракте. Поймите, умирать – это наше дело мужчин. У женщин и детей должен быть выход. Всегда.

Доктор физико-математических наук, сотрудник Объединённого Института Ядерных Исследований (Дубна) Д.Т. Мадигожин