КОФЕ У ФРАНКА ("Хрониками Ехо" Макса Фрая навеяло): ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

Я и Патрик выходим из его автомобиля и аккуратно поднимаем с сиденья и заносим в кофейню Франка большой деревянный ларец. Сам хозяин кофейни придерживает для нас дверь. Но эту честь он оказывает не совсем нам. Сама шкатулка это настоящее произведение искусства — Джепетто великий мастер и он простоял за верстаком неделю чтобы создать её. Но и КНИГА, что находится внутри - это настоящее сокровище. Мы оба одеты в кожаные куртки, кепи на головах, очки-консервы, длинные раструбы кожаных перчаток, бриджи и тяжёлые ботинки. Патрик считает, что коли перемещаешься по городу на таком как у него автомобиле следует соответствовать той эпохе, когда это чудо техники было создано  — точно на таком же могли рассекать в самом начале XX-го века по Лондону Великий Сыщик и его друг, напарник и биограф. И модель подобного автомобиля стоит на подоконнике в моей комнате — когда-то, бесконечно давно, папа помог мне её склеить.

Сегодня вечером Франк ждёт важного гостя — старинного друга. Франк говорит, что этот гость прибудет из другого мира. Ради него Франк и Триша расстараются - собираются приготовить какой-то особенный кофе — он приснился Франку на прошлой неделе и утром листок с рецептом Триша обнаружила лежащим на кухонном столе. Как клянётся Франк рецепт,  на голубоватого оттенка листке из блокнота, был  записан зелёными чернилами и почему то почерком Патрика. Я сохраняю серьёзное выражение лица но отлично понимаю, что Франк шутит — Шамхум самый обыкновенный город. Никаких чудес. Просто Франку пришла в голову какая то сумасшедшая идея и он, на автопилоте, спустился в кухню и записал пришедшее в голову на листке выдранном из первого попавшегося блокнота. Он однажды завтрак приготовил так и не проснувшись до самого конца процесса, практически не открывал глаз. С ним и не такое бывает.

Книга, которую мы с Патриком, привезли Франку, создали на нашей фирме. Ручная работа, золотое тиснение, кожаный переплёт, украшенный драгоценными камнями — мы с ребятами только бумагу не делаем сами. На одну такую книгу может уйти несколько дюжин дней. Патрик сам изготовляет чернила и, когда он переписывает в книгу своим аккуратным, причудливым почерком, к примеру, рецепты Франка (у самого Франка почерк такой словно он веками тренировался в каллиграфии — я буквально умираю от зависти) я стараюсь стать таким же незаметным и бесшумным как домашнее привидение — боюсь помешать таинству.  Даже не дышу. Закончив с текстом Патрик достаёт коробочку акварели и кисть — после этого книга и становится КНИГОЙ окончательно. Настоящим Произведением Искусства.
 
Патрик не делает эскизов и никогда не повторяется. Поэтому каждая, созданная при его участии и проиллюстрированная им, книга единственная в своём роде, уникальна. Со своей душой и характером. Особенно Патрик любит сказки. После того как с книгой сказок поработал Патрик она становится воистину волшебной — если эта книга стоит на полке в детской никакой кошмар не смеет проникнуть в сон ребёнка. Я не знаю как и когда Патрик узнаёт, что та или иная книга стала вдруг кому то жизненно необходима. Я просто обнаруживаю себя стоящим на пороге незнакомого дома и протягиваю увесистый пакет. «Ваш заказ». Или как сегодня — большой ларец или шкатулку. Я один или вместе с Патриком. Мы, конечно, издаём и «обычную» печатную продукцию. Но это скорее хобби — карты, путеводители для туристов, открытки с видами Шамхума, беллетристику… Но если за такую книгу, даже самую обычную, берётся сам Патрик…

Я слышал про сумасшедшего коллекционера, который собирает телефонные справочники  - мы издаём их каждый год. Появляются новые жители, дома меняются местами, переезжают. Бывает, что дому просто до смерти надоел вид на реку и он захотел чтобы из его окон был виден лес и, на его счастье, дом, что уже целый век стоял себе у самого края леса решил, что было бы прекрасно если бы из его окон открывался вид на реку. Наш дом оказался очень беспокойной натурой и мы уже трижды переезжали — но он делает это так аккуратно и деликатно, что даже капли не выплеснется из кофейных чашек, когда мы все — Мэри, Патрик, Марк и я сидим за столом в кухне, а это Франку приспичило сегодня варить кофе в нашем доме — у него вдруг случилось такое настроение. Подходящее для того чтобы появиться у нас ранним утром и начать греметь кастрюльками и священнодействовать рядом со старым и ворчливым холодильником. И мы все послушно просыпаемся и не открывая глаз, словно лунатики, собираемся за столом в перламутровых утренних сумерках.
Дома столь любезны, что всегда оставляют для хозяев и прочих заинтересованных лиц точные указания где их искать и пока что из нас никто ещё не потерялся. Мэри часто повторяет, что это даже весело — разыскивать или догонять собственный дом. Поэтому то мы и  выпускаем телефонные справочники каждый год — с новыми адресами и новыми именами. И эти книги всегда создаёт Патрик.  

Я не знаю почему Патрик берётся работать с той или иной книгой. Он отказался даже просто взять в руки Грэя с всей его полусотней оттенков. Патрик, к примеру, любит «Алису в Стране Чудес» но недолюбливает «Зазеркалье». Мне стало любопытно и я долго просил его объяснить почему - он был краток - «Страна Чудес — лето, а Зазеркалье — осень и мёртвое дыхание грядущей зимы.

Прощание.» И ещё (и с этим Патрик согласился) — когда Доджсон писал «Страну Чудес» он писал книгу для девочки, которую очень любил и, если бы не случай, о ней и книге никто бы в мире так и не узнал и Доджсон, тихий математик-заика не превратился бы в Льюиса Кэрролла — автора знаменитых сказок о девочке Алисе. А «Зазеркалье» совсем другое дело… Её писал Автор. С расчётом на публикацию. Что-то из книги ушло безвозвратно…
Сказку про Пиппи — самой сильной девочке на свете мать рассказывала своей больной дочери. Историю про мальчика-волшебника сочинила безработная молодая мать-одиночка — она писала за столиком кафе и укачивая в коляске дочку… И несколько глупых издателей все локти изгрызли от досады уже потом, а прежде…

Может это виноват великолепный кофе, который сотворил (не сварил, а именно сотворил Франк!) или утро было таким… туманным, когда весь наш город становится призрачным, нереальным — туман поглощает даже звуки и город становится сном о самом себе… Но я смотрю в окно кофейни мимо которого проплывают призраки машин и спешат куда то привидения, которые быстро оказываются знакомыми и вполне реальными людьми — как Триша, к примеру — она просто ходила на рынок. И теперь вернулась с корзинкой и туман заглянул к нам и вертится у её ног как игривый котёнок, а потом выскальзывает на кухню. Я неотрывно смотрю в окно за которым совершенно непонятное время дня — не утро и не вечер, просто чей то предрассветный муторный сон и говорю Франку:
- Я хочу вспомнить…
Франк молчит и не спрашивает — он просто ждёт продолжения. И я продолжаю дозволенные речи.
- Что я родился в этом городе. Улицу, на которой жил в детстве. Свою школу. Друзей по двору. Бабушкины блинчики. Торт, что пекла мама на мой день рождения. Густые кусты в углу двора за которыми я прятался во время игры. Ангины. Ободранные коленки…
Франк ничего не говорит но я слышу не сказанное им: «Вспомнишь. Ты всё обязательно вспомнишь...» И я вспоминаю…

Марк сидит в своём, давно облюбованном, кресле у открытого окна. Он моя любимая модель. У меня уже скопилась целая серия эскизов и рисунков — Марк с газетой, Марк с трубкой стоит у распахнутого настежь окна, Марк и Мэри пьют кофе. Сама Мэри сейчас раскладывает пасьянс.
- Опять не сошёлся… - недовольно ворчит она и смешивает карты.

Я стою у мольберта. Сегодня пусть будет акварель. Патрик сидит в кресле. В тонких пальцах книга. Он моя следующая, после Марка и вазы с  засохшими кленовыми листьями, «жертва».
- Ну вот — так уж сразу и «жертва»… - улыбается он. Когда я рисую Марка или Мэри он постоянно оказывается на рисунке рядом с ними — стоит у окна, сидит в кресле с книгой, сосредоточенно покусывая кончик карандаша пишет письмо.

Мэри принимается за новый пасьянс. Марк шуршит газетой. Он идеальный чтец — ему даже не приходит в голову зачитывать вслух показавшееся занятным или любопытным. Но он так выразительно молчит, что мы все легко понимаем о чём.
- Ну надо же! - смеётся Патрик.

Мэри неодобрительно качает головой — ей совсем не понравилось содержание заметки. И хмурится. Но вроде пронесло — лоб её разглаживается и карта ложится на нужное место. Значит в этот вечер не ожидается дождя. Погода в нашем квартале зависит от её настроения.

Она сегодня с утра в сером, бежевом и рыжем — серьёзная сорокалетняя дама. Слегка меланхоличная оттого и небо за нашими окнами немного хмурится. Ещё не дождь но предчувствие дождя. Когда, уже стоя на пороге, не можешь решить — брать с собой зонтик или нет? И потом приходиться добираться до дому короткими перебежками, ежась пережидать под навесами у кафе и тихих магазинчиков, деревьями, когда ливень особенно  силён и хлещет серебряной плетью по камням мостовой.  Зато так легко дышится… И город дышит полной грудью и улыбается омытый и взбодрившийся после дождя.

Нашей Мэри по утрам обычно восемнадцать. Запах свежескошенной травы. В зелёном и жёлтом. Не ходит — летает. Звенит как колокольчик. К обеду спускается уже сорокалетняя дама. Рыжий, бежевый и серый — цвета осени. Пора осенних дождей. Но иногда распогодится. Солнце между туч. И вдруг, совершенно неожиданно пахнуло весной. Вечером — восьмидесятилетняя леди — но не сгорбленная старушка. Скорее — старая балерина. Прямая спина. Аристократические манеры. Даже я, известный разгильдяй, стараюсь вести себя за столом соответственно — Мэри смотрит на меня со снисходительной улыбкой. На мои мучения. Жалкие попытки сидеть прямо. И я даже закладываю за воротник салфетку. И держу локти прижатыми к телу. Но Мэри смотрит на меня с насмешливой улыбкой - «Не притворяйся» говорят её глаза. - «Ты не такой. Ты ветер, а не сонная одурь. Не выйдет.» И я размахиваю руками, говорю с набитым ртом и по гостиной действительно начинает носиться ветер — перелистывает страницы книг, шуршит листами газеты но даже не пытается перетасовать карты нашей Мэри или тронуть её пасьянс — это святое.

Сегодня к ужину мы ждём Франка. А это значит, что ночь пролетит незаметно. Мы так все и не поймём потом — было это или не было, а может просто приснилось — один прекрасный сон на всех.  А у Франка спрашивать бесполезно...