Юзеф Мацкевич — Если б я был ханом

Это программная статья Юзефа Мацкевича, напечатанная в парижской "Культуре" в 1958 году. В ней он затрагивает многие темы, в частности, темы польско-русского культурного единства в средние века и попытку объединения всех русских земель Ольгердом. В связи с этим мне вспоминается балет "Витовт", который я посетил недавно в Большом театре в Минске. Невероятное насилие над историей! Действие происходит в буквальном смысле в пахах у огромного зубра, поднятого над сценой ("владыка лесов, покровитель белорусской земли и живущих на ней людей"). Двоюродные братья хороший Витовт и плохой вероломный Ягайло соперничают друг с другом...
Очень ясно Мацкевич видел попытку манипуляции (позже он назовет этот метод "провокацией" в своей книге "Победа провокации"), когда знак равенства ставится между Московской Русью, Российской империей и СССР, а отождествленной с СССР России приписывается врожденный, расовый коммунизм. Это еще раз возвращает к искусственно навязанной нам сверху несколько недель тому назад "дискуссией" о "русском" и "российском". Никогда еще идея РОССИИ не подвергалась такому глумлению со стороны местных вышиванцев-сведомитов, указывающих нам, в сущности, на то, что, никакой "российской нации не существует", а есть "русская нация" (читай: советский народ), где "русский этнос" является руководящей и направляющей силой... И это теперь будет "государственной идеологией". Курам насмех... Ну, да Бог с ними! Мало ли на свете идиотов?
 

ЕСЛИ Б Я БЫЛ ХАНОМ

— Трудно требовать от редактора, чтобы он печатал статьи, носящие принципиальный характер и не совпадающие с линией, представляемой журналом.

— Это ясно. Но если другого такого издания нет?

Я недавно с величайшим интересом прочитал первый том вышедшего по-немецки труда проф. Готтхольда Роде "Восточная граница Польши" [Gotthold Rhode. Die Ostgrenze Polens. Politische Entwicklung, kulturelle Bedeutung und geistige Auswirkung. Böhlau, Köln 1955]. Главным образом, из-за того, что проф. Роде пишет о событиях, происходивших между Вислокой, Вислой, Неманом и Угрой, Окою и Доном со времен Мешко I до Радомской унии 1401 г., — и при этом он не поляк, не русский, не украинец, не литовец и не белорус, а так называемое "третье" лицо (в этом случае точнее — шестое). Допускаю, что, если бы труд касался польско-немецких отношений, я приступил бы к его чтению с некоторым заведомым скептицизмом, поскольку проф. Роде — немец.

Такого рода предубеждение против историков, принимающихся за рассказ об истории "своих" народов, должен выработать в себе, собственно говоря, каждый читатель. Ибо никто еще, кажется, не написал объективной истории "своего" народа. По крайней мере, я такой до сих пор не читал. Существуют, разумеется, определенные градации субъективности, а в либеральном XIX веке обязывали границы порядочности или попросту обычной человеческой честности, которые, заметим, при националистическом шовинизме и коммунистической диалектике XX века перестали обязывать. Но пристрастность была всегда. Эта пристрастность утомляет, а то и прямо нагоняет скуку на читателя, который интересуется не соответствием изложения государственным соображениям эпохи автора, а истинным ходом событий.

Польские историки не составляют исключения из этого правила, а иногда даже классически выставляют свои пристрастия на показ. Нередко читаешь проницательный анализ, констатируешь глубокие знания, истинную эрудицию, покуда речь идет о критике своего народа в его внутренних делах или о справедливых внешнеполитических интересах Польши. Зато никогда мне не встретилось, чтобы интересы соседей по отношению к Польше хоть раз были признаны справедливыми. Например, интересы Германии или России. Охотно верю, что в большинстве исторических случаев это соответствует истине. Но, с другой стороны, встает вопрос: может ли человек в здравом уме поверить, что из трех народов А, В и С, границы которых примыкали друг к другу на протяжении тысячи лет, в любом споре на протяжении той же тысячи лет прав всегда был один только народ А, а народы В и С — никогда? Или все-таки в такое удивительное историческое совпадение трудно поверить? Пожалуй, трудно. Просто потому, что народы состоят из людей, а ни их органический состав, ни условия бытования на нашей планете не таковы, чтобы одной человеческой группе на протяжении тысячи лет гарантировать исключительно праведные побуждения, а другим — исключительно неправедные. Естественно, при изображении прошлого многое зависит от уровня ученого-историка; однако мы должны признать, что в популярной практике польскую историографию можно свести к следующей формуле: Жолкевский в Москве — герой, Суворов в Варшаве — преступник.

Человек не может не быть тенденциозным. Историк — человек. Он всегда останется тенденциозным, даже при написании истории "третьих" народов. Однако тут, если он примется, вольно или невольно, благоволить одной стороне к невыгоде другой, он никогда не дойдет до такой степени личных пристрастий. В труде проф. Роде я не заметил благоволения к какой-либо из действующих сторон и дискриминации другой. Может быть, дело в том, что, не будучи специалистом, я недостаточно знаком с отдельными тезисами национальных историографий. Да я, кстати, и не собираюсь рецензировать книгу, оставляя этот труд специалистам-историкам. Меня в ней заинтересовало, прежде всего, изобилие фактов, которые — как в жизни — позволяют извлекать собственные выводы и побуждают к собственным концепциям, вне зависимости от ведущей концепции автора.

......................

Я всегда с искреннейшим отвращением принимаюсь писать о коммунизме. Не столько из-за того, что тема отвратительна и истерта и что уже несчетное число раз была доказана негативность этого строя, сколько из-за того, что, несмотря на все наизусть известные аргументы, кто-то постоянно находит предлоги для компромиссов с коммунизмом.

Истина неизвестна и, вероятно, на нынешней стадии развития рода человеческого известна не станет. Но самую возвышенную черту рода сего составляет врожденное стремление к поискам истины. Это стремление свидетельствует об "одухотворенности" нашего рода, выраженной в его культуре. Поэтому всяческие внешние условия, государственные устройства или идеи, запрещающие либо хотя бы ограничивающие право на поиски истины, немедленно оказываются враждебными человеческой культуре. История человечества знала различные условия и устройства, ограничивавшие свободу человеческой мысли, но ни одно из них не довело обскурантизм до такого совершенства, как коммунистический строй. Гарантией культурного развития является формула: материальная цивилизация плюс терпимость. Коммунизм же есть величайшая в истории концентрация нетерпимости.

Поэтому, казалось бы, любой компромисс с коммунистическим насилием должен считаться — некультурным, нетолерантным.

*

Будучи начинающим журналистом, я поехал однажды в Парафьяново. Зачем я ездил, уже не помню. Помню зато, как, изъездив пыльные тракты, вдоль которых росли старые березы, где-то от Дуниловичей до уездной Вилейки, до Молодечна, я описал по возвращении то, что мне больше всего бросилось в глаза. Престольный праздник в костеле — едут в полном составе окрестные и дальние деревни, как католические, так и православные. Престольный праздник в церкви — и снова колышутся над дорожной пылью дуги из сел и деревень, без различия вероисповедания. Дело там, конечно, было не в чрезмерной набожности, но в общей ярмарке, в общем согласии. Этот фрагмент мне в редакции выкинули: "Нет-нет, это не понравится архиепископской курии". Согласие — не понравится?! Повторяю: я был тогда начинающим. Отечество мое, между Припятью и Двиной, между Неманом и Березиной распростертое, — не Швейцария. Сегодня я знаю, что даже в самой идиллической белорусской или литовской литературе не понравилось бы изображение сосуществования разных людей этого края без показа национальной борьбы. Точно так же, как недопустимо оно было в коммунистической литературе без показа классовой борьбы. Как не понравилось бы в польской литературе изображение согласного сосуществования поляков и немцев, например, в Познанской земле. А ведь такие отдельные случаи могли произойти и у Вилии, и у Варты. Нет, зачем нам индивидуальность, нам нужна "типичность".

Формулировки тоже стандартны: "Всё в интересах нации! Всё в интересах партии! Всё хорошо, что служит нации! Всё хорошо, что служит партии!"

Не из совпадения ли функций начал вырастать этот компромисс между лозунгами? Иногда кажется, что кто-то где-то как будто призвал: "Сеятели розни, соединяйтесь!" — Религиозной, национальной или классовой.

( Свернуть )

*

Старое деление на левых и правых — естественно, анахронизм. Еще, правда, имеет хождение "филосемитство" как критерий настоящих левых, но это пережитки, достойные эпохи Дрейфуса. Другим удостоверением левизны начали считать менее агрессивное отношение к Совдепии в частности и к коммунизму вообще. Но это как раз дезориентирующая вывеска, если говорить о существе товара, который она должна представлять.

Первоначальный антагонизм, сконцентрированный на линии "интернационализм — национализм", пережил серьезное замешательство. Коммунизм во многих случаях нашел себе в национализме не только тактическую пешку в Азии и Африке, но зачастую и верного попутчика в Европе. Сближение началось со взаимных, позволю себе так выразиться, уступок. С одной стороны, Жданов объявил войну (не отмененную и по сей день) всяческому "космополитизму", т.е. старому врагу всякого провинциального национализма. С другой — националисты признали возможность, а во многих случаях и необходимость компромисса — под лозунгом сохранения "органических" или "биологических" национальных ценностей. Традиционное "соглашательство" некоторых правых течений способствовало этому процессу сближения. Одновременно наступило некоторое размывание границ с "левыми", и, наконец, возник конгломерат, определяемый в таких терминах, как "национальный коммунизм" или его более стыдливое название "национальный социализм", самим своим звучанием напоминающий то ли знаменитые слова Ленина в дискуссии с Розой Люксембург и Пятаковым о "своем пути к социализму", то ли Национал-социалистическую рабочую партию Германии, то ли польский довоенный ОНР (Национально-радикальный лагерь).

Сегодня положение таково, что если бы мы хотели всех, кто более уступчив по отношению к коммунизму, считать "левыми", то нам пришлось бы прийти к парадоксальному, на первый взгляд, убеждению, что существует современное "левое" течение, более националистическое, чем когда-либо были самые черносотенные правые. Признаюсь, что, когда я читаю Мерошевского, безгранично дающего кредит доверия Гомулке, он кажется мне большим националистом, чем столь не любимые им оэнеровцы. Националистом почти "любой ценой". Ибо степень пресловутых "реальных национальных интересов" измеряется, собственно, ценой, какую платят за этот "реализм". Оэнеровцы хотели оплачивать его избиениями евреев; разные степени и градации националистов — разными идеями угнетения, лишения национального облика, нетерпимостью, организованной дискриминацией, в той или иной степени противоречащей концепциям общечеловеческого гуманизма. Платили ценой компромисса со многими вещами. Но цена компромисса с коммунизмом, величайшим врагом человеческого гуманизма, — такой цены до сих пор никто не платил. Впервые платят — национальные "левые".

Эти слова легко назвать парадоксом и противопоставить им т.н. политический реализм. Но, во-первых, этот "политический реализм" — не какое-то конкретное понятие, а всего лишь лозунг, каждым используемый по-своему, поскольку еще никто не видел такого политика, который провозгласил бы, что проводит политику "нереальную"... Во-вторых, чтобы обосновать "реальность" национал-коммунизма, надо каждый раз предварительно доказать, что коммунизм сам по себе — не зло. Иначе формулировка: "Будем коммунистами, но польскими", — станет означать: "Будем злом, но польским". Или превратится в абсолютно негативную формулировку типа: "Мы согласны на заразу, но при условии, что сами ее произведем"... Чеслав Милош гениально определил когда-то т.н. прорежимных католиков, уподобив их "евреям, работающим на Гитлера". Прорежимный католицизм родился из компромисса "религия — коммунизм". Разве "национальные левые", стремясь опираться на компромисс "нация — коммунизм", не напоминают тоже "евреев, работающих на Гитлера"?

Существует несчетное число примеров, когда националисты из Восточной Европы чтят завзятых коммунистов как своих национальных героев только потому, что они "свои". Вот один такой пример.

Недавно мне рассказали в Берлине — со слов некоторых варшавских журналистов — о буйно разросшемся грузинском национализме.

По рассказу, этим журналистам никак не помогал русский язык, которым они пользовались, — столь ненавистный в Грузии, что никто не желал отвечать на их вопросы, пока не выяснялось, что они поляки, а не русские. Эта информация подтвердилась. В сорокалетие октябрьской революции, как я прочитал в западных газетах, в Грузии сорвали портрет ненавистного русского, Хрущева, и повесили на это место портрет — Сталина... Правда, один из величайших мерзавцев, каких только свет породил, но зато — "свой", грузин!

В июле прошлого года на конференции Института по изучению истории и культуры СССР в Мюнхене встал один из представителей "подсоветских" национализмов и заявил:

— Не было никакого большевизма, нет никакого коммунизма. То, что было и есть, — это все та же самая, старая Россия.

С тем, чего не было и нет, бороться, разумеется, незачем. Логично? Сложим оружие и перестанем сопротивляться коммунизму. Если такая постановка вопроса не является, с точки зрения московского ЦК, "попутничеством", то что таковым является?

Всего лишь заменив слово "коммунизм" словом "Россия", улаживаешь все дела. Это решает проблемы, определяет линию поведения, отсылает к историческому опыту, преисполняет будущее оптимизмом, аннулирует парадоксальность формулировки "будем злом, но польским", выводит ситуацию из тупика на рельсы "реальной политики". И, наконец, завоевывает симпатии значительной части мира, который тоже любой ценой жаждет избежать дилеммы: война или тупик. Тезисом так понимаемой реальной политики является поэтапное, путем политических компромиссов, обретение самостоятельности от "русских штыков". Правда, эта замена одного слова другим не объясняет, откуда во Франции или в Италии берется целых 30% "русских", голосующих за коммунистические списки; правда, Тито весьма убедительно опроверг и продолжает опровергать легенду о том, что коммунизм держится только на русских штыках, но титовский коммунизм остается признанным образцом "реальной политики".

Эта "реальная политика", несмотря на лозунги, которыми она себя украшает, часто вращается в кругу анахроничных понятий чистого национализма, приукрашенного столь же анахроничной римско-католической пропагандой. Поэтому с другой стороны видят лишь "восточную схизму русского национализма, выкованную в школе татарского ига; наследие Ивана Грозного по монгольским образцам Чингисхана". Одним словом: "Поскребите русского, и вы обнаружите татарина", — как говаривали в Париже еще во время Крымской войны, когда архиепископ Парижский благословлял эту войну в пастырском послании, называя ее праведной войной "против ереси Фокия".

Случаются, однако, забавные совпадения. Крымский татарин, дважды доктор наук, представитель прометеиской, антирусской традиции и потомок чингисхановской аристократии, говорит мне, презрительно кривя рот: "Ведь все это советское рабство — в духе Ивана Грозного..."

И угадай тут, потому ли он так говорит, что разделяет мнение польских националистов, будто Иван Грозный по духу был татарин, или потому, что он был одним из разгромивших татарское иго.

*

Имя Чингисхана заставляет меня вспомнить историческую аналогию из области, ныне называемой — мирным сосуществованием.

В 1221-1223 гг. монгольские орды впервые перешли границы Восточной Европы. Венгерский король Бела IV выступил с широко задуманным планом направить к угро-финским племенам на Каму монахов-доминиканцев. План получил горячую поддержку Рима, поскольку не только предусматривал подчинение далеких язычников, но и открывал перспективы распространения римского влияния на православную Русь, а тем самым — ликвидации "схизмы" на этой территории. К сожалению, хан Батый раньше успел вырезать племена на Каме ив 1241 г. двинулся на запад. 9 апреля Орда разгромила польско-немецкое рыцарство под Легницей и повернула в Венгрию. Венгерское сопротивление было сломлено, страна покорена, король с ближайшим окружением бежал — так, как в 1956 г. бежали венгерские повстанцы, — в эмиграцию. Из эмиграции Бела IV направляет западным властителям и, в первую очередь, папе Иннокентию IV отчаянные письма с мольбами о помощи, одновременно представляя дальнейшие планы совместных действий всего Запада.

Но теперь уже никого не интересуют ни он, ни его планы. У Иннокентия IV есть уже свои, более реальные планы, в которых нет места потерпевшему поражение, бессильному эмигранту, есть же место — новой державе на востоке. Так были предприняты первые опыты мирного сосуществования между "Западом" и "Востоком", которые, особенно ввиду венгерского случая, поразительно напоминают сегодняшние. На Лионском соборе в 1245 г. было составлено послание "татарскому королю и народу", с которым в Каракорум отправили францисканца Пиано дель Карпини. Правда, великий потомок Чингисхана, хан Гуюк, в ответном письме принимает титул, который на латыни звучит так: "Dei fortitudo, omnium hominum imperator", — что в некоторой степени затрудняет понимание "на высшем уровне", но уже в 1254 г. новый францисканец, Вильгельм Рубруквис, едете новыми письмами к новому императору Монголии.

Речь в них идет, разумеется, не о судьбе Венгрии, опасности для Польши, беде Руси, а только о вопросах "высшего порядка", т.е. в первую очередь об интересах Западной Церкви и (что еще больше подчеркивает сходство) о ближневосточных делах... То есть о делах, связанных тогда с успехом крестовых походов и проводившегося под их вывеской окончательного устранении Византии как центра "схизмы".

Несмотря на серьезные мировоззренческие расхождения, хлопоты о мирном сосуществовании многократно возобновлялись, а отношения поддерживались на уровне куртуазной дипломатии. Так, еще в 1267 г. хан Абага направил посольство к папе Клименту IV, поздравляя его с победой над королем Сицилии Манфредом Гогенштауфеном...

*

Однако оборвем список сходств, который можно было бы продолжать долго. Позволим себе теперь обрисовать обратную сторону медали — несходства, а известные контрасты, противоположности нынешнему состоянию.

Когда мы сегодня используем по адресу большевицкого диктатора такие обвинительные эпитеты, как "красный царь", или выражения вроде "даже при царе такого не бывало", подчеркивая при этом слово "даже", мы сознательно и тенденциозно фальсифицируем историю, поскольку в настоящий момент еще живут на свете миллионы людей, которые могут засвидетельствовать, что "при царе" было не только не хуже или даже не так же, как при коммунистах, но бесконечно лучше. И проводившееся порой сравнение Сталина с Чингисханом свидетельствует разве что об основательном невежестве.

Чингисхан в 1218 г. издал свод законов, Великую Язу. Если мы любим похвалиться тем, что польская толерантность своим великодушием опередила другие западноевропейские страны, то это, кстати говоря, не выставляет положительного свидетельства западноевропейскому духу, которым мы тоже любим гордиться. Ибо толерантность Чингисхана и его наследников опередила времена, относящиеся не только к эпохе Святой Инквизиции, но даже и к эпохе Congregatio Sancti Offici римского Возрождения... Сам Чингисхан не только терпимо относился к иным убеждениям и вероисповеданиям, но лично находил наслаждение в том, чтобы выслушивать противоречивые взгляды и свободные диспуты. Он специально собирал у себя во дворце разных ученых, священников, монахов, отшельников, не только в душе, но и открыто признавая, что не способен решить, какая из сторон права, а какая — нет.

Это великолепное сомнение, этот запрет всякого полицейского насилия над человеческой мыслью, произнесенный человеком, который считал себя потомком "волка и лани", ниспосланных с неба, чтобы на земле воцарился император всех людей, — в сопоставлении со Сталиным представляет величайший контраст, какой только может существовать между двумя типами поведения человека!

Чингисхан и его потомки были бичом тогдашних государств и народов. Они шли, завоевывая огнем и мечом, разрушая, убивая и грабя. Но кто же не разрушал, не убивал, не грабил на пути своих завоеваний? Вплоть до самого последнего времени, до середины XX века, в котором мы живем? Каждый так делал. С этой точки зрения, Сталин, родившийся в закавказской Грузии, был не лучше Гитлера, родившегося среди "народа поэтов и мыслителей". А полагаем ли мы, что Чингисхан за всю свою жизнь разрушил хотя бы сотую часть того количества памятников западноевропейской цивилизации и культуры, которое было разрушено англо-американскими бомбардировками за два года?..

Чингисхан не был овечкой в военных делах. Вдобавок, он не располагал крупной материальной цивилизацией, хотя многое заимствовал у китайцев. И все-таки я рискнул бы утверждать, что у него был большой запас духовной культуры. При его и его наследников царствовании несториане, которые в VII-IX вв. представляли территориально наиболее широко распространенную ветвь христианской религии, достигли вершинной точки своего развития в Азии. Хан Кибилай в 1289 г. был вынужден создать для них что-то вроде министерства, которое управляло мощной сетью их учреждений. Начиная с XIII века наряду с Восточной Церковью и наравне с многочисленными сектами и мусульманской религией начинают функционировать первые очаги Западной Церкви. Персидские и арабские историки XIV века указывают на существовавшее верование, что Великая Яза произошла от Бога, который повелел быть ко всем снисходительными. Рядом с мечетями строились богатые христианские церкви; в 1277 г. только в Самарканде насчитывалось семь несторианских храмов.

Традиции толерантности были так сильно укоренены, что сохранялись еще долгое время после перехода Золотой Орды в мусульманство. Так, например, священники всех вероисповеданий, монахи всех вероисповеданий, наряду с учеными и врачами, были освобождены от всяких податей и государственной службы.

Тогдашний "монголизм" был, выходит, не тезисом, а скорее антитезисом сегодняшнего коммунизма. И если бы западный мир того времени действительно чтил идеалы такого демократизма и терпимости, представителем которых он сегодня себя называет, то следовало бы признать, что тогдашние попытки мирного сосуществования с державой Чингисхана были более оправданы и уместны, чем попытки такого сосуществоваия с сегодняшним коммунизмом.

*

Выводить "русский большевизм" из монгольских традиций — так же ошибочно, как выводить коммунизм из азиатских первоэлементов. "Русский большевизм" порожден коммунизмом, а коммунизм — родом из Западной Европы. Он родился не в зеленых степях, не на широких просторах безграничных полей и лесов, но в задымленных кирпичных закоулках европейских фабричных районов.

"Чингисханство", "русский дух", "сталинизм" коммунизма — это клише, возникшие из одного и того же источника, каковым является человеческий оптимизм.

"Чингисханство" должно утешать своим азиатским складом ума, который якобы не удастся привить к складу ума западному; "русский дух" — утешать тем, что сегодняшняя угроза не больше былой угрозы со стороны старой России; "сталинизм" — тем, что коммунизм, по сути дела, не так страшен, просто нехороший Сталин извратил учение хорошего Ленина.

Оптимизм — дело славное, как в жизни личности, так и в истории наций. Но не тогда, когда он основательно заслоняет нам действительность.

*

Позволю себе снова полететь воображением в область детских фантазий. Уже не: "Если б я был королем..." — или даже: "Если б я был делегатом на несостоявшийся Конгресс Культуры..." Возьмем так: если б я был великим ханом, Dei fortitudo omnium hominum imperator...

...Выжегши огнем и мечом коммунистическое насилие во всем мире, я на следующий день легализовал бы коммунистическую партию, позволил бы им открыть свои бюро и газеты наравне со всеми другими партиями и газетами в мире. Ибо, пока нам не дано познать всю истину, в каждой из них останется еще много неправды и, наоборот, в каждой, даже наихудшей неправде можно будет найти зернышко истины... И напустил бы на Европу патрули монгольских опричников, чтоб они нагайками из бычьей кожи стерегли свободу слова и не допускали насилия одного из этих слов над другим.

Ибо самым главным в жизни мне представляется не то, у кого какие убеждения, а только одно — чтобы каждый мог их свободно высказывать.

"Культура", 1958, №6

Полностью -   http://jan-pirx.livejournal.com/182605.html

http://jan-pirx.livejournal.com/182965.html?mode=reply#add_comment

Мацкевичу принадлежит афоризм:   Немецкая оккупация делала нас героями, советская -- делает говном.