Колыма рыбацкая 2. Недоразумение.

Повседневные мелочи подчинялись стратегии производственного плана: рыба, рыба, рыба – будь она неладна. С весенней путиной мы прогорели. Впереди безрадостная перспектива убытков, отсутствия премий и масса унизительных и чреватых серьезными неприятностями разборок на всяческих активах и балансовых комиссиях. И тут директор принял гениальное, хотя и авантюристическое решение: открыть приемный пункт и перерабатывающую базу на острове Недоразумения. Есть такой в 20 км от Магадана – буквально большая скала площадью 4,5 квадратных километра – с площадкой не более 150х70 метров, пригодной для строительства и бухточкой на 2-3 сейнера. Там не было н и ч е г о. Даже кострища. Правда, позднее обнаружили стоянку периода неолита, но мы её не заметили. Прибыли туда «с вещами». В смысле – стройматериалы, техника, люди. Поставили утепленные палатки для рабочих, сарайчик для дизель-генератора, навесы и клетки для размещения громадных брезентовых рыбозасолочных чанов 3х3х1,2. Естественно, кое-какой пирс, рыбонасосы для приема улова с сейнеров, несколько прожекторов для освещения рабочей площадки в ночное время. Работа шла не по часам, а по таблице приливов-отливов. Словом, к поступлению первой рыбы мы этот остров обжили и приготовились к работе.

Запомнились авралы. Пришла баржа с солью. Все – от директора до последнего сезонника – вышли на разгрузку: надо было управиться за приливно-отливной период, летом это 5-6  часов. А там минимум 100 тонн груза, что составляет 2000 мешков по 50 кг. Это много. Сначала было легко и весело. Все идут медленно, как верблюды в караване, а ты – молодой, сильный – вбросив этот несчастный мешок на плечо быстро, почти бегом, взбегаешь по трапу, кидаешь его в штабель – и дальше тем же темпом. Минут через тридцать-сорок появляется усталость, хочется присесть, прилечь, но такой возможности нет. Через час-полтора я уже света белого не видел от ломоты во всем теле, чувствую – сейчас могу рухнуть с трапа вместе с мешком. Вспомнилось, как в студенчестве мы однажды втроем за ночь разгрузили баржу с цементом. Так здесь самочувствие было ещё хуже. Возможно, это и есть влияние северных факторов. Потихоньку выскользнул из  каторжного конвейера, и, покачиваясь без ветра и вина, побрёл в палатку отлёживаться. Никто не попрекнул, работали безденежно, кто сколько мог. В другой раз работа на пирсе шла ночью, при свете прожекторов. И вот один из них начал барахлить: то потухнет, то погаснет, как говорят остряки. Это уже мои проблемы. Не знаю, где был электрик, я не стал его искать, а сдуру под моросящим дождичком с ветром полез на монтерских когтях устранять неисправность. Обошлось.

В целом жили и работали дружно, каких-то дрязг или конфликтов, тем более уголовщины, не было, хотя народ разный, порой со сложными судьбами и дурными привычками. Но жизнь – не мною сказано – сильная вещь, и даже здесь временные сезонные рабочие порой создавали  семьи, отгораживали закуток в общем бараке, вечерами после работы и в выходные сооружали собственные хибарки,  создавали какой-то уют, видимость семейного быта. Жили уединенно, развлечений для досуга мало. Можно было порыбачить в свободное время, но эта рыба уже обрыдла всем. Остров небольшой, хотя и живописный, как в фильме «Остров сокровищ», однако для прогулок и отдыха малопригоден. По выходным можно было побывать по неотложным нуждам в городе, отправляли большой катер-буксир. И вот однажды, когда только что отчаливший корабль ещё набирал ход, бежит бригадир, следом его супруга поспешает. «Давай на БМК буксир догоним, у жены аппендицит, срочно к врачу надо», - кричит. Мне долго объяснять не надо. Отцепляю катеришко, давлю стартер, сектор газа до упора, полный вперед. Это был водометный буксирный катер, спроектированный для нужд лесосплава и применявшийся у нас для сообщения с судами на рейде – не далее 300-400 м от берега. Размером с нынешнюю мотолодку «Прогресс» и мощным двигателем ЗИЛ-120. Тягу он развивал в 1 тонну, но скорость не более 20 км в час при никудышней мореходности, поскольку корпус у него имеет форму утюга. Вышли из бухты, до буксира не более чем 500 метров, но у нас из-за волны резко упал ход, рации нет, они нас не видят, поскольку, как все нормальные  люди, смотрят вперёд, а не назад. Километров через 5-6, когда с большим трудом мы чуть-чуть поравнялись с буксиром и нас заметили, как-то сразу и безнадёжно заглох мотор. Не нужен был диплом механика, чтобы понять: кончилось горючее. Пока  нас цепляют на буксир, прибрасываю. Если бы не заметили, то через полчаса нас прибило бы к скалам, где прибойная волна от удара выбрасывает фонтан брызг метров на 5 в высоту. Раскатало бы мой корабль в фольгу. Ещё раз обошлось. Навстречу идёт сейнер. Запросили, оказалось, как раз к нам. Перебросили ему конец от моего судёнышка, и он благополучно доставил домой. На всё – часа полтора-два, а впечатлений на всю оставшуюся жизнь. Как мне потом услужливо доложили, бригадирская чета спешила на аборт. Можно сказать, божья кара рядом прошла. Но выводов я опять никаких не сделал.

Следующее памятное приключение подобного рода было связано с этим же катером БМК, но уже и полный бак  бензина не облегчил ситуации. К тому же, был абсолютный штиль. Редко, но бывает такое, когда на горизонте не отличишь, где кончается вода и начинается небо. Группа рабочих попросила в выходной день перевезти их на берег, который всего в 3-х км, чтобы пособирать грибы и ягоды. Уже пошла брусника и, возможно, ещё была жимолость. Почему бы и нет? Народу загрузилось под завязку. Потихоньку пошли. Тут не до лихости, да и корабль не тот. И вот когда мы оказались примерно на середине пролива, откуда ни возьмись появляется громадный кашалот и начинает с нами играть.  Веду себя с ним, как с собакой или иным зверем, т.е. пытаюсь не замечать. Как шел, так и иду. Трудно сказать, сколько это продолжалось, такие моменты растягиваются во времени. Вода имеет температуру 8-10 градусов, до берега – что туда, что обратно – полтора-два километра, все в теплой одежде и обуви, кругом никого на много миль, спасательных средств на четверых, а нас человек пятнадцать. Последнее, что помнится – настоящая лобовая атака. Он пошел прямо на нас со встречного курса. И когда до столкновения оставалось метров пятнадцать, начал под нас подныривать. Долго-долго перекатывалась его блестящая чёрная спина, уходя в воду прямо под моторку. Томительные секунды… Пронесло! Не зацепил. И больше не появлялся. Охота на грибы как-то быстро пропала, всем сразу захотелось обратно домой…

Ни в одной книге не встречал подобного эпизода. Возможно, впрочем, что очевидцы таких эпизодов книг не пишут.

Эпопея с временной базой на острове Недоразумения себя оправдала. Расположенная на час хода ближе к району лова и почти на пути следования сейнеров, она очень удачно перехватывала рыбаков, идущих с уловом. Не вникал в цифры, но помню завершающую операцию – поездку в банк получить денег для расчета рабочих и специалистов. Нас было человека три,. Было ли у кого оружие, не знаю, не интересовался. Вообще для служебных поездок в отделе кадров держали карабины, впоследствии мне приходилось этим пользоваться. Но это от медведей. Свою долю груза я нёс в сетке-авоське, небрежно завёрнутой в газетную бумагу. Никаких эксцессов не случилось, все получили, что полагалось, во время, расстались довольными. Меня ожидало запущенное и холодное холостяцкое жилье в Северо-Эвенске.

Уже вступала в свои права приполярная ночь-зима, между тем, до предела обострилась ситуация на дизельной электростанции рыбокомбината, которая обеспечивала энергией весь райцентр. Дизеля Челябинского производства, крутившие генераторы, охлаждались через обычные радиаторы с вентиляторами,  у которых периодически отрывались лопасти, угрожая жизни окружающих и сохранности техники. Надо было неотложно решать проблему. Я разыскал на складе виброскоп, приобретенный ранее с целью диагностирования ДВС, произвел замеры амплитуды колебаний головки блока  работающих двигателей, составил таблицу результатов. Они существенно различались, и я мелом пометил их порядковыми номерами в порядке убывания от первого до последнего. До конца смены №1 не доработал, крыльчатка разлетелась. Так мы научились прогнозировать опасность. Надо было идти далее: балансировать крыльчатки. Дело нехитрое, но… Как выяснилось, квалификация механика станции Захарова была такова, что он при ремонте и профилактических работах даже не различал, какая крышка от какого шатуна, они у него были обезличенными.

История с Недоразумением имела продолжение. Под новый 1961 год трест издал приказ о передаче базы Магаданскому рыбокомбинату. Готовенькой, освоенной, на ходу. Я был в составе передаточной комиссии. Прибыли туда вертолётом ясным зимним днём, кажется, в январе. Спорных ситуаций не возникло, с делами покончили за пару дней, но… обратного транспорта нет. Вертолёты всегда дефицитны. На третий или четвёртый день я не выдержал, обмотал унты кусками брезента, чтобы не промокли от соли, покрывающей обильным слоем морской лёд, и отправился пешком. Когда находился примерно на полпути, высоко в небе протарахтел вертолёт за нашей комиссией. Минут через 20-25 так же проследовал обратно. А я лишь часа через 4 смертельно усталый, добрёл до  берега подальше за портом, где ледоколы не тревожили лёд, преодолел приливно-отливные трещины, выбрался на земную твердь. Так было приятно ощутить ее под ногами. Всегда думал, что там 30 км, сейчас посмотрел достоверные источники, оказалось всё же только двадцать. Но мне хватило досыта. Отлёживался на квартире Геннадия в горячей ванне, это было уже настоящее блаженство.

Этой же зимой судьба ещё раз свела меня с Таватумом. Там затеяли ремонт одного из дизелей электростанции, и директор попросил съездить проконтролировать и подстраховать. Ехать пришлось на собачках с известным в те времена каюром Аптикеевым, которого в просторечии именовали Аптюшей. Рассказывают, что, будучи делегатом профсоюзной конференции, на вопрос анкеты о пребывании за границей он указал, что бывал в Буксунде. Это оленеводческий совхоз в соседнем административном районе. Загрузили нарту всем необходимым – всего 250-280 кг груза, включая еду для собак, а  я  в легкой и тёплой кухлянке решил идти на обычных спортивных лыжах на ботинках. Был уже примерно март, держался хороший наст, и я мчался растопырив полы по ветру как под парусом, не отставая от упряжки. Впереди неё маячить было чревато, свора могла увлечься в погоню и порвать. А так – одно удовольствие и полная безопасность. Устанешь, в гору или против ветра тропа повернет, можно ухватиться за конец верёвки и ехать на буксире. Маршрут был интересным, продвигались довольно быстро, и особых трудностей не предвиделось. Пока не вошли в таежные заросли. Снег рыхлый, мягкий, следов никаких нет. Выбрались на русло какого-то ручья, дело пошло веселее. Пока я не оплошал. На полном ходу влетел в полынью: ключи. Глубина небольшая, но промочил ноги и с разгону хлопнулся на четвереньки. К счастью, ночлег в избушке, именуемой поварней, был недалёк.  Аптюша помог переобуться, сменить одежду, к утру всё высохло, и мы продолжили путь. Как я и надеялся, никаких серьезных проблем с дизелем не было. Обычное профилактическое мероприятие. Помог собрать, опробовать, испытать – и дня через 3-4 мы пустились в обратный путь.  Проходил он не так гладко. Началась пурга, видимость ухудшилась. Чтобы не потерять друг друга, пришлось снять лыжи и пристроиться пассажиром. Я видел, что Аптюша перестал командовать и пустил упряжку самоходом. На мой вопрос он пояснил, что вожак у него опытный и ему не надо мешать. Действительно, собачки посерьезнели, перестали взыгрывать и цапаться, тянут дружно, только хвостами крутят. Через некоторое время вышли на поварню, и хотя еще было светло, приняли решение здесь заночевать. И просидели там двое суток. На третьи каюр начал каким-то особо оценивающим взглядом осматривать свою тягловую силу. Оказалось, приценивается, какую из них не жалко пустить на суп. Потом вышел,  поскрипел вокруг домика, слышу – выстрел мелкашки. Возвращается довольный с трофеем: подстрелил белку. Теперь собачки могут спать спокойно. Белочку сварили, была очень приличная горячая мясная похлёбка, не хуже, чем когда-то из сусликов, которых мы ловили и варили с моим другом Борей Божко на полях Алтая под Павловском. Метель тем временем прекратилась, и дальнейший путь прошел без осложнений.

Таватум сегодня числитсяс нежилым, а приемно-перерабатывающая база на Недоразумении существует и сегодня, относится к Тауйскому рыбокомбинату, который размещается в Армани – недалеко от острова.

Не знаю, чем руководствовалось трестовское начальство, когда перебрасывало меня, едва набравшегося кое-какого опыта и И.О. по должности на новое место работы. Возможно, затыкали очередную кадровую прореху. Так я стал главным инженером Ямского рыбокомбината, который располагался в посёлке Брохово, на длинной галечной косе, отделяющей огромный Ямский лиман от моря. Территориально до Магадана стало вдвое ближе, но счастья не прибавилось. Во-первых, аэропорт был в Ямске на другой стороне лимана, примерно в 30 км. Сообщение летом по воде только в прилив, зимой, естественно, по льду, в межсезонье вообще никак. Во-вторых, здесь летали только АН-2: маленькие, тихоходные и сильно зависимые от погоды. Работают только в пределах прямой видимости. Погода вроде хорошая, а сообщения нет, так как перевалы закрыты облаками или туманом. Внешняя сторона дела не изменилась: те же проблемы, вечная нехватка чего-то, какие-то авралы и соответствующая униформа, в которой самый экзотический элемент – длинные рыбацкие сапоги с завёрнутыми наподобие мушкетерских ботфортов голенищами. Так к ним привык, что даже в Н-ске пару завёл и иной раз в них щеголял на лодочной станции. География прежняя, но положение уже было иное. Началось с того, что в первое же утро на новом месте ко мне пришла женщина. Как выяснилось, это была жена оного из капитанов комбинатского флота по фамилии Морозова, и без всякой дипломатии в лоб поставила вопрос. Как главному инженеру мне отводится 3-комнатная квартира, а они с тремя детьми ютятся в однокомнатной. Когда я, не вступая в дискуссию, сразу предложил поменяться, она от радости утратила дар речи. Мне это ровно ничего не стоило, проблемы были в другом. Шире круг ответственности и спроса. По должности на меня легла ответственность за безопасность людей, поскольку по должности я оказался председателем экзаменационной комиссии по проверке знаний ИТР и мастеров в области ТБ. Пришлось срочно штудировать тома инструкций и наставлений, но этого часто бывает недостаточно. Район очень сложен по условиям мореходства. Сильные приливно-отливные течения, меняющие направления дважды в сутки, высокие колебания уровня воды, открытость ветрам и отсутствие укрытий. Шторма сумасшедшие, уличные туалеты переворачивало. Иной раз морская волна перехлёстывала косу и скатывалась в лиман. Буквально накануне моего приезда здесь, в окрестностях Ямских островов разбилась баржа «Татьяна Маландина», названная в память комсомолки, погибшей от рук уголовников, и унесла жизни восьми человек.

Немного позднее мне тоже предстояло тут пройти крещение. Приняли в новом коллективе хорошо. Директор Заболотный – могучий мужик 110 кг весом, оберегал меня, как мог. Авторитет его был таков, что он никогда даже голоса не повышал. Когда шел на доклад к управляющему трестом, выпивал стакан спирта. После доклада выпивал стакан воды из графина, и только тогда захмелялся – рассказывали о его приколах. Разумеется, я старался его не разочаровать. Грамотный помощник, не только технически, но и грамматически, был ему весьма кстати.

На весеннем рыхлом льду в дальнем конце лимана на глубину около 4-х метров провалился трактор С-80. Тракторист не пострадал, успел выскочить. Машину надо было вытаскивать. В отливное время с бригадой моряков и механизаторов отправились на 3х или 4х конных санях в экспедицию. Взяли с собой рацию.  Все с сидорами, работа предстояла тяжёлая. Я велел все продукты сдать одному из мужиков, которого освободил от всех дел и назначил ответственным за кормёжку. Всем это решение пришлось по душе, можно было спокойно заниматься делом. Дело срочное, авральное, но суеты не терпит. Прорубили подходы, заложили «мертвяки», завели троса через блоки. Седьмым концом с помощью другого трактора – позаимствовали в соседнем колхозе приготовились тянуть. Я, по укоренившейся привычке за всё хвататься своими руками, на морском дне, цеплял троса к утопленнику как последний боцман. Вода ушла, но грязи было достаточно. Сверху ледовый покров, сквозь пролом виднеется далёкое небо. Может и не запомнился бы этот не такой уж знаменательный эпизод, если бы не сообщение, которое именно в этот момент передал сверху радист: «В космосе майор Гагарин!» А ещё это был 24-й день рождения моей далёкой женушки. Как молоды мы были, и как давно это было! 

Всё до винтика привозное. Основной грузопоток шёл морем с разгрузкой на рейде. Корабль становился в километре от берега, буксир тянул к нему плашкоут, на который принимали грузы. Всякие, от стройматериалов до болгарского конфитюра, который мне до сих пор памятен. А потом таким же манером в обратном направлении отгружали рыбопродукцию. И вот один из наших ведущих капитанов заявляет, что не может выполнять эту работу, так как дизель глохнет в самый неподходящий момент, и волна бьет судёнышко о стальную стенку парохода, как о скалу. Это было мое первое испытание на новом месте – разобраться и устранить причину. Прибыл на борт. Отдали дань морскому гостеприимству, после чего  оправляю капитана спать, а сам с мотористом спускаюсь в машинное отделение. Прослеживаю весь путь топлива от основной емкости – танка до топливного насоса дизеля. Между ними расходный бачок литров на 20 с водомерным стеклом, которое мне показалось подозрительным по цвету – какое-то мутное, особенно внизу. Снимаем крышку на шести болтах. Запускаю туда руку, и кисть погружается в осадочные массы, накопившиеся за годы работы. Промыли, вычистили. Тут и прилив подоспел. Капитан сомневается, что там можно сделать за 2-3 часа, когда они с этим второй сезон маются. Я его успокоил. что остаюсь на борту на время первого рейса, и пошёл в кубрик отсыпаться.. Излишне говорить, что мотор работал безупречно и меня никто не побеспокоил.

Пригодился опыт экспедиционной работы. Комбинат кроме основной базы имел два рыбозавода. Очень приличный с лесопилкой и посадочной полосой в Тахтоямске и полузаброшенный приемный пункт в Тумана′х. Отправлялись первым рейсом, открывая навигацию. Льды отошли в море, можно было пробираться по разводьям. Выходить из лимана в море надо через бутылочное горлышко шириной 50 метров. В прилив там сильнейшее течение в сторону лимана – заливается океанская вода, уровень которой повышается. В отлив – наоборот, с той же энергией она выливается обратно. Мы, конечно, с погрузкой замешкались и выходили, когда вода могучим потоком уже устремилась на морские просторы. Нас несло, как при сплаве по горной реке. Дальше – как в кошмарном сне. Катер, имеющий более глубокую осадку, цепляет килем дно и останавливается. Сзади на него летит громадная груженая баржа. Расстояние всего  на длину буксира – где-то около 70 м. Шкипер успевает вывернуть руль, и она проносится мимо на расстоянии 2-3 м от нашего борта. В голове прокручиваются мысли: сейчас силой инерции она развернет буксирным концом катер лагом и повалит на бок. Это дольше рассказывать, чем делать. Я перепрыгиваю на борт баржи, и пытаюсь отпустить якорь. Это довольно просто, отключаешь стопор лебёдки, и якорная цепь с грохотом сыплется в воду. Баржа замедляет ход и останавливается, не причинив вреда катеру и людям. На судне командует капитан. Но в этой экспедиции я был старшим по должности и ответственным за ТБ. Случись что, даже не хочется думать о последствиях. Также как и в том случае, если бы я поскользнулся, промахнулся, оступился. Вылавливать меня в теплой одежде и тех самых сапогах, да ещё при таком течении, просто некому бы  было. Не было никакой ругани, разборок, поисков виновников. Начальство об этом происшествии не узнало. Обсохли, переждали отлив, подошла следующая вода, и мы отправились далее по маршруту уже без приключений. Правда, несмотря на лёд, была сильная качка. Мёртвая зыбь от далёкого шторма. Все были чем-то заняты, вести баржу во льдах непросто. Молоденький кок свалился с приступом морской болезни. В начале навигации бывает почти со всеми, потом организм быстро приспосабливается. Все проголодались. Пришлось отступить от субординации. Пошёл на камбуз, поставил на плиту 4 самых больших кастрюли, налил по половинке воды, чтобы не выплёскивалась через край от качки, насыпал в каждую по паре стаканов гречки, кинул по банке тушенки. Через час или полтора было полное счастье для всей нашей экспедиционной команды, о недавнем приключении даже не вспомнили. После практики Недоразумения работа на рыббазе в Туманах особого труда не представляла. Навес там был. Поставили рамы, натянули брезентовые чаны. В проходе и далее до пирса из деревянного бруса проложили рельсы, сверху набили обручное полосовое железо и пустили вагонетку с тяговым тросом от лебёдки. Можно было принимать рыбу.

 В один из ярких солнечных дней я почувствовал себя совершенно счастливым человеком: после полуторалетней разлуки и успешного завершения учёбы в институте ко мне возвратилась любимая жена. Однако, работы для неё здесь, увы, не было и не предвиделось. Во время её вынужденного отпуска нам не хотелось расставаться ни на минуту, и она даже побывала со мной на той дальней точке, которую я открывал в начале навигации. Шла красная рыба, причём сплошным валом.  На берегах реки было полно жирующих медведей, и на прогулку с любимой женщиной я брал карабин, заряженный боевыми патронами. Запомнился обратный путь домой: шли на катере по свежему морю при ярком свете солнца. Волны блестели, разбиваясь на тысячи сверкающих брызг о форштевень  судна, а носовая часть зарывалась в воду до якорных клюзов. В дальнейшем на такие шаги я её не привлекал, и правильно делал. Всё же не женское это дело.

Понятно, что работа была здесь смыслом жизни, быт и всё с ним связанное - потом. Питание для такой интенсивной нагрузки было скромным, на  консервах. Брать рыбу в цехе или у рыбаков было неловко, а организовать торговлю никому в голову не приходило. Зачем, если по ней ходишь? Часто, возвращаясь вечером домой, я находил на подоконнике пергаментный сверток с красной икрой граммов на 500, который забрасывал через открытую форточку кто-то из мастеров-икрянщиц, проходивших мимо с работы. Я так никогда и  не узнал, кто обо мне так трогательно заботился..

С работой для Галины надо было что-то делать. На открытие аптеки надежд не было, там и больницы приличной не существовало, лишь фельдшерский пункт. Решили, что она возвращается в Магадан и приступает к работе по специальности, это было очень важно, т.к. у нее, как раньше и у меня, трудовой стаж начинался с нуля. А после окончания путины я мог что-то предпринять для воссоединения нашей семьи. Так и сделали. Дни моей броховской эпопеи пошли по обратному счёту. Покидая поздней осенью этот суровый край сильных и мужественных людей, хорошо помню, что из 120 кг моего багажа более 80 составляли книги. Пришлось катером добираться до Тахтоямска, а уж там ожидать самолёта. Это был всё тот же неизменный АН-2, с которым приходилось иметь дело при любой поездке в областной или районный центр.

Исповедь моя была бы неполной, если бы не коснулся ещё одного сюжета, увы – драматического. За время моего пребывания на посту главного инженера было два смертельных несчастных случая. Дело это серьезное, за него можно не только поплатиться должностью, но и попасть под суд. Сейчас я понимаю, что меня поберегли и прикрыли как молодого и недостаточно опытного работника, но выговор я всё же схлопотал. Сначала утонул шкипер одного из плашкоутов. Точнее, он пропал. А уж позднее его нашли выброшенным волнами на берег километрах в 6 от посёлка. Пирса с морской стороны у нас там не было, и плашкоуты ставились на якорь метрах в 70 от берега. Близко, а недоступно. Бедняга соорудил себе лодчонку из фанеры размером с обычную ванну. Сам спускал и поднимал её на борт без посторонней помощи. Предполагается, что она и стала причиной его гибели. К тому же, как обычно, любил выпить и делал это с завидной регулярностью. Дело было ночное, свидетелей не нашлось. Его непосредственным начальником был капитан нашего флота. На его и моё счастье согласно записи в судовом журнале пострадавший был в отгуле, т.е. он был в нерабочем состоянии и находился на борту только как по месту проживания. Мне как-то никогда в голову не приходило, не была ли эта запись сделана задним числом? Какие могли быть отгулы в разгар навигации? Второй случай произошел в Туманах. Мастер держал в руках шланг, перекачивая тузлук, когда кабель пробило на корпус, и он хлопнулся на спину, одевшись затылком на некстати подвернувшийся металлический штырь. Всё произошло мгновенно. Было, конечно, расследование, которое выявило грубое нарушение со стороны пострадавшего, в то время, как сам он только что прошёл полное обучение, успешно сдал комиссии экзамен и получил право инструктировать и допускать к работе других. Печально.

Сейчас, когда я описываю события тех лет, складывается отчетливая картина интенсивной и насыщенной жизни, полной конкретных дел и ощутимых результатов. Между тем, никаких перспектив для себя в этой сфере я не видел, настроение было безрадостным, мне казалось, что я безвозвратно теряю время, и лучшие годы жизни уходят впустую. Потому что работал не по специальности, которой я гордился и дорожил. И, естественно, постепенно утрачивал квалификацию, которую получил в институте. Броховские события усилили этот настрой. Так что дальнейший крутой поворот моей судьбы морально был уже подготовлен всем ходом предшествующих событий.

Получил направление в Ольский рыбокомбинат, расположенный в райцентре, где была работа для супруги. Удивляюсь, но в процессе всех этих скитаний по прибрежным закоулкам области я не помню, чтобы были проблемы с жильём. Впрочем, так происходило и в дальнейшем. Единственная задержка случилась при переезде в Новосибирск, когда нам пришлось жить 8 месяцев в секции общежития на Мичурина 5, пока мы не получили ключи от новенькой 3-комнатной квартиры. Правда, у «Золотой нивы» - почти на окраине города. В Оле мы жили прямо через дорогу от конторы рыбокомбината. Район типа нашего Новосибирского сельского: он окружал Магадан со всех сторон и содержал его на своей территории. Расстояние до областного центра составляло тридцать километров, но они были непреодолимы для сухопутного транспорта из-за отсутствия моста на реке, его построили несколько позднее. Морем тоже дорога была неприемлемой, поскольку надо было огибать контур причудливо изогнутой береговой линии, что удлиняло маршрут раза в четыре. Сообщение было только по воздуху. На севере такие шутки нередки: близкое не означает доступное.

Этот период работы – сравнительно непродолжительный – как-то совсем не отложился в памяти. Конкретными техническими проблемами почти не занимался. За исключением одного случая. Прибегает как-то разъярённая молодая женщина. Даже не знаю, кто её ко мне направил, видимо, руководствуясь инстинктом собственного самосохранения. Ругается, на чём свет стоит. Правда, пока культурно, без матюгов. Оказывается, это была заведующая новым детским садом, который накануне моего приезда ввели в эксплуатацию, и там плохо работало отопление, мёрзли и простывали дети и женщины. Пришлось идти разбираться. Осмотрел систему, всё сделано по проекту, смонтировано качественно. Начал на ощупь искать то место, где трубы из горячих делаются холодными. В конце концов, нашёл целый закуток где-то в дальних помещениях первого этажа. Вызвал слесаря, отвернули пробку, удалили грязевую массу. В общем, задачка для сантехника третьего разряда. И на это тратить жизнь и лучшие годы? Душевная тоска не проходила.  

Однажды глухим декабрьским вечером, где-то около 12 ночи раздался сильный стук  в окно. Телевизоров тогда не было, на работу вставать рано, словом, мы уже спали. Пока я проснулся, сообразил, в чем дело, оделся и прочее, стукача и след простыл. Ну, и бог с ним. Значит, так надо было. Утром узнал, что меня избрали вторым секретарем райкома комсомола, хотели спросить согласия и представить активу, но не достучались. Так наутро я стал комсомольским работником. Коллеги ИТР откровенно недоумевали: хоть бы уж первым, а то лишь вторым. У меня как раз в это время заканчивался годичный кандидатский стаж, после которого принимали в члены партии, и особенно противиться не было возможности. Формула была четкая: «Партия сказала – надо, комсомол ответил – есть». Честно сказать, я к тому времени уже как-то «засветился». С полгода перед этим был районный актив рыбаков, на котором директор предложил выступить вместо него, а посоветовать, о чём сказать, не догадался. А я, как только попал на трибуну, с азартом небитого кочета врезал всем от души и под завязку: про нехватку запчастей и накопившиеся неликвиды, о встречных перевозках и бюрократической волоките, о бестолковщине в использовании сезонников, ну и так далее. Поводов действительно было много. Директор мой только удрученно головой качал, и не понять было, в знак сочувствия или осуждающе. На мероприятии присутствовал Павел Яковлевич Афанасьев – первый секретарь обкома, из кондовых довоенных кадров послеоктябрьской формации. И вот он встает в президиуме – тогда манера была такая – прерывает, и, показывая на меня пальцем,  обращается к сидящим в зале со словами одобрения и поддержки. Сейчас я понимаю, что иначе он не мог поступить, так как сам бы тогда оказался среди тех, на кого я «покатил бочку». Наверное, из-за его поддержки этот эпизод прошел для меня безнаказанно. Впрочем, возможно, я ошибался, когда так думал. Безнаказанно ничто не проходит.