Колыма рыбацкая:1959-1962.

Интересно  установить те стимулы, что толкнули наших друзей и  меня с молодой женой на край земли – в самом прямом смысле слова. Главное, решение принято обдуманно и целой группой отнюдь не авантюристов.  На одной из более поздних встреч с однокашниками ныне покойный однокурсник, сам выбравший для работы опытный завод СО РАН в Н-ске, выразился вполне определенно: не надо про романтику, поехали за деньгами. Конечно, это совсем не так. Во-первых, какие там платят деньги, мы не имели никакого понятия. Но главное – даже те, что были, мимо проплыли: Н.С.Хрущёв снял льготы как раз к моменту получения первой северной надбавки в марте 1960 года, а правительство восстановило их за год или два перед нашим отъездом, когда стала ясна вся пагубность этого шага. Тем не менее, мы отработали, что положено и сверх того, не считая судьбу несчастной, а жизнь несостоявшейся. Как раз  наоборот.

Что касается меня лично, это, скорее всего, последствия увлечения книгами путешественников и исследователей – Пржевальского,  Семёнова-Тянь-Шанского, Козлова, Арсеньева. Увлекался книгами  о покорителях Севера и Антарктиды – Седове, Дежневе, Скотте, Амундсене, ну и так далее. Это с одной стороны. С другой – нудное однообразие крестьянско-сельского быта. Помню тоску и зависть, которые охватывали меня во время прополки бесконечных рядов заросшей травой картошки, когда я видел высоко в небе пролетающий самолет и белый след конверсии. Чувство, которое испытывали, наверное, многие. Будто настоящая жизнь проходит мимо. Сейчас, занимаясь на даче простыми обыденными делами, я искренне сочувствую тем, кто находится в плывущих в голубой и холодной безжизненной синеве неба самолётах: Куда? Зачем? И чем закончите? Подлинная-то жизнь, а не погоня за призраками, находится  здесь, на земле, на грядках и полях.

Позднее попытался сформулировать значимые цели жизни. Получилось три альтернативных варианта. Первые два очевидные: профессиональная карьера и деньги. В Советское время они не совпадали. Наконец, разнообразие впечатлений, возможность повидать и  познать мир, испытать себя. По этому третьему варианту и прожил. Ещё не до конца, но что именно так получилось в результате, уже ясно.

Что касается приключений, их могло бы быть и поменьше. Начались они уже в пути. На какой-то станции побежал с молочной широкогорлой бутылкой на тесёмочной подвеске за кипятком – в те времена общедоступный кран с кипятком на каждой станции был нормой, зато в вагонах титанов не было. Поезд был прикрыт товарняком, я что-то замешкался, и он «ту-ту» без меня, только последний вагон мотнулся на стрелках, и исчез вдали -  с Галиной и вещами. Я в домашнем трико, тапочках и с бутылкой кипятка в руках. Побежал к начальнику вокзала, тот успокоил, мол, скоро идет экспресс, который догоняет наш, и он меня на него посадит. Билет и паспорт мне передали уже на следующей станции. В отличие от нашего переполненного поезда это шёл полупустым. Ночью разговорились с одним из подсевших на какой-то станции пассажиром. Такого невозможно придумать! Он оказался выпускником нашего факультета и нашей специальности предыдущих лет. Вспомнили преподавателей, аудитории, общих  знакомых и т.д. Оказалось, в глухих местах Восточной Сибири, где берут истоки притоки Амура, они строят корпуса военных кораблей, которые потом сплавляются до океана. Много чудес в нашей необъятной стране было. Ещё больше стало. Только не чудес, а фокусов.

Проходит день, другой, а догнать поезд с Галиной не получается. Так и гнался бы до самого океана, если бы не догадался дать телеграмму, чтобы мою подругу с вещами сняли с поезда и задержали до моего прибытия. Дальше мы уже не расставались до конца пути. Но до него было далеко. Если быть совсем точным, мы его и сейчас ещё не достигли.

Дело было в конце августа, и когда мы прибыли в Находку, откуда дальше путь пролегал морем, то столкнулись с огромным наплывом северян, торопившихся с детьми из отпусков к началу учебного года. Собралась вся наша компания, и вместе мы пробились в ряды пассажиров 2-го класса на комфортабельный теплоход «Александр Можайский», который курсировал в те годы на линии Находка-Нагаево. Один из однокурсников опоздал. Прибыл, когда билеты закончились. Остался дорогущий люкс. Собрали деньги, какие были, взяли люкс – рядом капитанская каюта, буфет и всё такое, включая фужеры и посуду. Там мы всю дорогу и пропадали, расходясь по каютам только на ночь. Не смущало даже то, что второй люкс, говорят, областной прокурор занимал.

Пролив Лаперуза проходим ночью. Слева сахалинский мыс Анива с маяком, справа огни Хоккайдо, за кормой уходит вдаль светящийся след от винтов корабля. В старых своих записях нашёл характеристику этого замечательного корабля. Водоизмещение 14500 т, длина 157 м, ширина 17. Две турбины по 7500 лошадей стремительно влекут нас в неведомое будущее с хорошей скоростью – узлов 14-15. Красиво и романтично, как в кино. Но недолго: началась качка. Не то, чтобы штормовая, но чувствительная. Большая часть пассажиров залегла в каютах. Мы героически держимся. С помощью судового бара, который у нас под боком. Через 4 суток 14 часов пути входим в Нагаевскую бухту. Справа и слева сурового облика сопки, впереди амфитеатром домики, домишки и настоящие белокаменные городские дома – хорошо знакомая картина каждому, кто прибывал в Магадан морем.

В отделе кадров рыбтреста, куда мы явились согласно бумагам, некоторое недоумение: не ждали. Оказывается, заявки они давали регулярно, но этим дело и ограничивалось: так как никто не приезжал. Холостяка Г.Киселёва они ещё могут где-то пристроить, но семейного… Не соглашусь ли я поехать кое-куда дальше? Странный вопрос, я что ли затем ехал, чтобы в городе оседать? В городе провели дня два. Первую ночь в т.н. «транзитке» - комната примерно на 20-25 коек на 4-м километре. Нормальная обстановка, всё путем. Позднее узнал, что это бывший пересыльный лагерь. Вторую ночь провели у Геннадия, которому уже выделили коттедж, более похожий на жилище аборигена.

 Довольно оперативно согласовали мое дальнейшее перемещение, и 19 сентября мы отправились в Северо-Эвенск, где базировался Наяханский рыбокомбинат, но не всё так просто. За 2 с небольшим часа на самолёте ИЛ-12 добрались до Гижиги – там полоса более подходящая. Ереночевали на каких-то скамейках и только назавтра на Ли-2 перелетели к месту назначения. Неприютная, продуваемая всеми ветрами тундра, скудная растительность кустарникового типа, кругом камни, галька, полуголые сопки и очень много серо-свинцового пустынного моря. Убогие одноэтажные деревянные строения, контора, непременная  радиостанция с мачтой приемной антенны. Не раз и не два приходилось в дальнейшем бывать в таких местах, общим для которых остается чувство большого облегчения на душе, когда видишь их из окна самолета, который тебя оттуда уносит куда подальше.

Поселили нас в пустующем кабинете рыбокомбинатовской конторы, и мы ещё недели две ждали решения нашей судьбы. Ждали возвращения главного инженера – моего нового начальника, который был в командировке. Чтобы не заскучал, а может в порядке контроля моей подготовки, поручили поставить на колеса ленточный транспортер, чтобы использовать для выгрузки сыпучих грузов. Полез по справочникам искать величину угла естественного откоса для разных сыпучих материалов, чтобы рассчитать угол наклона. Выделили пару человек рабочих, сварщика, и мы соорудили нечто невообразимое. С помощью ручной червячной лебедки можно было менять угол наклона транспортера. Радовались все вместе, когда удалось реализовать замысел. Дальнейшая судьба моего первенца конструкторской мысли осталась неизвестной, мнение заказчика тоже как-то не проявилось.

 Дальше с нами решили просто: отправить на зиму глядя ещё дальше – на рыбозавод Таватум – сейчас этот поселок значится на карте как нежилой. Он размещался в обильном рыбой месте и давал хорошие результаты в путину, а в остальное время обслуживался коллективом человек в 50. По 5-6 месяцев в году поселок бывает полностью отрезан от мира, если не считать 120 км по сопкам и тайге на собачках с двумя-тремя ночевками, так что для поддержания работоспособности механизмов и жизни людей толковый механик нужен был позарез. А где такого возьмешь? Вот меня и послали. Часа четыре в пустынном предзимнем море на плашкоуте с грузом соли. Волны, ветер, брызги. Холодно, но температура пока плюсовая, обмерзания судна нет. На мне полуботиночки, легкое пальтецо, какая-то кепчонка на голове. И Галя экипирована соответственно – без мехов и утеплений. Однако, настроение бодрое. Тревоги или озабоченности – никакой. Напротив, абсолютная уверенность, что всё будет хорошо. Хотя никого ни о чем не просили и никаких условий не ставили. В прилив пристали к берегу, вода ушла, мы на суше. Часов через 6-8 она вернется, разгрузка должна быть закончена, буксир с пустым плашкоутом уходит на зимний отстой, навигация заканчивается.

Директор  рыбозавода Дмитрий Иванов  – невысокий подвижный шатен, весельчак и заводила – в  озабоченности. Хотя его по рации предупредили, он несколько озадачен. Пацана прислали, можно ли на него положиться и куда   поселить? Спрашивает, справлюсь ли с трактором ДТ-54  в случае необходимости. А чего с ним не справиться, если я на АТЗ практиковался и видел, как и из чего его собирают. Дима повеселел. Можно отпустить тракториста, который давно просился отсюда, и для нас освобождается «коттедж» примерно 3х4 метра с минимумом мебели и посуды. Так было везде: в этих местах люди скарб с собой не таскают. Есть печка, кладовка, окна-двери целые – словом, домик вполне жилой. Так мы начали самостоятельную жизнь. Это был наш с Галиной первый дом, откуда я уходил на работу и возвращался, а она провожала меня и встречала улыбкой, тёплым словом и горячим борщом.

Рядом речка – рыбная, лососевая – но это в путину. Утром вижу вдали деревья, украшенные белыми гроздьями: полярные куропатки уже побелели, хотя снега ещё нет. С другой стороны  к поселку прилегает сопка,  у ее подножия останки сейнера. Потом нам рассказали, что лет за пять до нашего прибытия от землетрясения под Японским морем произошло цунами, это память о нём. Людей спасла как раз эта сопка. Прямо напротив нас – Камчатка. До нее не одна сотня километров, но в ясную погоду видны её горные хребты, как будто парящие невысоко над водой полупрозрачные призраки. В один из первых выходных мужики приглашают на рыбалку. ЗИЛ-151 загружается пустыми мешками – штук 30-40. Оказывается, под рыбу. Вверх по речке, глубина которой сейчас не более 30 см, примерно через 3-4 км омут диаметром 15-20 м. На зимовку туда набивается несметное количество рыбы. Мужики, обходя по краям яму, заводят невод, и общими усилиями мы его еле вытаскиваем. Рыба полусонная, в основном полуметрового размера. Далее остается только наполнить мешки. Это голец, мальма по-местному. Из породы лосося, похожа на хариуса, но не мигрирует, зимует на месте. Относится к вредным породам, т.к. пожирает икру кеты и горбуши, подрывая ее запасы. Разрешено ловить круглогодично без ограничения. Проехали по поселку, сбросив по мешку у каждого дома – всем хватало. Я свою часть добычи после окунания в воду и обвалки в снегу сложил в холодной кладовке поленницей и лакомился ею всю зиму – до апреля. 

Природа здесь была богаче и живописнее, чем в других местах. Объяснялось просто: особый микроклимат. Километрах в шести били горячие ключи, даже купальня примитивная была оборудована. Вода сильно минерализованная, не уверен, что были исследования  её свойств. На таких источниках уже был построен приличный курорт Талая – более доступный по расположению от Магадана, пользовавшийся хорошей репутацией у колымчан.

В трудовых буднях время летело стремительно. Подготовка производства, техники к зиме. Дрова опять же. А главное – имел персональный наказ директора комбината  построить за зиму фригаторный склад для хранения малосольной рыбы и икры. Схема простая: утепленный торфом склад, под потолком трубы, по которым циркулирует охлажденный льдосолевой смесью до минусовых температур рассол. Всё получилось. Хотя расчеты делались буквально «на коленке». Температура держалась на уровне +2°С. Кроме того, строили тёплый гараж на 2 бокса – для автомобиля и трактора. На электростанции установили маленький дизель с генератором на случай аварии и для собственных нужд. Поставили токарно-винторезный станок. Кузница была, так что кое-что мы с бригадой механизаторов уже могли.

С техникой были разные нестандартные ситуации, некоторые из них  помню. Прибегает однажды с выпученными от перепуга  глазами тракторист Миша – появился у нас такой, из освободившихся зеков, спокойный и работящий парень. Оказалось, выхлоп идет через заливную горловину радиатора. Ясно, прокладку головки блока пробило. Полдня работы. Другой раз, это было в сильный мороз,   при запуске обнаружилось, что пускач крутит дизель в обратную сторону. Он двухтактный, и в ВМТ поршень не смог преодолеть нагрузки и пошел обратно. Случилось и более серьезное происшествие: пошёл в разнос вспомогательный дизелёк – всего-то два цилиндра, а шуму наделал – дико по поросячьи взвыл, как мотоцикл на гонках. Погас свет. Собственно, это и было причиной аварии: пропало возбуждение генератора и нагрузка обнулилась.

Моторист Семёныч перетрухал и  убежал на улицу. Я наощупь  нашарил и включил рычажки декомпрессора, которые фиксируют клапаны в открытом состоянии. Это устройство позволяло  дизель запускать обычной заводной ручкой. Раскрутишь его как патефон, потом быстренько включаешь клапаны, и он начинает свою песню. Картина  открылась впечатляющая, жаль, что эти детали я не мог отправить на родную кафедру для коллекции. Заглушки в блоке выбило давлением шестеренчатой водяной помпы. Шатуны болтались на шейках вала с люфтом 5 мм – растянулись, но не лопнули шатунные болты. Днища поршней были пробиты клапанами. Движок давно своё отслужил и был списан, мотористы восстановили его по своей инициативе – и вот, такой финал. Семёныч пополнил набор своих «подвигов» ещё одним героическим эпизодом. Как мне рассказывали, капитан судна выгнал его из команды после того, как, будучи на вахте в машинном отделении, он задремал и проворонил команду «Стоп» с мостика. Катер на всем ходу врезался в пирс. Серьезного урона не случилось, но на море такого не прощают. Списали на мою голову.

Отношения с людьми в целом были очень хорошие, но складывались они порой непросто. Вспоминаю такой случай. Просыпаюсь часа в 3 ночи и слышу работу дизеля электростанции. Что-то случилось, такое не полагается. После 12 ночи свет всегда отключался. У радиста был свой мини-движок на бензине. Оделся, пошёл проверить. Вижу – дизель работает, моторист спит. Не стал будить, заглушил и пошел досыпать. Утром около 8 прихожу на станцию, моторист (Виктор Хомутов) медвежьей комплекции хватает паяльную лампу и бросается на меня. Отбиваю нападение, в схватку не вступаю. Потом узнал: ночью катером прибыл директор комбината, и моториста попросили с полчаса повременить с отключением, чтобы поужинать.  А тут я. Подставил как бы беднягу перед начальниками. Но те уже давно спали сами и ничего не заметили. Я никому жаловаться не стал, к мотористу никаких претензий, кроме того, что заснул на вахте, но и об этом знаю только я сам. Как он, бедняга, потом мучился, приносил извинения. В дальнейшем стал моим лучшим другом и помощником, попутно втянув в ряд авантюр.

У нас была мотодори – килевая лодка с дизельком 20 л.с., - приличной грузоподъемности и с хорошими мореходными качествами. На ней ходили на птичьи базары за яйцами. Головокружительные скалы высотой 40-50 м над бушующим морем. Птичьего дерьма полно, кое-где проброшены полусгнившие верёвки. Никого эти яйца особо не интересовали, и в рационе они занимали нулевую позицию, но пропустить такое приключение невозможно. Основную массу птиц составляли кайры, местное наименование – ары. Много стремительных, как молнии, топорков – черных с кавказским горбоносым клювом. И бакланы, бакланы. Считается самой бесполезной и глупой птицей. Идёт прямо на людей, к костру. Мясо несъедобно из-за рыбьего запаха. Яйца баклана тоже несъедобны, их невозможно сварить вкрутую, являются идеальным слабительным. Иногда над новичками подшучивают, угощая их бакланьими яйцами.

Но это не всё. На медведя раза три ходили. Видели, стреляли, убежали. Не мы, медведи. От медведя не убежишь. Эти похождения проходили в выходные. Белые ночи, светло. В море на плавающих ледовых полях рёв морзверя стоит круглосуточный, у них брачный сезон. Возвращаясь домой на небольшой быстроходной лодчонке под мотором «Москва», решили сократить путь, и пошли через залив шириной около 20 км напрямую. Когда оказались на максимальном расстоянии от берега – 15-20 км – попали в сильную струю ветра, который как из аэродинамической трубы вырывался из берегового распадка (Пёстрая Дресва). Волна не успела разыграться, но с крутых барашков ветром срывало водяную пыль, которая залила зажигание и нас промочила до нитки. Короче, нас понесло в открытое море. Виктор бросил всё, схватился за вёсла и начал грести изо всех сил. Тщетно. Берег неотвратимо удалялся, а мы замерзали – температура была около нуля, но с водой и ветром. Догадались плеснуть в ведёрко бензину и поджечь. Появился костерок, у которого можно было отогреть закоченевшие руки. Потом от  безысходности ситуации я начал импровизировать. Открепил мотор, затащил его в шлюпку, оторвал где-то на животе кусок сухой рубашки, протер провода и свечи, разок-другой дернул пусковой шнур. И тут случилось чудо. Мотор затарахтел! Хомутов моментально преобразился, перебрался на корму, не заглушая, воткнул его на место. На средних оборотах, чтобы не залить лодку волнами, попробовал дать ход. Получилось. Минут на пять. Но теперь мы уже знали, что надо делать. Проделав такую процедуру три или четыре раза, выбрались из ветреной полосы. Трудно было поверить, стоял почти полный штиль. Но сзади были видны белые гребни и туман из водно-солевой пыли. Прибыли часа в 4 утра. Молча разошлись поспать, к 8 на работу. Днём помалкивали, хвалиться было нечем. Ситуация до сих пор представляется одной из наиболее критических, пережитых в те годы. Но, увы, не единственной.

У нас  была комсомольская организация. Человек восемь. Не помню собраний, заседаний, работа была иная. На складе нашли бухту вязальной проволоки, которая применялась при упаковке слабосолёной сельди в ящики. Протянули линию вдоль улицы и к Октябрьским праздникам дали в дома радио. Это было событие. О транзисторах тогда ещё и не помышляли. Потом какую-то самодеятельность организовали. Под Новый год горку для детей соорудили и ёлку в клубе поставили. Словом, жили нормальной полноценной жизнью.

На Новый год  Галя должна была возвращаться в Томск для завершения учёбы. Вопрос не дискутировался: надо. Иначе я поступить не мог. И вот она, снаряженная по всем правилам, в кухлянке, валенках, теплой шапке – собрали, что было, чем-то люди помогли – уехала на собачках с надёжным каюром в райцентр и далее. Чтобы через полтора года возвратиться с дипломом специалиста ещё более красивой и желанной. Но до этого времени ещё надо было дожить.

Север себя проявлял вполне реально. Основные продукты питания были сухими: картошка, капуста, лук, яичный порошок. Остальное, кроме рыбы, консервированное. Сколько оно хранилось, пока попадало к нам на стол, никто не знает. Говорили о низком содержании кислорода, о магнитных бурях, об авитаминозе – и о многом другом. Помню состояние дикой слабости и дрожи в коленках после некоторой физической нагрузки, особенно это проявлялось весной. Да и зимой тоже. Однажды пришлось рубить мерзлую древесину. Какую-то дорогу расчищали в таежных зарослях. Замах есть, а руки не держат. Топор вырвался и улетел метров на двадцать. Хорошо, никого на траектории не оказалось.

С началом весны пошла сельдь. Весенняя, нерестовая – с икрой. По-хорошему её надо было бы не тревожить, пусть множится. Но понемногу ловили. Нужда была в стране острая, устанавливали квоту. Тут штука ещё в том, что лов ставными неводами вели местные национальные колхозы, для которых это было традиционное занятие и доход. Прикочевали, поставили палатки, пригнали откуда-то кунгасы – пошла путина. Как оказалось, люди довольно дикие. Слесарь Вася Зайцев, прибывший сюда годом раньше, рассказывал, что, опасаясь божьей кары, они не хотели принять в свой круг своего же товарища-рыбака, который свалился в воду, но был нашими ребятами спасен.  Мол, нарушил волю богов, которые хотели его забрать к себе. Дело решилось вечерним камланием, когда неудачнику сменили имя. А в наш сезон учудили другое. Молодой мужик-эвен из ревности убил жену и стрелял в себя, тяжело ранил. Отправили на самом быстром катере, какой был, в район. Минут через 40 возвращаются с приспущенным флагом. Ясно, на борту покойник. Похоронили несчастных здесь же неподалёку.

Таватумский период длился менее года, уже в июле стало ясно, что хорошей рыбы в этом году здесь не будет. Меня отозвали на комбинат. Я и не возражал, тем более, что по местным масштабам мне тут уже становилось тесновато и скучно. А главное, помнил, что в Таватуме для Гали нет  работы по специальности. 

В северных условиях высока текучесть кадров. Люди приезжают, уезжают, ищут более подходящее по условиям труда и жизни места. Не прошло и года после моего приезда на Колыму, как мне уже предложили пост главного механика комбината. Правда, с приставкой и.о., но это ничего не значит, надо было работать только в полную силу. Должность такова, что когда всё в порядке, тебя никто не видит и вроде как ты тут ни при чем. Но как только что-то сломалось, остановилось – ты в фокусе внимания. Работа заключалась в том, чтобы всё крутилось: флот, автотракторный транспорт, станочный парк, дизельная электростанция, а главное – технологическое оборудование, эти бесчисленные центробежные насосы от двухдюймовых «малышей» для перекачки тузлука до рыбонасосов с улиткой в 200-250 мм, а также транспортерные ленты в сотни метров длиной, грузоподъемные механизмы, внутренний транспорт в виде всяческих вагонеток, электрокар, тележек. Не говоря об электросетях: везде времянки, соль и сырость – убийственное сочетание, причем, в самом прямом смысле слова.

Летний период – особое время. С одной стороны – одна за другой путины: весенняя селедочная, летняя лососевая, осенняя селедочная, зимняя – подледный лов наваги. С другой – это время подготовки техники и механизмов к зиме, время приобретения и доставки  новой техники и запчастей. Чего и сколько надо – это одна сторона, а что и в каких комплектациях имеется на складах и базах Магадана – совсем другая, большей частью, не совпадающая. От оформления заявки до ее исполнения срок от 3-х до 5-ти лет, дело связано с сезонным фактором и навигациями. Так что я получал заказы по заявкам моих предшественников, а мои заявки достались кому-то в наследство. Даже когда появились большие самолёты, на них полагаться было сложно – авиаперевозки сильно дороги, а под «железо» к тому же нужны спецрейсы. Вот и крутись в этих обстоятельствах. Тем не менее, сейчас, охватывая взором этот период, сам поражаюсь, как много было сделано, какой  спектр событий укладывается в ограниченные отрезки времени. Чтобы не запутаться, держу перед собой единственный и бесспорный документ – трудовую книжку, открывающуюся датой 25 августа 1959 года.

Много времени проводил в Магадане, как правило, останавливался у Геннадия. Впрочем, что значит останавливался? Ночевал. Дел была масса. Самых разнообразных. Имел от директора комбината Василия Егоровича Шилова доверенность на право подписи платежных документов и чистые пописанные им бланки с печатями. Хотел бы я видеть, такую ситуацию сегодня. Вопросы решал большей частью самостоятельно, со связью было не очень. Правда, у нас были свои мощные береговые радиостанции и на всех морских судах, но сеансы, как правило, рано утром и поздно вечером. Набирал на складах подходящие типоразмеры подшипников, дефицитные запчасти, резервные агрегаты, вплоть до дизелей и автотракторной техники, если повезёт. Всё это надо упаковать для морской транспортировки, доставить в порт, погрузить на баржу или плашкоут. В общем, сплошная рутина и никакой романтики. А где взять машину для доставки? Держали свой грузовик. Но на сей раз он оказался в капремонте в Спорном – где-то 450  км по Колымской трассе. Не долго думая, оформил на себя доверенность, взял в карман пару ключей с отверткой, и отправился получать машину из ремонта. Туда прибыл  к обеду, до вечера оформил документы, рабочие в цехе прикрепили деревянный кузов к раме, и прямо в ночь я отправился в обратный путь. Была осень, на перевалах снег, местами гололёд. Машина после ремонта не обкатана, идёт тяжело, хотя и пустая – всё же ЗИЛ-151. Заправляясь в очередной раз, обратил внимание, что горючее она жрёт непомерно много, примерно в  1,5 раза против нормы, которая и без того велика – 46 л/100 км пути, и до города на имеющемся запасе на доехать. Что делать? Пошёл к мужикам-водителям советоваться. Оказалось, всё дело в ограничительной шайбе, которую завод ставит между карбюратором и коллектором на период обкатки. Она сильно увеличивает сопротивление и вызывает дикий перерасход. Я, конечно, этого не знал. Пригодился взятый в путь инструмент. Полчаса делов, шайбу удалил – и двигаюсь далее с чувством большого облегчения. Можно осторожно глянуть по сторонам, осмотреться. Но дорога требует максимального внимания. Мосты узкие, не разъехаться. С одного из них меня чуть не столкнули под откос, причём, на самом выходе. Как потом выяснилось, на трассе действует железное местное правило: преимуществом проезда безоговорочно пользуется тот, кто идет со стороны моря. Логика проста: это груженый транспорт, да ещё с прицепными телегами, ему нужно сохранить скорость для преодоления перевала. А обратно идет почти сплошь порожняк. Таких уроков предстояло получить немало. Отмечу одно: взаимопомощь и поддержку водителей в пути. Если ты остановился вынужденно из-за поломки, ни один не проедет мимо. Остановятся, как бы ни спешили, помогут всем, чем могут, поделятся последним. В дальнейшем у меня был случай, когда через иголочный свищ в шланге к радиатору выгнало масло из двигателя. И я случайно обнаружил, что манометр стоит на нуле, сигнальных лампочек тогда  не было. Первый встречный залил мне масла под горлышко, ни о каких деньгах не могло быть и речи. Только «спасибо». Решение проблемы было простое. Шланги поменял местами, дефектный тщательно обмотал изолентой и поставил на сливную сторону, где нет давления.

Дело близилось к рассвету, когда я вышел на длинный ровный участок дороги в районе Стекольного. Впереди стояла группа машин, вокруг люди. Когда до них оставалось метров 150-200, замахали руками. Я по тормозам – не тут то было. Как ехала, так и едет. Хватило ума не давить намертво, а слегка подтормаживая постепенно снижать скорость. Конечно, я их проскочил, остановился метрах в 50 далее. Слез, вернулся: «Чего махали?» «Так гололёд же, куда ты так несёшься?» Действительно, даже стоять приходится осторожно, тем более идти или ехать. Поблагодарил – и дальше в путь. Серым осенним утром добрался до города. Впервые Магадан открылся не с морского побережья – амфитеатром, а со стороны трассы, с перевала 4-6 километров. Дома внизу по всей долине, вдали шпиль телевышки, за ним серая гладь Нагаевской бухты в обрамлении сопок.