Конец советской эмиграции

Новые технологии и уменьшающийся в размере мир изменили концепцию современного иммигранта. По иммигрантам прежних эпох, как по мухе в янтаре, можно было изучать эпоху в истории их родины. Сегодня можно быть иммигрантом, не меняя своей национальной идентификации и не ассимилируясь, то есть практически не становясь иммигрантом

е так давно один мой приятель завез меня в гости к его родителям. Они родом из Питера (или Ленинграда, как они до сих пор его называют), приехали в США примерно в то же время, что и я, то есть в середине 1970-х годов, в Америке неплохо преуспели и жили в огромных размеров частном доме в маленьком городке штата Нью-Джерси. На первом этаже у них вполне американский дом: обитые ворсистым ковром полы, гостиная, столовая, хорошо оборудованная кухня, диваны с журнальным столиком, неохватный телевизор — все как у людей.

Однако спустившись к ним в подвал, я испытал настоящий шок. Там я оказался в советской квартире моего детства, которую они три десятилетия назад запаковали и вывезли с потрохами в эмиграцию. Та же финская стенка с фарфором и фаянсом, те же стеллажи с собраниями сочинений русских и переводных авторов в замурзанных переплетах, те же портреты Есенина и Хемингуэя. Даже потолки в подвале были такие же низкие, как в новостройке на советской окраине.

Таких кусочков позднего брежневизма из бывшего СССР разбросано по Нью-Йорку и другим городам Америки великое множество. Да что греха таить? У моей мамы в квартире, на антресолях и в кладовках, стоят еще картонные образцы продукции Северодонецкого чемоданного завода «Азот», набитые до отказа лучшими образцами советского постельного белья и полотенец.

Еще больше советского осталось в самих людях. Как-то, проезжая на велосипеде через район, где обосновалось много евреев из бывшего СССР, я присел на скамейку рядом с группой стариков. Надо сказать, что на велосипеде я езжу в футбольных майках московского «Спартака», которыми меня снабжает мой московский приятель.

Было жарко, я устал крутить педали и на минуту задумался. Из размышлений меня вывел старческий голос:

— А мы вас, случалось, бивали, — сказал он с южным акцентом.

— Кто? — искренне удивился я. — Кого?

Старик указал на мою майку и хихикнул:

— Кто-кто? Минское «Динамо’» Бывало, что и побеждали мы твой «Спартачок».

Советского Союза, в котором подобный казус мог произойти, тогда уже не существовало лет 15.

В прошлом и позапрошлом веке эмигранты уезжали в Америку навсегда. Со старым миром связь прерывалась — что неудивительно, поскольку письма шли неделями, а путешествие на родину было длительным и дорогостоящим. Многие новоприбывшие себя полностью обновляли, придумывали себе новую биографию или профессию, меняли неблагозвучную фамилию Верди на прекрасную английскую Грин.

Но в душе они сохраняли свою сицилийскую горную деревеньку.

В XIX веке это было не так важно, потому что горная деревенька жила той же жизнью, что и двести или триста лет назад. Но сегодня страны и общества меняются, и меняются очень быстро. В 1970-е годы туристы из Рима и Милана приезжали в Нью-Йорк и им было стыдно за итало-американцев, живущих в Маленькой Италии, которые говорили на смеси диалекта и дурного английского и не верили, что в их бедной, перенаселенной, отсталой стране может происходить что-либо интересное.

Сегодня итальянцы уже не стесняются своих бывших соотечественников. Наоборот, они ходят в разбросанные по всей Америке итальянские кварталы, как в музей. Это такой кусочек старой доброй Италии, которая либо уже исчезла, либо очень быстро исчезает у них на родине. Туристы из России к Брайтону все еще относятся достаточно неприязненно, но многие уже начинают видеть в нем любопытнейший «Парк советского периода».

Наша волна выезжающих из СССР в 1970-е и 1980-е годы была последней, наверно, эмиграцией старого типа. Технически поддерживать связь с теми, кто оставался, было несколько легче, чем в XIX веке, но зато мешал железный занавес. Тот факт, что мы уезжали навсегда, без надежды приехать в гости, чисто психологически требовал скорейшей ассимиляции.

Сегодня иммиграция совсем иная. Мир уменьшился в размере. Авиасообщение подешевело и стало в порядке вещей, и для многих перелет из Нью-Йорка в Москву теперь не более чем продолжительная поездка на автобусе. Телефон практически бесплатный, и на «Скайпе» есть видео. Электронная почта мгновенна, плюс есть еще социальные сети, чаты СМС, и т.д. Новости можно получать по интернету и смотреть телевидение любой страны.

Один мой кузен, переехав в Бостон ребенком, решил уже во взрослом возрасте, что Америка ему неинтересна. Он женился на девушке из сибирской деревни и вернулся на родину — во всех отношениях, кроме географического. В доме он разрешает разговаривать только по-русски, слушает последнюю российскую попсу и смотрит НТВ и Первый канал. К огромному разочарованию родителей, в личной жизни он репатриировался — правда, не выезжая из Бостона.

Мой кузен оказался на стыке старой и новой иммиграции. Теперь приезжающим в США россиянам и вовсе ассимилироваться не обязательно. Или можно делать это, не теряя своей национальной идентификации. Да и иммигрантами их тоже можно назвать лишь с натяжкой, потому что они всегда могут либо вернуться домой, либо поехать жить куда-либо еще.

В отличие от нас они уже не будут больше вывозить замороженный во времени кусочек своей страны. Они будут оставаться частью современной России и меняться так же быстро, как меняется их страна.