Диалог двоечников

Когда я впервые увидел текст Петрановской "про профессора Преображенского" я хотя и удивился, но решил ничего об этом не писать.

Почему удивился? Потому что те немногие тексты этого автора, которые мне приходилось просматривать раньше, в общем, были более-менее профессиональны. Не всегда поражали глубиной психологического анализа и точностью оценок, но прямых и откровенных ляпов я в них не замечал. Впрочем – возможно, как я сейчас думаю, потому что не вчитывался. Текст же о профессоре Преображенском такими ляпами просто переполнен, и автор – это-то и было неожиланным – вдруг превращается из вполне профессионального психолога в человека весьма низкой интеллектуальной и хуже – просто человеческой культуры. Ну, чего стоит, например, пассаж о том, что русскую интеллигенцию вместе с другими новшествам завел Петр "после тотальной зачистки общественного поля от любых намеков на личную свободу, которой успешно занималось российское государство век за веком" (цитата)? Было, значит, общественное поле, на котором росли намеки на личную свободу, а русское государство в 11-м, 12-м и так далее до 17-го века включительно их вытаптывало. Впрочем, не буду пересказывать – кому любопытно могут посмотреть.

Кульминации этот строй мышления достигает в убийственной критике несчастного профессора Преображенского. Филлип Филлиповича. Мне тут вспомнился Виктор Ампилов, который лет двадцать с лишним назад, когда его называли Шариковым, не отказывался, а горячо защищал булгаковского персонажа. Но так далеко, как дипломированный психолог Петрановская, он всё же не шел. Здесь не защита, а нападение: и не тем профессор Преображенский пересаживал половые органы, кому надо, а вовсе каким-то педофилам, насилующим девочек, и приведенную Шариковым машинистку выгнал профессор Преображенский на морозную улицу, и деликатесы-то он наворачивает, и уборную моет не сам...

В общем – плохой человек, редиска... Совсем недавно православные неофиты так же расправлялись с Булгаковым за неканонического Иешуа. Но то были всё же люди без особых претензий на интеллект. У самого Булгакова в ранней прозе, кстати, описан подобный случай: про поэта, докладывающего о Пушкине. Цитирую, дабы не портить роскошь булгаковского текста: "В одну из июньских ночей Пушкина он обработал на славу. За белые штаны, за "вперед гляжу я без боязни", за "камер-юнкерство и холопскую стихию", вообще, за "псевдореволюционность и ханжество", за неприличные стихи и ухаживание за женщинами... Обливаясь потом, в духоте, я сидел в первом ряду и слушал, как докладчик рвал на Пушкине в клочья белые штаны".

В отношении интеллигенции, заведенной Петром вместе с картошкой и Петербургом, – это еще туда-сюда: психолог не обязан быть историком, хотя любой сколько-нибудь образованный человек должен знать, что русская интеллигенция в современном смысле слова начала появляться в середине 19-го века. Всегда на Руси были умные, совестливые, добрые люди. Некоторые из них занимались художественным творчеством – строили церкви и расписывали их. Другие учили и сами учились по монастырям. Но ни Андрей Рублев, ни Нил Сорский не были интеллигентами в современном смысле слова. Это было другое. Не были русскими интеллигентами и петровские дьяки. И даже дворяне пушкинского времени еще не были интеллигентами, хотя и становились уже их предтечами.

Но это пока еще только недостаток образования. А вот в филиппиках проти Филлипа Филлиповича проявляется уже вещь совсем иного склада – недостаток души. А этот недостаток у психолога неизбежно оборачивается недостатком профессионализма, уже совершенно откровенно вылезающем в заявлениях, что профессор у Булгакова хуже Шарикова или что они стоят друг друга.

Почему здесь недостаток профессионализма? А он – в невидении очевидного. Того, о чем Булгаков говорит просто прямым текстом: "Вы стоите на самой низшей ступени развития!". В этом всё дело. Психолог обязан понимать, что люди, развиваясь, проходят через разные ступени развития. Это азбука.

И если психолог эту азбуку знает, то он не может не видеть, что интеллигенция в России (не только в РФ) – это социальная группа лидеров в духовном развитии. Ее средний уровень развития в абсолютном измерении не слишком высокий, но в относительном – он выше, чем у всех остальных социальных групп. Собственно, это и есть определение интеллигенции. И здесь неважно, как лично оценивает себя тот или иной интеллигент. Считает ли он себя выше остального "народа" или ниже: в своем развитии все интеллигенты проходят через фазу, когда обнаруживают, что в некотором смысле они хуже "народа". Важно другое – то, что интеллигенты выше объективно и что их (наша) социальная функция – быть локомотивом духовного (личностного) развития общества.

Это-то и отвратило меня сначала от комментирования текста Петрановской: и текст, и автор (в данном случае) были ниже критики. Писать же настоящую заметку я решил, прочитав ответ Бабченко, которого Петрановская попинала в самом начале своей статьи.

Бабченко не психолог, а журналист, и пишет экспрессивно.

Смысл его ответа в том, что нечего на Путина валить, когда весь народ у нас не очень-то. Хотя и говорит Петрановская, что народ хороший, только слабохарактерный (помните, конечно – "сам червонец стащил, а на таксиста свалил"?), но на деле-то это вовсе не так. То есть он, народ то есть, в общем-то, ничего. Но не очень. И потому ничего хорошего нас не ждет ни с Путиным, ни без.  

Ну, с таким выводом, в общем, не согласиться нельзя. Резанули меня у Бабченко две вещи. Первая – про Ельцина, растрелявшего парламент: не подавил путч, точно такой же, как ГКЧП, а парламент расстрелял. Вторая же – нежелание принять Кадырова, Бер Лазара и почему-то Стрелкова с Мильчаковым в свой народ. Ну, в отношении Бер Лазара, приехавшего в Россию в 91-м году, ничего сказать не могу – не знаю, какое влияние оказали на него потомки русских евреев в Нью-Йорке, где он учился, и как стремительно проходит его ассимиляция в Москве в последние 25 лет. Родившийся, как и Бер Лазар, в Италии, великий русский архитектор Росси приехал в Россию все-таки в более нежном возрасте – в 12 лет, а не в 27, как Бен Лазар. Но оставим Бен Лазара. Писавший на идиш Шолом Алейхем был вполне себе русским писателем. Как и писавший на аварском Расул Гамзатов. И как ни противны мне Стрелков с Мильчаковым, выгнать их из русского народа у меня нет никакой возможности. Впрочем, как и им – меня, "чистокровного" еврея, но при этом и стопроцентного русского. И тут дело не в том, кто себя кем считает – нельзя перестать быть негром, захотев этого. Так же не получится и перестать быть русским. Даже если ты и умудришься стать вполне полноценным американцем. Многократно проверено эмпирически.

Если не понимать таких простых вещей, то лучше не то, что не рассуждать на эти темы. Это невозможно: все мы – русские мальчики (и девочки), которым дай карту звездного неба – назавтра получишь исправленную. Но лучше рассуждать менее самоуверенно, более раздумчиво, менее крикливо. Хотя и это, конечно, противно нашей психической конституции.

Дело в том, что русский народ – это вполне реальная сущность, или, если хотите, даже существо. Существо, тело которого составляют сотни миллионов тел. Такое же реальное, как американский народ (США), или европейцы, или китайцы, или многие другие сверхнароды (суперэтносы), в своей совокупности образующие человечество, а внутри себя разделяющиеся на этногруппы поменьше, которые, в свою очередь распадаются на еще более мелкие социальные группы, вроде классов или партий.

Как и отдельные люди, сверхнароды проживают свою жизнь, развиваясь и реализуя свое историческое назначение – создавая культуры-цивилизации, по которым всё человечество поднимается как по лестнице, становясь всё выше и выше духовно. А потом сверхнароды умирают. Только не как люди – не физической смертью, а как народы: потомки людей народа продолжаются, но к народу уже не принадлежат. Где они теперь – древние египтяне или древние греки? Потомки  их живы. А народов нет.

Мы такой же сверхнарод. И нам очень важно понимать, в какой фазе мы находимся? Отдаем ли уже концы? Или еще поживем?

То, что я скажу, вас удивит. Мы не умираем. Мы еще не родились. Мы только рождаемся. В крови и грязи. Но мы только еще заканчиваем внутриутробную часть своего существования. Мы – как греки перед рождением Гомера и как первые христиане в канун рождения Иисуса. Вся наша история, все не то 1200, не то 1100 лет – предыстория. Мы только-только выходим в историю. Ну, самое большое – 200 лет, со времени Пушкина. И будущее у нас (если говорить о столетиях) еще будет светлым.

Только это никак не может нас утешить. Потому что настоящее – темнее не придумаешь. Не было подлей. Мы тяжело больны, и наша внутри хорошесть не облегчает течения нашей болезни.

Тут трудно подобрать медицинское сравнение. Это не метастазирующий рак, хотя и похоже – кстати, о Мильчакове и Стрелкове. И не проказа, хотя и с ней сходства много. Это болезнь, которая съедает огромную часть нашего тела: люди доходят до того состояния, в котором они полностью бесплодны – как отмирающие клетки организма. Сегодня у нас от тела народа опадают огромные куски. И одна надежда – на часть биологического потомства, которые производят эти обреченные клетки. Ничего кроме биологического потомства шариковы произвести не могут.

В этой ситуации перед сколько-нибудь мыслящими людьми есть единственный вопрос – как лечить и лечиться? Не хвалить и не хвалиться. Не ругать и не ругаться. А лечиться.

Как? Фототерапией. Светом. Нам нужно прежде всего высветить наши болячки – высветить то, что происходит с душой народа. Высветить те психотравмы, которые мы получили за последние 15, и 25, и 100, и 200 лет. Сделать их предметом осознания сначала той маленькой группы, которая сегодня способна к этой работе, а потом – и всё более и более расширяющихся кругов народа.

Эта работа, которой надо заниматься ежедневно и систематически – как физиотерапией, когда она показана. Заниматься ей надо без самовосхваления и без кликушества, без обидчивости и без гордыни. Постепенно наращивая освещаемую область и яркость света.

Проблема только в том, что сегодня заниматься этим делом не очень есть кому. Одним недосуг. А другие – двоечники.