Государство Путина обречено на уничтожение – Кашин

Это, конечно, никакой не тридцать седьмой год. Точечные атаки госбезопасности на номенклатурные дачи, вор в законе через одно рукопожатие от верховного следователя, обувные коробки с наличностью, потрошимые оперативниками, – здесь по стенам мелькают тени не Ежова и Берии, а Гдляна и Иванова. Это не сталинизм, это андроповщина. Не тридцать седьмой, а восемьдесят третий.

Игра в исторические параллели – дурновкусие, конечно, но уж не большее, чем портрет начальника российской таможни в образе Михаила Круга. Ответим дурновкусием на дурновкусие и поиграем. Олимпиада, Афганистан, конец “разрядки” с Западом – это все понятно. Но если брать менее очевидное, что получится?

Восемнадцать брежневских лет Советский Союз тихо сгнивал, при этом реяли флаги, не смолкали аплодисменты, лились песни, а из-за зашторенных лубянских окон за происходящим наблюдала суровая госбезопасность – смотрела, нахмурив брови, и все понимала. Все понимала, то есть знала, что все гниет, и, видимо, знала, что делать. Когда умер Брежнев, генеральным секретарем стал начальник госбезопасности, но это ведь не был путч, не был силовой захват власти, это вообще в минимальной степени касалось роли личности в советской истории. Номенклатура, какой бы разложившейся она ни была, базовых инстинктов не растеряла, она сама хотела андроповщины, хотела, как это тогда называлось, порядка. Приход Андропова к власти не был приходом к власти КГБ. Это сама советская власть, сама партия понимала: надо что-то делать. Это она выбрала на роль кризисного правителя человека, у которого на нахмуренном лице было написано, что он знает, как надо.

И вот он занял номенклатурную вершину, и что с ним произошло? А вот что – отказали почки. Вместо порядка пришел гемодиализ. Всю андроповскую кампанию по борьбе с брежневской номенклатурой и ее нравами так, наверное, и стоит воспринимать – как приложение к реанимационным процедурам, которыми Андропов был занят на протяжении всего своего пятнадцатимесячного царствования. В таком виде кампания уже не может быть кампанией, она может быть только истерикой. Вот эти хаотичные акции: и облавы в банях и парикмахерских, и расстрел директора “Елисеевского”, и отставка Щелокова, и “узбекское дело”, и зачистка медуновской Кубани. У нас почему-то принято относиться к этому как к реализации какого-то продуманного и последовательного плана, но не могло быть ничего продуманного и последовательного в исполнении вождя, подключенного к искусственной почке. Современники, видимо, не могли отделаться от давно сложившегося почтительного отношения ко всемогущим чекистам, отсюда и ошибка в их восприятии, но в агонии никто не бывает всемогущ, и уж сейчас, спустя больше чем тридцать лет, пора признать, что андроповщина была агонией, и что перестройка в самых ее безумных и фантастических проявлениях программировалась именно тогда, когда андроповский ЦК руками госбезопасности пытался навести свой порядок в стране, которой ничто уже не могло помочь.

Если все это сравнивать с сегодняшней Россией, то принципиальная разница только одна: у нас не умирал Брежнев (“И над Невой закат не догорал, и Брежнев на снегу не умирал”), но у нас смешнее.

Путин ведь, советский человек, собрал в себе и сталинские, и хрущевские, и брежневские качества – он и автократ, и эксцентрик, и хозяин застоя. Путин-Сталин бомбил Чечню, сажал Ходорковского и отменял выборы. Путин-Хрущев развлекал подданных на “прямых линиях”, летал со стерхами, показывал Западу “кузькину мать”. Путин-Брежнев дружил с виолончелистами и гимнастками, раздавал ордена, не возражал против легкого культа личности, открывал Олимпиаду, воевал на Украине, вводил войска в Сирию. Пришла очередь Путина-Андропова, у которого Гдлян и Иванов приходят с обысками в СК и в таможню, имея в виду, что достаточно нескольких арестов – и страна оживет.

Хотя на самом деле все не так; все думали, это кампания, а это агония.

И если с этой формулой идти дальше, то после Путина-Андропова придет и сразу исчезнет Путин-Черненко, а за ним – Путин-Горбачев, у которого все повалится с грохотом и свистом, и он сам, наверное, не выберется из-под развалин, и страну, наверное, будет жалко, но к этому моменту, наверное, жалеть уже будет нечего и некого. Наверное, это уже можно считать самой реалистичной позитивной политической программой. Да, понятно, что ничего хорошего с Россией не произойдет еще долго, и все возможности что-то сделать безнадежно растрачены как раз Путиным (Путиным-Путиным, чтобы не было путаницы). И если можно чего-нибудь сейчас хотеть и на что надеяться в российской политике – вот чтобы этим людям не было хорошо. Им всем, от Белых до Бельяминова, от Бастрыкина до Бортникова. Чтобы они вгрызались друг другу в глотки, сажали друг друга, отказывались от своих “так называемых коллег”, трясли перед нами фотографиями с очередных обысков, общими усилиями ломали ту систему, в которой они были новым дворянством, аристократией, элитой, кем угодно. Это самое простое, самое, если хотите, народное представление о справедливости. Когда российский высокопоставленный силовик отойдя от дел, уезжает на Лазурный берег и живет там в своем замке, как какой-нибудь Ротшильд, – это несправедливо. Справедливо, когда российский высокопоставленный силовик, отойдя от дел, превращается в унылого пенсионера в трениках с вытянутыми коленками, который, когда выпьет, расскажет нам, какую страну мы просрали. Вот это будет справедливо.

Номенклатурное государство, в котором власть и нация существуют отдельно друг от друга и не имеют общих интересов, обречено на самоуничтожение, и это уже не игра в исторические параллели, это базовый принцип существования такого государства. В нем на смену Брежневу всегда придет Андропов, на смену Андропову Черненко, а потом перестройка и все развалится. Не нужно помогать им, не нужно мешать, можно даже не смотреть, что спрятано в их коробках от обуви, – все случится само.

Олег Кашин – журналист