Половодье.

Дверь, привычно заскрипев, неторопливо отворилась, впустив клубы мо­розного пара в не большую комнатушку. За ним в комнату кряхтя и шумно вдыхая воздух, чуть пошатываясь под тяжестью огромной охапки дров, вошла не молодая, но ещё не потерявшая былой привлекательности, женщина. Сбросив тяжелые, кое-где покрытые ледяной коркой, мёрзлые поленья на пол, она села на лавку перед печкой, и не снимая толстой клетчатой шали, приня­лась, огромным, как сабля ножом, расщеплять на тонкие лучины, вынутое из-за печки полено. Мелкие щепочки, послушно выползая из-под видавшего виды, зазубренного, тронутого кое-где ржавчиной ножа, не громко падали ей под но­ги, обутые в большие чёрные валенки, с натянутыми на них растоптанными, старенькими калошами. Движения её больших умелых рук были привычны и неторопливы, как размеренная, деревенская, ни куда не спешащая жизнь.

В глубине сумрачной, плохо освещённой комнаты, обозначились рас­плывчатые контуры единственного окна, тронутого робким предрассветным за­ревом, пробивавшимся кое - где, из-под домотканых занавесок. В углу, стояла казавшаяся в полумраке огромной, металлическая кровать. Свернувшись клу­бочком и прижавшись плечом к стене, на кровати спал мальчишка, лет десяти. В другом углу, под самым потолком, висело несколько старых икон, невзрачных и закопчённых, задёрнутых с боков маленькими занавесочками. Перед ними на трёх медных цепочках, потемневших от времени замерла стеклянная лампадка. Под самодельным иконостасом ютилась не большая, набитая книгами, эта­жерка. Посередине, не большой, но уютной комнатки, стоял накрытый кипельно - белой, как первый снег скатертью, дощатый стол, из-под которого вы­глядывали три деревянных табуретки, с облезлыми, давно не крашеными си­деньями. Возле печки; на тонком витом шнуре, висела тусклая, засиженная му­хами электрическая лампочка, лениво освещавшая часть комнаты перед печкой.

Женщина встала с лавки и, опустившись на колени, стала собирать лучинки с пола, и, переламывая их пополам, засовывала в чёрную дыру открытого настежь печного затопа. Уложив лучинки, она пошарила на печном выступе измазанной в саже морщинистой рукой, нащупав спичечный коробок, потрясла его, коробок глухо загремел. Зажженная спичка, зашипев в полумраке, на какое то мгновение озарила смуглое лицо женщины. Высокий лоб, чуть продолгова­тый, с легкой горбинкой нос, тонкие, бледные губы, и не потерявшие былого блеска, серо-зелёные глаза, украшенные мелкими морщинками. Не сошедший, за долгую зиму летний загар, украшал некогда румяные, а теперь побледнев­шие, но по-прежнему бархатистые щёки.

Огонек спички как бы нехотя, не спеша, перебрался на аккуратно раз­ложенные лучинки. Тонкая струйка голубого дымка, потянулась было в верх и, покружившись, вернулась в озарённое красными отблесками разгорающегося пламени разинутую дыру затопа. Вскоре, уложенные в печь дрова, весело за­трещав, наполнили комнатку отблесками пляшущих огненных сполохов. Старая облупившаяся, давно не белённая, огромная печь, протяжно и очень тихо загу­дела, источая всем своим огромным телом, блаженное тепло, разливающееся по маленькой комнатке, и наполняя теплом каждый её уголок. Вскоре на печке за­шумел, зашуршал на все голоса, старый, закопчённый, с чуть помятыми боками, не большой алюминиевый чайник. Рядом приютился пузатый, наполненный булькающей кашей, чугунок.

За окном уже почти рассвело. Задиристые воробьи суетились в кормушке приколоченной к наличнику. Расталкивая, и отпихивая друг дружку, горланя во всю свою воробьиную глотку, воробьи с завидным аппетитом клевали насыпанные им семечки и хлебные крошки. Терпеливые, желтогрудые синички, при­строившись на край кормушки, лишь изредка подхватывали одно зёрнышко, и спешили снова занять свое место. На краю кормушки им было безопаснее всего, и все видно, и нахальные воробьи не обижают. Начинался новый мартовский день, полный неожиданностей и маленьких радостей или разочарований.

Весна в этом году выдалась ранняя, дружная. Солнце быстро сгоняло с полей остатки грязного, ноздреватого, потемневшего за долгую зиму снега, заполняя талой во­дой все окрестные ложбинки и низинки. Тонкие ручейки тянулись к реке, неся ее могучему течению, свою скромную дань. Мутная засоренная прошлогодним мусором вода ручейков сливалась с такой же грязной водой реки и продолжала свой бег, смывая старую грязь, умывая матушку землю, давая ей силы, и пробу­ждая к новой жизни.

Лд на широкой реке вздыбился, набух, готов был сорваться со своего привычного места я уплыть туда, куда уплывал всегда, каждой весной, в далё­кие не ведомые просторы. Поверх ледяного панциря реки, уже хлюпала вода, кое-где появились полыньи, темневшие черными озерками чистой воды, отра­жающими голубеющее, утреннее, весеннее небо.

Женщина, подняв передник, повязанный поверх выцветшего полинялого платья, обернула им чугунок и, неся его к столу, не громко позвала на удивле­ние мягким, бархатисто - нежным голосом:

- Васятка? вставай, а то всех невест проспишь, да и в школу пора. Мальчонка не охотно заворочался, путаясь в пуховой, купеческой перине, стал лениво сползать с высоченной кровати. На ходу, тря заспанные глаза сжатыми в кулачки по-детски пухлыми ручонками. Васятка потянувшись и сладко зевнув, пошел к рукомойнику, висевшему в yrлy возле входной двери, шлёпая босыми пятками по деревянному не крашенному полу, выскобленному до белой доски, и за­стланному домоткаными половичками.

- Васятка, ты что босой - то, ай - яй - яй, простынешь ведь, ну-ка обуйся!

Не простыну, я уже не маленький. - Ответил Васятка и громко загремел носиком рукомойника. Умывался он старательно, не жалея подогретой для него воды. Утершись, висевшим возле рукомойника вафельным полотенцем, Васятка по-хозяйски его расправил и принялся шарить босой ногой под лавкой, выкаты­вая оттуда сандалии с отрезанными задниками, служившие теперь ему вместо тапочек.

- Ба, а разлив скоро?: - спросил Васятка, направляясь к столу.

- Да как сказать, должно - быть скоро, видишь как лёд то вздыбился!

А - то ребята говорят что вода большая нынче будет, правда или врут?

- Кто же знает, может и большая, снег то сходит быстро, да и погода тёплая,

солнечная стоит, наверное правда будет разлив ранний и многоводный. Васятка, прыгая на одной ноге, пытался засунуть ногу с сандалом в штанину брюк.

Да ты чё делаешь то, ведь штаны порвёшь, а мне опять шей?

- Да не, не порву, я аккуратно.

- А шлёпки то снять лень? : - не громко пробурчала бабушка.

Благополучно надев штаны, Васятка забрался на табурет и принялся завтракать

аппетитно причмокивая, пшенной кашей с молоком.

- Ну да ладно:- сказала бабушка:- поели пора и за дела браться!

- Ба ты сегодня куда?

- Как куда, куда обычно, мастерскую от жуликов охранять.

- Ба, а ты сама куда хочешь?

- Ну, мало ли куда я хочу, в Сочи хочу, да ещё на билет не заработала, так то:

сказала бабушка. Васятка тихонько засмеялся, он любил бабушкины шутки. Долгими зимними вечерами, они вдвоем, до поздней ночи, просиживали возле печки. Бабушка, смоля Север и пуская дым в закопченный потолок, рассказы­вала разные истории, сказки, да прибаутки, а Васятка слушал, разинув рот и чуть прикрыв сонные глазёнки, лишь изредка что-то переспрашивая. Потом ба­бушка спохватывалась, и они быстренько укладывались спать.

Солнце, уже окрасившее макушки деревьев в ярко - алый цвет, наполо­вину показавшись из за дальнего леса, было похоже на огромный, сверкающий медный таз, начищенный, до боли в глазах. Васятка проводив бабушку до сов­хозной конторы, отправился в школу, размахивая висевшей через плечо на холщовом ремешке, дерматиновой полевой сумкой. В школу ему идти не хоте­лось, по этому шел Васятка, не торопясь, разглядывая все что, попадалось ему на пути, деревья, кусты, оголтелых грачей копошившихся на макушках высо­ченных ветел, особенно привлекали его внимание, ручейки начинавшие ожи­вать, пригретые ранним утренним солнышком. В школу Васятка конечно опо­здал, но к этому учительница. Надежда Васильевна, уже привыкла, и наказание было чисто символическим.

Бабушка, Клавдия Ивановна, работала в совхозе полеводом, но зимой все полеводы оставались не у дел, по этому ходили утром в контору, и посылали их кого куда, кого соломенные маты вязать, кого картошку перебирать в овоще­хранилище. Вот так Клавдия Ивановна, еще с осени стала работать сторожем, в механической мастерской, в которой ремонтировали тракторы, хранили сель­хозтехнику и другой сельскохозяйственный инвентарь. Там же, по утрам соби­ралась трактористы, механики и бригадиры. В маленьком, тесном, прокопчен­ном дымящей печью, и едким махорочным дымом, бытовом помещении, в это, самое обычное, рядовое утро, было как всегда, многолюдно и накурено. Клав­дия Ивановна, вошла, поздоровалась, и доложила механику, что она готова за­ступать на дежурство. Ей было ведено расписаться в книге, и выходить вечером на работу. Вот так она ходила уже почти полгода, утром заходила, расписыва­лась, а вечером они с Васяткой шли караулить совхозное добро. Работала она через ночь, получала мало, всего шестьдесят рублей, потому и жили они весьма скромно, но на жизнь не жаловались. Им двоим, хватало краюхи хлеба, капусты да картошки, ну а к праздникам, бабушка пекла большой, румяный пирог с ка­пустой; или с яблоками. Праздники проводили обычно у бабушкиной сестры, у тётки Нюры, она жила на другом краю деревни, кстати тоже в совхозном ба­раке, точно таком же как и у них, только у тётки Нюры семья была большая, пя­теро детей, и муж, дядя Володя. А у Клавдии Ивановны муж с войны не вернул­ся, пришла только бумага, дескать пропал без вести. Бабушка хранила эту ка­зённую, синенькую бумагу как святыню, она была единственным свидетельст­вом, памятью, и самыми дорогими, последними воспоминаниями о том челове­ке, с которым их когда-то свела судьба, и с которым она прожила, пусть не дол­го, но счастливо и безмятежно. Ведь это было еще в той, довоенной, не омра­ченной страданиями, болью и лишениями жизни.

Память постоянно возвращала её туда, заставляя снова и снова пережи­вать боль от потери самого дорогого человека, семьи, и бабьего счастья. Она изредка даже плакала, ночами когда никто не видит, ведь овдовела Клавдия со­всем молодой, ей было всего двадцать три годика, и больше замуж она не вы­ходила, хотя сватали её не один раз. Клавдия подарила свою молодость двоим дочерям. Надежде и Лидии. Жили они в те послевоенные, голодные годы, в глу­хой деревне, дети росли, а молодость проходила, вот и прошла совсем, теперь

она уже бабушка пяти внуков. Вот так - уж вышло что Васятка старший сын младшей дочери, жил теперь с ней, он сам просился у матери пожить у бабуш­ки. Этот мальчонка теперь был её единственной утехой в старости. Девочки, ставшие уже давно взрослыми приезжали в гости с семьями, гостили и уезжали. А этот сорванец оставался с ней, не давая тоске сожрать её душу до конца, не позволяя не на миг расслабиться, и это было её спасением, её потребностью, а иначе зачем теперь жить. И потому прощалось Васятке многое, многое но не всё. Клавдия Ивановна, старалась воспитать Васятку, свободным человеком, именно человеком, с человеческими чувствами, состраданием, ответственно­стью, с самой обычной совестью и верой в справедливость.

Васятка вернулся из школы в радужном настроении, весна, всё ликует и поёт, и птички и душа, ну и конечно уроков на дом задали мало. Быстренько сделав домашнее задание Васятка удрал на речку, а там такое творится такое... лёд сорвался со своего привычного места и тронулся в путь. Огромные льдины с жутким скрежетом наползали одна на другую, грохоча и раскалываясь вороча­лись они в мешанине мутной речной быстрины, отпихивая друг дружку, вреза­лись в крутой берег, вставая дыбом переворачивались на спину, обнажая свое отполированное течением, зеркально-гладкое брюхо, с шумом разбрызгивая во­ду, вновь падали в грязную муть этого жуткого хаоса. Зрелище было просто за­вораживающее, дикая не обузданная не кому не подчиняющаяся стихия, пугала и вместе с тем притягивала, своей первозданной красотой. На крутом берегу со­бралось много народа, взрослые и дети, все они стояли и молча смотрели на это беснующееся чудо природы, околдованные его неповторимым очарованием по­казывающим во всем своём великолепии, мощь разрушительных сил природы. На закате это зрелище постепенно приобретало зловещий, кровожадный вид, красные отблески последних лучей заходящего солнца, отражались в этом ме­сиве, окрашивая его во все цвета ада, казалось будто сама преисподняя подня­лась к людям и угрожающе говорила им: - смотрите и трепещите! Быстро при­бывающая вода уже - кое-где выталкивала льдины на берег, расползаясь и под­тапливая прибрежные низинки, захватывая всё больше суши, норовя отобрать у людей даже тот небольшой пятачок где стояли их дома, но дома стояли высоко и все знали вешняя вода не тронет их. И так было всегда, каждой весной.

Васятка прибежал домой взволнованный всем увиденным и стал тороп­ливо рассказывать что происходит на реке.

- Ба ты знаешь там такое месиво аж страшно, а громыхает - то как, слышь?

- Эка невидаль, каждый год одно и тоже, страх да ужас, а мы всё живём тут, да что уж, привыкли наверное. А че бояться - то, ну не смоет - же.

- Ба, а ежели смоет, то - чё делать - то?

- Да угомонись ты, смоет, уж сто лет не смывает. Бог даст и в этот раз проне­сёт, да и время теперь такое, не война, случай - чего, помереть не дадут.

- Ба ну, а все-таки, ежели вода к дому подойдёт?

- Кончай балаболить, пора на работу собираться, давай-ка соберём узелок с ужином, а то как проголодаемся, и будем зубами о стол стучать.

Бабушка заботливо собирала узелок, расстелив на столе чистую, белую тряпицу, положила на неё солидную краюху ржаного хлеба, рядом в шуршащем полиэтиленовом пакете несколько солёных огурцов, пару луковиц и штук шесть картофелин, сваренных в мундире. Потом всё это аккуратно увязав, спрятала в серую холщовую сумку. Васятка тоже суетился, насыпал в баночку сахар, за­вернул в старую газету чай, и распихал по карманам свои не многочисленные, не хитрые игрушки. В томном молчании, была какая-то напряженность, предчувствие неотвратимой беды, им обоим казалось что должно случится что-то страшное и леденящий душу страх, пробегал мурашками по их спинам, но ни­кто даже вида не подавал, они боялись испугать друг друга. На работу шли они не торопясь, прислушиваясь к грохочущему рёву взбесившейся реки, болтая о всяких пустяках, стараясь развеселить, подбодрить друг друга, так за разгово­рами и сами не заметили как дошли до мастерской.

Мастерская находилась на отшибе, за деревней, за покосившимся доща­тым забором, стоял большой бревенчатый сарай, в нём трактористы ремонтиро­вали трактора, сеялки, косилки, и прочие машины. На заднем дворе ровными рядами стояли те же сеялки, косилки, и все остальные железки, по которым Ва­сятка беспрестанно лазил, осматривая и изучая их. Но сегодня эти железки, не радовали Васятку, ему очень хотелось снова побывать на берегу, посмотреть что там творится. Васятка был отважный мальчишка, в раннем детстве праба­бушка Таня ему сказала, что если он не будет спать, тое его черти уволокут, Ва­сятка спросил: - а где черти живут, и узнав что живут черти в пруду, удрал но­чью на пруд, чертей смотреть! Насмерть перепуганные родители, нашли его именно там, безмятежно разгуливающим в полночь, по берегу пруда, в поисках этих неуловимых чертей. А вот сейчас Васятка почему-то вспомнил, именно этот случай, и ему стало немного веселей. Расхрабрившись непоседливый маль­чонка решил что бабушка не заметит, если он уйдёт, не надолго конечно, толь посмотрит и сразу побежит обратно. Выбравшись тихонечко через ворота не замеченным, Васятка быстрым шагом направился к реке, на ходу успокаивая себя тем что бабушка не узнает, ведь уже стемнело и его на дороге не видно. Но что это изумился Васятка, прямо передним на дороге была вода, да-да, чёрная мутная вода, мелкой волной лизала дорогу, простираясь в обе стороны до самого горизонта, а метров через сто, дорога вновь выныривала из воды.

Васятка, осознав что путь домой отрезан, бросился бегом назад, оря как полоумный вле­тел в сторожку и не переводя дыхание, выпучив испуганные глазёнки, стал в захлёб рассказывать:

- Ба а ба т.. мм там в-.вода дом.-мой нна д-.дор-.роге ...во...

- Васятка ты чё панику разводишь, сядь, отдышись, успокойся, ну ты как

пришел в себя, ну так чё там? Спросила бабушка, заботливо обнимая его за

плечи.

Васятке и впрямь стало как-то не ловко, большой парень, а слюни распустил как красна девка. Опустив глаза Васятка сказал: - Ба ты это, ладно не серчай, там правда вода дорогу перелила, метров сто поди будет, от Цны в луга пошла, и идёт быстро.

- Тихо Василёк тихо, метров сто говоришь, метров сто это худо, надобно вы­бираться отсюда, людям сказать чтоб не спали, худо это.

- Ба, там ведь пока мелко, давай я сапоги одену да на деревню сгоняю, к Сте­пану, он трактор заведёт и тебя отсюда на тракторе увезет.

- К Степану говоришь? Да можно их всех теперь подымать, вода-то шутить не станет. А не забоишься?

- Не я мигом: - крикнул Васятка уже с чердака сторожки, юркнув туда по

шаткой приставной лесенке, - только вот сапоги найду!

Васятка скидывал с чердака сапоги, резиновые, кирзовые, без разбору, решив что внизу на свету разберутся, какие подойдут. Спрыгнув в низ Васятка вместе с бабушкой стали выбирать из кучи сапоги, лишь бы не худые подобрав хорошие мальчонка спешно переобулся, и взяв фонарик они отправились к деревне. Жуткий грохот с реки постепенно стих, но наступившая тишина не принесла желан­ного успокоения, бабушка теперь уже не скрывая тревоги, торопила Васятку:

- Давай скорее милый, добеги до Степана, скажи ему что лёд стад, затор ви­дать за поворотом, ты скажи, а Степан сам знает что делать надо, давай, с Богом.

Васятка со страхом шагнул в черную, пугающую воду, и медленно побрел к се­рой ленте дороги, выползающей из воды по ту сторону перелива. Брел Васятка осторожно стараясь не зачерпнуть воды в сапоги, доходившей почти до их вер­ха, вода казалась густой, липкой и очень холодной. Течение старалось свернуть его с дороги, но Васятка вскоре приловчился и шел уверенно, зная что бабушка смотрит на него. Благополучно перейдя перелив, Васятка обернулся и крикнул:

- Ба я вышел на сухое, всё нормально, я побег! И он шмыгая не по размеру большими сапогами, увязая в дорожной грязи, неуклюже бросился бежать. Нет страха уже не было, да и бояться времени тоже не было. Огромные сапоги тя­желыми гирями, тянули его назад, мешая бежать и всё время застревая в густой, прилипчивой грязи, норовили слететь с ног. Запыхавшись он наконец добежал до барака где жил со своей семьёй дядя Степан, здоровый, сильный мужик, ра­ботавший в совхозе на тракторе. Васятка осторожно но настойчиво постучал в дверь:

- Кого там чёрт несёт? - послышался за дверью заспанный, не довольный го­лос Степана

Дядя Стёпа это я Васятка, бабка просила сказать чтоб ты шёл трактор заво­дить, лёд встал, затор верно внизу по реке.

- Господи святые небеса, ладно паря щас иду, ты погодь маленько: - за дверью послышалась возня, через минуту оттуда вышел огромный двухметровый мужик,

- Давай говори паря пока идти будем.

- Дядь Стёп там бабушка в мастерской заберёшь её домой, а?

- О чём речь паря? Конечно заберу, а ты вот давай-ка дуй до дому, понял?

- Понял: - не довольно сказал Васятка.

Сделав вид что пошёл домой, Васятка быстрым шагом направился к мастерской норовя придти туда раньше Степана. А Степан пошел поднимать трактористов, и начальство, случай был что называется ЧП, если получился затор, то вода могла запросто затопить всю деревню, лёд встав где-то, образовал естественную плотину, и вода стала заполнять всю местность образуя огромное водохрани­лище на дне которого, если не чего не делать, деревня могла оказаться уже к следующему вечеру.

Васятка дошёл до воды, и ужас объял его, перелив за какие-то полчаса расширился больше чем вдвое, мальчонка напрягся и что есть мочи заорал:

Бабушка!!!

Не ходи сюда, воды много пришло, глубоко стало, не ходи течением снесет!

- Бабушка!!! - Васятка сел на выкинутое волной бревно и тихонько заплакал, поскуливая как побитый щенок, пристально всматриваясь в противополож­ный берег, разделявшего их мутного потока. Сзади послышались шаги и сердитый голос Степана:

Эй паря, я тебе чё сказал, ты почему не дома? - Васятка бросился к Степану и обхватив его за ногу, обутую в высокий рыбацкий сапог, тоненько заголо­сил:

- Там бабушка, дядя Стёпа там бабушка...

- Знаю - тяжело вздохнув сказал великан и похлопал мальчонку могучей мо­золистой рукой по худенькому, вздрагивающему плечику. - Ничё прорвёмся,

a ты Васятка не робей, в беде бабку Кланю не бросим, щас только Вована с Акимом дождёмся...

- А чё ждать то мы уж тута: - сказал подошедший Аким: - вот те раз!!! А этот чё тут, не спится что ли?

- Да ладно те Аким, не остри, один он остался, бабка его там: - и Степан ука­зал на другой берег. - Нынче ее смена, а ежели не он, так ты бы дрых щас и беды не чуял. Это Васятка всю деревню переполошил.

- Вон ты смотри-ка, герой: - пробасил маленький, толстенький, Вован.

- Ладно давай веревку, Вован вяжи, а то неровён час смоет и двигаем, как бы успеть, вода-то, глянь, прёт.

- Ну-ну, а этого куда девать? - и Аким ткнул пальцем в грудь Васятке.

- Да чё ты в самом деле к парню прицепился, на моем плече поедет, ну не бросать же его тут, мы и сами незнаем что через пять минут будет: - сказал Степан: - давай Василёк: - и Степан обхватив мальчишку за пояс, легко за­кинул его к себе на могучее плече.

Трое мужчин, связанные одной верёвкой, осторожно ступая, и опираясь на длинные шесты, молча вошли в бурлящую воду. Чёрная, ледяна вода, поднима­лась по высоким рыбацким сапогам, с каждым шагом, выше и выше, тисками сдавливая ноги. На середине Вован дёрнулся и заголосил: - Мать вашу так, за­ливает, Стёпа, сапоги заливает.

- Тихо Вован, не дёргайся, щас переобуемся, вот только до сторожки дойдём,

там есть из старья что выбрать, и портянки сухие там есть, потерпи малость. Внезапно верёвка натянулась, Степа обернулся, поскользнувшегося Акима под­хватило течением и понесло, он отчаянно размахивая шестом силился встать на ноги. Аким держи. Степан протянул ему свой шест, Аким судорожно схватился за него, дернул, и Степан не удержав равновесия врезался головой в ставшего на ноги Акима, но Аким удержал его, а. Васятка слетел со Степананова плеча и завизжав скрылся под водой. Ледяная вода, тысячью ножей, впилась в хрупкое беззащитное тело, обожгла, лишая способности двигаться, думать, и вообще что-то делать. Аким схватил вынырнувшего Васятку за одежду и стоя по пояс в ледяной воде, при­жав его к себе, заорал: - Ну чё встали, пошли, шевелите поршнями, околеем ведь, у меня там мужики, в тракторе самогон есть, за спинкой, отогреемся. Промокшие до нитки мужчины, с мальчишкой на руках, уже не разбирая доро­ги. двинулись напрямую, к желанному теплу; обозначенному жёлтым квадрати­ком освещённого окошка сторожки. Когда они вышли на сухое место, пар валил от их насквозь промокших ватников. Степан бережно, как самую дорогу драго­ценность, нёс перед собой дрожащего Васятку, приговаривая как молитву: - да чё это творим-то, олухи, парня потащили, чё ему дома не сиделось, болван я, нужно было дома его оставить, с моей Катькой!

Ладно Стёпа, не казнись, слава богу все живы, а парень молодой, отойдёт.

- Оойдёт, а как бабке в глаза глядеть?

Клавдия увидев Васятку, на мгновение застыла как вкопанная, но тут же взяв себя в руки, сказала тихо, но властно: - неси к печке, я на всякий случай затопи­ла, а как сами-то?

- Да мы нормально, щас согреемся, переоденемся и порядок, ты Клавдия про­сти, не уследили...

- Перестань Степан, я всё понимаю, удрал да? Степан молча мотнул головой.

Аким, раздобыв самогон, отлил в гранёный стакан, и протянул его Клавдии: -Первач, Васька растереть.- Ты бабка наверное оставайся пока тут, Васька суши, а мы щас к ферме про­бьёмся, надо тёлок оттуда на взгорок перегнать, а то пока Данилычь очнётся, потопнут, обратно, всё одно мимо поедем, тогда и заберём вас. Во дворе затрещали заведенные тракторы и через минуту всё стихло. Клавдия молча стала стаскивать с сидевшего на лавке Васятки мокрую одежду, он сидел стыдливо опустив голову, и беспрекословно подчинялся каждому её движению. Через минуту Васятка сидел как кукла, замотанный в старое байко­вое одеяло, обхватив руками худые коленки, и жутко воняя вылитым на него самогоном. Прижавшись спиной к горячей печке, Васятка как-то незаметно за­дремал в наступившей тишине.

Степан был начальником звена, потому ехал первым, за ним в некотором отдалении, тускло светя фарами, двигались ещё два трактора. Перебравшись че­рез небольшой перелив, три трактора остановились возле фермы.

- Ну чё мужики, сгоняем всех на летник?

Стёпа, может сначала съездить проверить, вдруг где-то перелило?

- Давай Вован, только быстро, времени в обрез, Вован ты через камушки ез­жай, там погоним.

- Стёпа, а мы втроем, две тысячи испуганных голов, удержим?

- Даже не знаю Аким, ну-у, должны удержать, а то им крышка, вода-то уже на хохловку вышла, к обеду их отсюда придется, флотом вывозить.

- Ты звеньевой тебе видней.

- Отвали со своими приколами Аким, давай-ка лучше телок из дворов в один

загон соберём, в тот где весы. Испуганные животные, метались по дворам с истошным рёвом, бросаясь из од­ного угла в другой, ища выход. Аким со Степаном прошли вдоль загонов задви­гая жердями выходы и открывая проходы в главный загон, сделав всё как нуж­но, открыли ворота. Молодые телочки, ринулись к выходу, горланя и толкаясь в воротах, потекли сплошными потоками по проходам в главный загон. Почуяв свободу, животные понемногу стали успокаиваться, и теперь они стояли перед главным выходом плотной стеной, безропотно ожидая своей судьбы, которая полностью зависела от этих троих мужчин. Послышался рокот приближающе­гося трактора: - Вован едет: - произнес Аким.

- Ну как там? - Спросил Степан.

- Проход есть, правда узкий метров восемьдесят, если поспешим то успеем, и Степан, надо к правому краю их прижимать, а то слева петровский овраг, глубокий, уже залило, неровён час попить попрутся.

- Чёрт, и пастухов нет, дрыхнут дома лодыри, ладно, щас Вован откроет, а мы ловить, и сбивать этих чертей направо будем, к лесополосе. Я, так думаю, пусть, вдоль мелкой воды идут, да Аким, а ты Вован их с заду подгоняй, ну с Бо­гом. Тёлочки, взбрыкивая и тряся ушастыми головами, попекли из ворот широкой лентой, направляясь к высокому, летнему пастбищу.

Васятка внезапно проснулся услышав шум подъезжавших тракторов, и ничего

спросонок не понимая, сел на широкой лавке.

- Ба сколько время?

- Часов пять, а ты чё вскочил-то, спи!

Мальчонка вспомнил что было и стал оправдываться:

- Ба я это, ну в общем, забоялся я дома один...

- Да ничего Васятка, мне когда ты на глазах, как-то спокойней, а что утоп, мне Степа рассказал как, лишь бы не простудился, да и ребята тоже, видишь, как неловко вышло.

- Ба это Дяди Аким задним шел и споткнулся, вот всех за собой и уволок. Вошли уставшие но довольные трактористы. Аким с порога заорал:

- Ну чё по грамуличке? Всё слава богу справились, не одной не потеряли. Они как чуяли, смирно шли, души их телячьи!

- Ладно тебе, грамуличка, у нас работы нынче хоть отбавляй: - бросил на ходу Степан: - Ну как бандит, согрелся, ха-ха-ха, напутал ты нас: - Засмеялся Степан. Васятка стыдливо пробурчал: - Нормально.

- Тогда собирай манатки, поехали, довезём вас до дому как на такси. Васятка залез в кабину к Степану, а бабушка к Акиму, и поехали. Трактор плав­но покачивался из стороны в сторону, легонько подпрыгивая на кочках, освещая узким лучиком фар бегущую впереди ухабистую дорогу. Подъехав к воде Сте­пан притормозил, повернул рычаг и трактор поехал еле-еле. Передние колёса медленно уходили под воду, Степан внимательно вглядывался в темноту, стара­ясь разглядеть только ему известные ориентиры. Трактор казалось не едет, а плывёт как большая лодка, рассекая тупой мордой мелкие волны, маленькие пе­редние колёса уже скрылись под мутной водой и чёрная вода всё ближе подби­ралась к кабине, потом вода показалась под педалями на полу. Степан велел Ва­сятке залезть на сиденье повыше, с ногами. Но вода продолжала медленно полз­ти выше и выше, норовя забраться на сиденье,

Ты паря не робей, тебе-то только рядом сидеть тихонько надо, а мне ещё и

рулить приходится, так что мне страшней выходит.

- Да я и не робею вовсе, только вот подо мной хлюпает, можно на ноги встать на сидении?

- Конечно вставай!

- А бабушка как там, я то в сапогах, она ведь в одних ботиках, ежели промок­нет, заболеет, у нее же астма дядь Стёпа?

- Ну нет, Акимка не допустит чтобы Клавдия Ивановна воды в боты начерпа­ла, а кстати вон он, за нами крадётся, смотри в зеркало, увидишь. По черепашьи, медленно - медленно, три трактора с прицепами выползли из во­ды, и прибавив хода, весело заурчав покатили в деревню.

Деревня в этот ранний предрассветный час уже не спала, свет блестел в окнах всех бараков, люди как муравьи бегали, суетились, что-то кричали, таска­ли узлы, сундуки, казалось деревня спешно куда-то переезжает. Вдруг в свете фар, заплясала блестящая дорожка выхваченная лучом из темноты, вода!

- О боже, куда же теперь бежать-то? - изумлённо, сквозь зубы процедил Сте­пан

Люди бежали к тракторам как к своему спасению, закидывая в прицепы своё добро, Степан в изумлении вышел из кабилы, ни чего не понимая он вертел го­ловой стараясь осознать что это творится. К нему подбежал Александр Данило­вич, управляющий отделением совхоза.

- Стёпушка, родненький, топнем мы, на берегу в бараке-то уж на пол вода пришла, вакунровать народ надо, Стёпушка, выручайте мужики!

- Да чё делать - то говори, чё вай-вай то орать? Куда вакуировать-то, кругом вода, черт ее подери! - Тут подошли Аким с Вованом.

- Ребята, барак что у реки щас спасать надо, вы хлам что в телеги накидали у клуба свалите, а потом задом к бараку, к окнам станьте, пусть люди шмотки грузят. Мужики, этот барак, смыть может, берег обрушится и он рухнет!

- А остальные как же, чё пусть топнут что ли - спросил задиристый Аким.

- А остальные Аким, могут и на чердаках временно перебиться, их чердаки не смоет, ну а чьи дома пострадают, будем в клуб селить, пока подмога не при­дет будем на чердаках жить.

- Стёп это чёж получается...

- Да не чё, поехали хорош балаганить, Данилыч дело говорит! Разгрузившись, три трактора, ломая колесами дощатые заборы, тарахтя по са­мое брюхо в воде, подъехали к окнам крайнего барака. Из окон, в тракторные тележки полетело всё без разбора, кастрюли, сковородки, узлы с тряпьем, чемо­даны, гармошки и балалайки, в общем всё что когда-то было нажито, приобре­тено, подарено или просто сделано своими руками. Серьёзная беда заставила людей посмотреть на жизнь по-другому, вчерашние враги плечом к плечу помо­гали друг другу, забыв, оставив на потом все свои обиды, дружно грузили тяжё­лые вещи, не разбирая где чьё. Васятка с бабушкой тоже работали, кидали мел­кие узелки, вытаскивали посуду и всякую мелочь ведь это был и их дом. Когда тележки были полны, их подвезли к клубу и стали спешно разгружать, чтобы успеть забрать остальные вещи, которые остались в бараке, но кто-то крикнул что барак рушится. Все бросились к бараку, и увидели катастрофу, старенький, построенный сразу после войны барак, как раненный зверь, присел на один бок, крыша провиснув стала похожа на скособоченное седло, потрескивая он оседал всё ниже и ниже, вдруг в углу, из нижнего венца брёвна стали разъезжаться в разные стороны, крыша скособочилась и барк рухнул, рассыпаясь на отдельные бревнышки, которые кружась поплыли по течению