31.08.2010 04:00

Можно ли жить не по лжи? Часть 3.

На модерации Отложенный

История одной картины. Беседы о религии, о человеке и обществе. Художественно-публицистическое эссе.

Часть 1
Часть 2
Часть 3 данная, открытая страница
Часть 4

– Тебя слушая, вспомнил из Омара Хаяма: «Ад и рай – в небесах", – утверждают ханжи. Я, в себя заглянув, убедился во лжи: Ад и рай – не круги во дворце мирозданья, Ад и рай – это две половины души». Но ведь такое понятие Бога далеко не всех может устроить. Человек слаб, не для него это – ощущать себя Богом, осуждающим самого же себя за свои грехи. Лучше уж пусть Всевышний нас грешных судит... Может, что-то и просмотрит, не увидит, не до меня ему будет, что-то простит... А вот ещё: как же насчёт главной беды, постигшей человека с приобретением разума? Эта беда – осознание им неизбежности ухода из этого мира, страх смерти, бесповоротного ухода в небытиё. У животных, разума не имеющих, нет гнетущего страха смерти, но есть инстинкт самосохранения, это позволяет им выживать. У человека наоборот – смерти боится, но постоянно подвергает свою жизнь опасности, как будто инстинкт самосохранения им полностью утерян. Зато он придумал себе религиозных богов, которые дают надежду, если не на бессмертие физическое, то на продолжение существования души в мире загробном. Бог, который Совесть-Душа, этого-то нам сделать не может. Потому и уютней жить в самообмане, что тот религиозный Бог всё же имеется, и загробный мир есть, и попаду я туда. Вот и получается, что сказке про выдуманного Бога тысячи лет, и мы в эту сказку верим, а философскую истину «Бог человека – его Совесть», которой лет столько же, признавать не хотим.

Запиликал телефон. Роман взял, ответил. Разговор был, видимо, о какой-то, назначенной ранее деловой встрече, срок которой он сейчас уточнил – состоится на следующей неделе. Повернулся к Максиму:

– Да, ложная идея воспринимается легче. Правда – она ведь и есть всего лишь правда. И понять её порой бывает сложнее, и, тем более – принять её, жить с ней. Скучновата она, ничем не расцвечена. Часто бывает она неприятной, ничего хорошего нам не говорит, в неё смотреться не хочется – она недостатки наши отражает. Ложь же – она понятна и приятна! Её так нам и готовят – чтобы легко, упрощённо воспринималась, чтобы с картинками какими-то была, чтобы отдохновение в ней было, забытьё, чтобы цели и ориентиры давала простейшие и понятные. Форма ещё очень важна. Вот взять полустихотворные строки, которые я тебе привожу. В них мало поэтической образности, почти нет рифмы, ритм сбивается. Но в них и лжи нет, лишь только правда. Но мало тех, кто прочитает их ради правды этой. А вот ложь, обёрнутая в красивые одежды, с песнопениями, с ритуальными действиями и телодвижениями, с перезвоном колоколов, с курением ладана – чтоб на все органы чувств воздействовать, кроме разума – она мила и дорога. Ведь чем религия хороша? Она является до полного примитивизма упрощённым руководством по жизни и «справочником» буквально по всем вопросам миросоздания и мировосприятия. Мир создан Богом, и на всё воля Божия. Вот и всё! И никаких мыслительных и духовных потуг не требуется для познания, например, разнообразия живого мира и его эволюции, или бесконечности вселенной, или строения атома. С несправедливостью властей бороться нельзя и не надо, поскольку власть – она от Бога. И на ложь аллергии нет, коль живёшь с верой в идею, изначальную лживость которой, хотя бы подсознательно, да ощущаешь. И не требует эта идея улучшить, изменить этот мир, в котором живёшь. Живи с верой в Бога и с молитвой к Богу, он тебя за любовь к нему и за молитвы вознаградит.

– Люди любят и творить ложь, и верить в неё. Верно ты, Роман говоришь про религию, про «искусственную совесть» – «чтобы для совести своей заменой быть, подменой, хитрою обманкой». Для одних религия уютна, упрощает им жизнь, что-то обещает, для других удобна в управлении теми, первыми.

На электроплите засвистел закипевший чайник. Роман встал, приготовил обоим по чашке чая, пододвинул Максиму вазу с печеньем, продолжил:

– Религия агрессивна и экспансивна. Она утверждает, что тот, кто встал на дорогу к Богу, тот стремится к достижению духовных высот, а кто на этот путь не встал, высшей духовности не достигнет. Как-то по каналу «Культура» видел передачу «Линия жизни». В гостях была чудесная актриса, чудесные роли в кино, и в театральных спектаклях её видел. И вот в возрасте за 30 стала воцерковляться, приобщаться к религии. Сейчас ей за 60. Ладно бы, просто ушла в религию. Так она же теперь объявляет то дело, которому сама служила, и которому служат тысячи людей из актёрского цеха, как что-то непристойное: «Профессия артиста, будто губка, вбирает все пороки человека». Это довольно типично: став религиозным, человек считает себя вправе осуждать что-либо, не имеющее отношения к церкви и к религии, как порочное, или потенциально порочное, не несущее «высшей духовности».

– Причисление себя к верующим – простейший способ заявить о себе, что ты вот теперь на другом уровне духовности находишься.

– Конечно. И как же прихожанка такое утверждать не станет, не осудит мирское, если Патриарх клеймит его последними словами?

Пододвинул к себе ноутбук, в котором до ужина показывал Максиму снимки из истории строительства поселения. Нашёл нужный файл, вывел текст на экран:

– Вот что вещает нам гражданин Гундяев: «Когда нам говорят, что неверующий человек может быть хорошим, мы соглашаемся с этим. Но неверующий человек может стать зверем, а верующий – никогда, если он сохраняет веру в Бога, потому что он верит в бессмертие, он понимает, что предстанет пред лицом Божиим, он осознаёт, что за порогом земной жизни – предстояние Богу и ответ за все дела. Верующий человек тоже может быть грешником, и лукавым, и лживым, и похотливым, и слабым, но у него есть некая грань, перейти которую, не разрушив внутри себя веру, он не может». Лживо, лицемерно и подло противопоставляет невоцерковлённых, которые могут, мол, стать зверем, овцам из своей паствы, которые стать зверем, видите ли, не могут, потому что верят в предстояние перед Богом. Лукаво он, конечно, это всё сказал. Верующий, мол, и грешником, и лживым, и похотливым может быть... Вопрос возникает: а чем он тогда от неверующего отличается? Тем, что в церковь ходит? И всего-то!?.. Мало того – верующий и зверем может стать, но тогда мы о нём говорим: он веру свою разрушил. Ну, как тут не восхитишься!?.. Скажешь церковникам: как же так, вот этот человек верующий, а преступление совершил? Ответят, что не истинно, значит, верил. Вот и весь сказ. Ни с попов, ни с религии за этот брак никакого спроса нет. А они тогда зачем? Они что делают? Адом стращают, да раем манят, которые сами же и придумали? И живут на этом – обряды отводят, да грехи отпускают.

– Действительно, хорошо устроились – никакой ответственности за результаты своей работы. Лишь за то, наверно, могут нагоняя от своего начальства получить, что приход маленький, паства количеством не растёт, пожертвований мало.

– Увело меня немного от моего рассказа, продолжу. Актриса эта тоже побег из общества совершила. Совсем в другую, чем я сторону. И тоже – побег неполный: продолжает играть в театре, где-то сниматься по позволению на это своего духовника, как она говорит – из-за денег, что понятно, объяснимо, и по-человечески – оправдано. Но теперь я на её спектакли не пойду, не смогу я её роли смотреть – какое-то уж совсем двойное лицедейство получается. Закончилась встреча тем, что кто-то из её участников спросил: «Вот вы окончили ВГИК, ваш сын тоже ВГИК окончил, теперь он священником служит. А если кто-то из ваших четырёх внуков решит актёрскую профессию выбрать?». Ответ был однозначный: «Только через мой труп!». Интеллигентная бабушка заведомо готова всеми силами препятствовать возможному чьему-то выбору, независимо от чьих-то пожеланий и талантов. Или вот ещё один интеллигент – Юрий Вяземский, заведующий кафедрой мировой литературы и культуры МГИМО, на телепередаче на всю Россию объявляет: «Атеисты – это больные люди, их лечить надо». Суть религиозной идеи предопределяет именно такое её понимание, что только уверовавшие в бога получают возможность приблизиться к духовным высотам... и ко всему, что к этому прилагается – Рай, Царствие Божие, вечная благодать, и т.п. А если кто от такой «духовности» отказывается, то, конечно же, он больной... Я против того, чтобы на основании какой-либо идеи одни мои сограждане могли считать других потенциальными зверями и людьми с низкой духовностью, и это лишь потому только, что они эту идею для себя и для общества отвергают. Идея эта – это не просто ложь и лицемерие, это умно и цинично выстроенная подлость, какая-то, прямо-таки, фашистская идеология.

– И всё же, Роман, как нам быть с проблемой смерти? Если отказываемся от религиозных богов, значит, лишаем себя надежды на загробный мир, на бессмертие? Человек не хочет жить в такой безнадёге, поэтому он и творит себе богов.

– Да, для человека это больной и вечный вопрос. Причём при здравом-то понимании человек осознаёт, что вечная физическая жизнь не только невозможна, но она ему и не желательна, она будет для него тягостна. Он часто и с этой-то своей жизнью, которая ему отпущена, не знает что делать. У него есть лишь животный страх собственной смерти. Это принято так говорить, что «животный страх», но не очень-то это выражение сюда подходит. «Животный страх» смерти может быть только у человека. У животных – совершенно здоровый и полезный им инстинкт самосохранения. Сошлюсь на несколько цитат, сейчас зачитаю:
«Достаточно ну просто чуть-чуть подумать о том, что это такое – вечная жизнь, чтобы прийти в ужас или испытать беспросветно тоскливое чувство. Быть обречённым на вечность (что бы это ни значило) в чём-то страшнее, чем быть обречённым на смерть. Хотя в чём-то и заманчивей. Но в любом случае в идее вечности есть какое-то недоразумение. Может быть, потому, что рождается она не от ума, а от жаждущей жизни плоти и безумного в своем эгоизме и завистливости ума?», Валерий Кувакин.
И вот ещё:
«Думать о смерти нужно для того, чтобы собраннее жить. Смерть – закономерное завершение жизни, заложенное ещё при начале её. Природа очень мудра, ибо совершенствуется через обновление, через новое поколение», Пётр Проскурин.
«Смерти меньше всего боятся те люди, чья жизнь имеет наибольшую ценность», Иммануил Кант.
Но я бы это переиначил: смерти более всего боятся те, чья жизнь имеет наименьшую ценность. Религиозная идея о загробном мире, вера в неё – это вот как раз и есть издержки этого «животного страха». Продолжим далее. Есть ещё одна идея обеспечения себе бессмертия, по которой люди во всём мире тысячелетиями живут. Идея эта – оставить после себя какую-то память, какое-то творение.

– Да, мы об этом говорили вчера, когда у нас об альтруизме разговор был.

– Или вот такой ещё пример – египетские пирамиды. Ритуальные какие-то предназначения имеют. Но, по-моему, несомненно же и то, что в замысел их возведения закладывалась возможность удивлять и восхищать людей этими сооружениями и через многие тысячелетия. Так ведь и удивляемся, и голову ломаем – как их сумели воздвигнуть?

– Кстати, а комплекс, например, Стоунхенджа в Англии с многотонными валунами, водружёнными друг на друга. Постройка его определяется вроде бы ещё более ранним временем, чем пирамиды в Египте. А пирамиды индейских народов в Америке.

– Чудесных творений много, и всегда в их создании присутствует стремление запечатлеть себя, свой труд, свои замыслы на годы, века и тысячелетия. В этих творениях большей частью, конечно, властители такое тщеславие удовлетворяли. Но, наверное, восхищались ими и простые строители, ощущение их величия чувствовали. Или возьмём пример другого рода. Вот были два человека – Герострат и Иисус. Оба шли к осуществлению своей идеи остаться в памяти народной. Совершенно целенаправленно шли, с реальным осознанием угрозы для своей жизни. Собственно, угроза жизни, и даже лишение её, и были залогом успеха их идеи. Для них, для обоих физическая смерть – ранее, или позднее, но всё равно же неизбежная, была менее страшной, чем забвение. Это и у многих-то так, хотя, конечно, и сила страха перед смертью, перед забвением у разных личностей разная, и накал борьбы с этим страхом тоже разный, и средства и способы, которые они готовы применить. Иисус и Герострат – наиболее наглядные, хрестоматийные примеры достижения бессмертия через свою, по сути дела – добровольную смерть, через готовность её принять. Оба они своей цели достигли. Только вот о Герострате мы помним, как о поджигателе храма, с Иисуса же началось новое религиозное учение. Это был их собственный выбор, их степень морали. Или вот Андрей Болконский в «Войне и мире» ночью перед битвой под Аустерлицем размышляет... Вот нашёл: «...но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу». И далее: «...что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и ни неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей». Под славой он понимает именно память о себе, любовь людей, которых он не знает и не узнает никогда, и пусть даже эта память и любовь будут ценой за его собственную жизнь.

Кот Барсик, тёршийся о ноги Максима, заскочил к нему на колени.

– Он у нас к гостям всегда пристаёт, столкни его на пол.

– Нет, пусть сидит – уж очень хорош котяра! Да, примеры с Иисусом и Геростратом – это очень в точку, как и слова князя Андрея. И о творцах всё верно: «свои творенья создавая, творят они себе бессмертие – возможность результатом творческим своим остаться в памяти народной». Но это всё высшая степень в стремлении избежать если не физической смерти – это невозможно, то смерти духовной – забвения. А как это будет в обыденной жизни, для простого человека, в котором не бушуют такие-то вот страсти?

– Человек должен быть нацелен на творение, на то, чтобы результаты прожитой его жизни, его труда остались после него служить другим людям. Одной из главных заповедей объединяющего нас всех Духовного Учения я считал бы замечательные слова Рэя Брэдбери: «Каждый должен что-то оставить после себя. Сына или книгу, картину, выстроенный тобой дом или хотя бы возведённую из кирпича стену, или сшитую тобой пару башмаков, или сад, посаженный твоими руками. Что-то, чего при жизни касались твои пальцы, в чём после смерти найдёт прибежище твоя душа. Люди будут смотреть на взращённое тобой дерево или цветок, и в эту минуту ты будешь жив... Неважно, что именно ты делаешь, важно, чтобы всё, к чему ты прикасаешься, меняло форму, становилось не таким, как раньше, чтобы в нём оставалась частица тебя самого...». Не поклонение выдуманным богам, не надежда на загробный мир и выдуманный рай должны быть идеей для человека. Это абсолютно эгоистичный подход: с миром будет то, что будет – на всё воля Божия. Главное – это у Господа молитвами и смирением божью милость заслужить, своею, единоличною персоной в рай попасть. «Вся жизнь человека должна стать великим богослужением» – так требует религия. О каком боге разговор? О религиозном, о выдуманном? Принять за жизненный стержень какую-либо идею – в этом у человека есть, несомненно, потребность, это помогает по жизни, придаёт ей смысл. Но в идее этой не должно быть заведомой лжи. Повторю, что я вчера уже говорил. Во-первых, принятие религиозной идеи является узакониванием лжи в общественной философии, что на пользу обществу быть не может, во-вторых, никогда эта идея не будет принята всем обществом, наличие такой идеи, а тем более – насаждение её для всего общества, всегда и обязательно будет причиной внутриобщественного конфликта. Нет, полезной для человеческой цивилизации идеей будет только та, в которой изначально нет лжи, в которой утверждается, что жизнь человека – это ради жизни земной, ради продолжения человеческого рода, ради людей – теперешних, и будущих. А вот ещё в эту же тему. На сайте Стихи.ру нашёл стих с названием «Жизнь бесконечна», мне очень понравился:
Я умру, потому что так надо,
Потому что всё умирает:
Умирают весной снегопады,
Облака в поднебесье тают.
И цветы, лепестки роняя,
Умирают утром морозным.
Всё с землёю пожар сравняет...
Только вдруг после бури грозной
Прорастёт трава молодая,
Так волнующе, так чудесно!
Вот я и сейчас умираю,
Чтобы вместе с нею воскреснуть.
В продолжение этого стиха написал небольшое эссе, сейчас поищу... Нашёл.
Да, вот именно – «умру, потому что так надо»... Очень хорошую аналогию нашей жизни наблюдаю каждый сезон на своих приусадебных сотках. Весной снег стаял – земля чёрная, неприглядная, неухоженная. Начинаешь посадки делать – ещё ничего не взошло, но уже преображение наступает, всё начинает упорядочиваться, видно приложение твоих трудов. Затем тобою посаженное всходить начинает, всё вокруг зеленеет, глаз радует. Наступает лето, работа новая – поливка, прополка сорняков – всё силу набирает, в рост идёт. Твои труды оплачиваются плодами, поработал хорошо – и плодов поболее. Правда, и от удачи, от погоды тоже кое-что зависит. Осень настаёт – идёт уборка, земля опять становится чёрной, убранной от всех твоих посадок. Но это уже другой вид оголённой земли. Она теперь красива – не то, что была ранней весной, она завершает свой годовой цикл, отдала тебе всё, что могла, наградила за труды. Потом глубокая осень – старость, потом зима – умирание... Но знаешь, что опять ведь будет весна, и опять семена лягут в землю, и опять всё взойдёт, и расцветёт, и снова земля за труды вознаградит. А потом опять осень, и зима опять... И пусть когда-то и ты уйдёшь, но придут на эту землю другие, и также будут класть в неё семена весной, и смотреть с любовью и благодарностью на эту землю по осени. Всё закономерно и циклично, всё родившееся на земле должно уйти когда-то в землю, удобрив её для всходов будущих.

В осознании этого есть и счастье, и грусть о предстоящем, неизбежном уходе, и утешение за него. Жизнь бесконечна.

– Хороший стих, и эссе тоже. Роман, ты вот о неком Духовном Учении говоришь. Откуда оно, о чём?

– Это я несколько условно так сказал. Никакого конкретного Учения под этим не подразумеваю. Хотя и считаю, что мыслителям и философам надо заняться его созданием. Собственно, ничего особо нового придумывать-то и не пришлось бы. Надо лишь осмыслить историю человечества, закономерности его развития, выявить, определить какие здесь были ложные пути и тупики, причины, которые нас по этим путям вели, объяснить эти причины, показать, как следовало бы избегать подобных ошибок.

– Да, совсем пустячок – осмыслить, что было неправильно и показать, как надо...

– Твою иронию понимаю. Но это надо делать, вести духовные поиски. Кстати, третьей моей претензией к религии является то, что она своим наличием является тормозом, неким стопором к развитию истинных духовных учений. Социального запроса от общества на такие учения нет, оно религиями обходится. Религия утверждает себя как единственная и непогрешимая Истина. Но абсолютной истины нет, и быть не может. Есть лишь путь, постоянное движение к ней. Этот путь, это движение и есть истина. Если мы говорим, что истину нашли, прошли свой путь в её познании, этот путь для нас закончен, значит, мы остановились, то есть, мы от истины начинаем удаляться – она уходит от нас всё дальше, мы за ней не поспеваем. Как человечество постоянно развивается, переходит от одной формации к другой – первобытнообщинный строй, рабовладельческий, феодализм, капитализм, возможно, когда-то и коммунизм будет, или другая какая-то новая формация, так и духовное учение должно быть в постоянном развитии. Это неизбежно, это обязательно должно быть.

– Ты говоришь о коммунизме, как о возможной следующей общественной формации. Ты это серьёзно? Коммунистическая идея себя ж полностью дискредитировала.

– Я так не считаю. Никакой дискредитации не было, поскольку не было не только никакого построения коммунизма, не было и движения по пути к нему, даже попыток. Это всего лишь «бесы» взяли коммунистическую идею и повели с этой идеей народ, ими нелюбимый, «по пустыням» очередным. Всё, что они сделали – это провели обобществление средств производства и установили порядки казарменного коммунизма. Какое же это построение нового общества? Под коммунизмом я понимаю не какую-то общественно-политическо-экономическую систему или формацию, а общество с другим сознанием, в котором провозглашать или транслировать лживые идеи было бы просто-таки неприлично. Вот ещё один фрагмент послушай:
– * –
Спросят: а как же без идеи?
Нужна идея, спору нет.
Но обязательными к ней
условия такие быть должны:
а) чтоб изначально ложной не была она;
б) и никакого чтобы воплощения её.
– * –
(Хоть знаю я, что критики немало
смогу услышать за позицию свою,
но не промолчу, её озвучу.)
Вот пример тому – идея коммунизма.
Не за то её ругаем, что ложная она,
этого как раз и нет,
по крайней мере – в целом.
Пожалуй даже, что нет других идей,
что лучше бы давали направление
общества развитию.
– * –
Но появиться стоит другой идее
по воплощению скорейшему
идеи коммунизма,
с появленьем нужных институтов власти,
манифестов, «кодексов моральных»,
партии единой, структур партийных,
органов для проведения репрессий,
чтоб мнения иные подавлять –
и всё, идее той конец приходит.
– * –
Становится она лишь камуфляжем,
прикрытием для подлецов и демагогов.
Перефразируем слегка известный афоризм:
идеи гении рождают,
берутся воплощать фанатики,
затем вступают в дело подлецы –
результаты пожинают, едят плоды.
– * –
Показателем хорошим лживости идеи
является число людей,
занимаются которые лишь тем,
что служат ей,
верней – обслуживают,
к властям прилаживают,
овцам в голову внедряют,
отводят ритуалы и обряды,
с ересью воюют,
толкуют Тексты,
ну, и так далее – забот подобных много
у проводников идеи лживой.
– * –
Это как к религии относится
с обещаньем Рая
для сейчас живущих, кто верит в Бога,
так и к идее «бесов»
о «построении коммунизма»,
о «светлом будущем»,
которое уже не за горами,
скоро будет,
надо лишь немного потерпеть,
может, и совсем недолго – всего-то 20 лет
(например, Хрущёв Никита так нам обещал
назад тому полвека.)
– * –
Лучшая идея – это та,
которую мы не «воплощать» берёмся,
а держим целью для себя
и для своих потомков,
пусть даже и для дальних самых.
– * –
Не «воплощенье» быть должно, а эволюция.
Эволюция не терпит ускорений,
тогда она мутацией становится,
как было это с коммунизма «построением»,
так же это и с любой другой идеей будет,
и уж тем более – со лживой изначально.
– * –
Самым главным измененьем в обществе
есть изменение его сознания.
А для этого исключена должна быть ложь
как в идеях, так и в средствах и способах
по продвиженью тех идей.
– * –
Отдельный это разговор об идеях наших,
и немалый, непростой –
над идеями работать надо.
Для обозначенья направленья скажем,
что оставляем, например, в качестве основы
идеи гуманизма.
– * –

– То есть, идея для общества – это светлое будущее, в котором общество безо лжи, полости, лицемерия. Но «воплощать» её нельзя... И каковы тогда будут пути и средства для достижения этой цели?

– Так же, как и в поиске истины, надо понимать, что цель эта никогда не будет, не может быть достигнута. Общество никогда не станет идеальным даже для самых дальних наших потомков. Человеческие слабости и пороки – они были, есть и будут. Человек по своей природе неизменен. Но общество, из этих неизменных человеков состоящее, может эволюционировать, меняться к лучшему. Довольно-таки определяющим в этом развитии являются идеи, которые в обществе преобладают, которые определяют наше сознание, нашу философию, мораль. Очевидно, что религия для современного общества не является полезной идеей...

Слышно было, как хлопнула закрываемая входная дверь.

– А вот и Марина со своих посиделок вернулась. Время уже позднее, завтра нам вставать рано. Я на дрезине тебя до станции отвезу к московскому поезду. Разговоры наши философские мы с тобой ещё продолжим, не в последний раз видимся...

– * –

Вернувшись в Москву, Максим через несколько же дней приступил к работе над картиной. Чёрный квадрат, ядерная зима, разрушенный город – всё это пришло как-то разом, само по себе сложилось в голове в визуальную картинку. На работу, среди всех прочих текущих дел, ушло около двух недель. Закончив, позвонил в московский офис Романа. Того на месте не было, секретарша пообещала передать Роману Александровичу, что его заказ готов. Через пару дней, предварительно позвонив, он заехал к Максиму. Прошли в мастерскую, подошли к мольберту. Роман остановился перед ним, минут пять вглядывался в картину, отступал на несколько шагов, подходил ближе.

– Неплохо, даже очень неплохо. Картину беру. Ты её вставь в рамку, через пару дней подъедет мой помощник с договором о купле-продаже, с тобой рассчитается. Но вообще-то, если честно и откровенно, я предполагал увидеть что-то другое.

– Знаешь, чем ближе она была к завершению, тем более я осознавал, что тему картины по нашим беседам пока не нашёл. Мне мой «Чёрный квадрат» тоже нравится, но не более того. Слишком быстро и легко эта тема пришла. Видимо, необходимо какое-то время на осмысление наших разговоров, какая-то выдержка.

– Я не тороплю, как созреет идея, так и возьмёшься за работу.

Нескоро Максим к этому вернулся. Какие-то заказы новые набежали, выставки. О картине новой периодически вспоминал, прикидывал какие-то варианты, набрасывал эскизы. Но не было ничего, что захватило бы: вот она и есть, моя тема. Откладывал эскизы в специально заведённую папку. Довольно-таки твёрдо определился с одним: сюжет будет в церкви, почти все персонажи – прихожане. Но как этот сюжет выстроить, что сделать в нём основным – пока никакой идеи не было. В поисках её просматривал имеющиеся у него альбомы с репродукциями картин на религиозную и антирелигиозную тему как русских художников – Перов, Репин, Суриков, Поленов, Лосенко, Ломтев, Иванов, Бруни, Зеленский, так и зарубежных – Дюрер, Мазаччо, Босх, Брейгель, и других. Взялся кое-что почитать из истории религии.

В апреле месяце поехал на Урал – навестить родителей. Они жили с дочерью, с его младшей сестрой. Крупный областной центр, одна из основных промышленных отраслей – металлургия. Как раз в эти дни приезжал Патриарх Кирилл на освящение храма, выстроенного по инициативе руководства металлургического комбината на выделенные оттуда средства. Максим решил попробовать туда попасть. Подключил к этому некоторых своих местных знакомых. Ему, как московскому гостю, известному художнику сумели сделать пропуск.

Церемония проходила пышно и представительно. Вёл её Патриарх. Было много приглашённых от духовенства из соседних регионов. В официальных церковных отчётах, выложенных на их сайте, было потом написано следующее:

«Его Святейшеству сослужили: управляющий делами Московской Патриархии митрополит Саранский и Мордовский Варсонофий; митрополит Челябинский и Златоустовский Иов; архиепископы Екатеринбургский и Верхотурский Викентий, Тобольский и Тюменский Димитрий, Курганский и Шадринский Константин; руководитель Административного секретариата Московской Патриархии епископ Солнечногорский Сергий; председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества протоиерей Всеволод Чаплин; настоятель Свято-Георгиевского храма священник Владимир Воскресенский, духовенство областной епархии».

Говорилось также, что «среди молившихся за богослужением» были губернатор области, председатель Законодательного собрания области, генеральный директор горно-металлургического холдинга, генеральный директор металлургического комбината, представители органов государственной власти и общественности города и области.

Патриарх начал церемонию с обращения к собравшимся, начав с митрополита областной епархии:

– Ваше Высокопреосвященство Владыка митрополит Иов. – поклон от Иова. Затем поворот в одну сторону. – Ваши Высокопреосвященства. – ответные поклоны. Небольшой поворот в сторону другую, где стоят рангом пониже. – И Преосвященства. – поклоны. Обращение к мирской власти. – Уважаемый Губернатор, дорогие высокопоставленные руководители области, руководители предприятий. – вежливые поклоны, кивки. Обращается ко всем. – Дорогие отцы, братья и сёстры. – многие крестятся, делают поклоны.

Затем Патриарх сказал пастырское Слово:

– Мы сегодня совершили большое, светлое деяние – освятили храм в этом районе, где так много предприятий, мощных, сильных предприятий, с большим количеством людей, – далее сказал общие слова благодарности тем, «кто позаботился о строительстве этого храма, кому в голову пришла эта светлая мысль», пообещал выразить благодарность более конкретно в конце Слова.

Продолжил:

– Мы не случайно сегодня строим храмы по всему лицу нашей страны. Потому что наш народ пережил то, чего не пережил ни один народ мира. Значит, мы обладаем уникальным опытом, каким никто другой не обладает.

Максим подумал: о каком уникальном опыте нашего народа Патриарх говорит? Чего такого не пережил ни один народ мира? Если о том говорит, что воевать с завоевателями много пришлось, так, наверное, есть народы, в истории которых соотношение времени войны и мира не менее, а то так и более трагично. Если о степени послевоенной разрухи, например, после Второй мировой, так та же Германия была, наверное, в не меньшей разрухе, или Польша, по которой эта война в обе стороны прокатилась, вероятно, и Япония тоже. Но уже в следующей фразе Патриарх внёс ясность об уникальности этого нашего опыта:

– Только те, кто прошёл через жизнь в атеистическом обществе, только те обладают этим опытом

Вот в чём дело! Опыт наш в том, что попробовали жить от Бога отвернувшись. Патриарх продолжал:

– Ваш город с его дымящимися трубами, с его мощными предприятиями, в каком-то смысле был символом той системы ценностей, которая создавалась в нашей стране.

Максим подумал, что сейчас Патриарх обрушится с критикой на «бесов». Что было бы, вообще-то, не очень логичным после, например, слов Патриарха Алексия I, написанных им 6 марта 1953 года по поводу кончины одного из главных «бесов» – Сталина:

«От лица Русской Православной Церкви и своего выражаю самое глубокое и искреннее соболезнование по случаю кончины незабвенного Иосифа Виссарионовича Сталина, великого строителя народного счастья. Кончина его является тяжёлым горем для нашего Отечества и всех народов, населяющих его. Его кончину с глубокой скорбью переживает вся Русская Православная Церковь, которая никогда не забудет его благожелательного отношения к нуждам церковным. Светлая память о нём будет неизгладимо жить в сердцах наших».

Но Максим был, выходит, слишком низкого мнения об умении церковников выкручиваться из любой ситуации. Патриарх не открещивается от «бесов», не шельмует ни их, ни тех нас, которые вслед за «бесами» шли, и нам такое шельмование было бы несколько обидным. Нет, он говорит о наших прежних заслугах, о советском обществе говорит «мы», не исключая отсюда и церковь:

– Опираясь на те ресурсы, которыми Бог одарил нашу страну и нашу землю, мы хотели построить процветающее, сильное и справедливое общество. И на этом пути было многое сделано, был свой трудовой и военный героизм. Люди беззаветно отдавались этой идее, жертвовали своими жизнями, жили в землянках и в бараках. Как вчера мне сказал в машине Пётр Иванович, Губернатор ваш, люди считали, что барак – это есть некий образ счастливой жизни будущего. Потому что жили-то в землянках, себя ограничивая. Страна накапливала огромную силу. И казалось, вот уже совсем близко, и мы построим это общество – самое прекрасное в мире, процветающее, богатое, справедливое.

Патриарх сделал скорбную паузу...

– Мы все знаем, что у нас ничего не получилось. Хотя было с человеческой точки зрения всё – была сильная власть, была мощная армия, сильные правоохранительные органы, и та же наука, и то же образование, и культура, и спорт. Было всё, и всё работало для достижения только этой одной цели. Мы были как бы в пяти минутах до достижения этой цели. Но эта короткая дистанция всё время удлинялась, удлинялась, удлинялась...

Опять грустная пауза. Действительно, всё же ведь было – и сильная власть, и правоохранительные органы, и наука... Так почему же у нас ничего не получилось?

– А не получилось потому, что всё это мы стремились сделать без Бога. У нас было всё, а Бога мы из своей жизни исторгли, самонадеянно уповая на свою собственную силу. И Бог нам показал, что человеческая сила – это слабость пред Богом. Это ничто! Всё разрушается, и превращается в прах и пепел, если Бог не благоволит, если он не поддерживает человека.

Так-то вот: это Бог нас не поддержал – ни власть с церковью, ни ведомых ими овец. Да ещё и наказал нас всех за этакую самонадеянность, показал нам, видите ли, что мы без бога – ничто!.. Но никакой критики прежней власти. Патриарх не отказался от власти «бесов», не стал её грязью мазать. Что, впрочем, было бы богохульством: власть ругать нельзя. «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению; а противящиеся сами навлекут на себя осуждение» – из Послания к римлянам. Патриарх показывает себя ушлым политиканом, лицемерным церковником. Он хитро и лукаво утверждает двуединство церкви и власти, их неразрывный союз в «борьбе за счастье народное»:

– Мы сегодня строим храмы, потому что понимаем, что вместе с Богом мы достигнем тех целей, которые мы перед собой ставим, как страна и как народ. Если мы научимся соединять веру, упования на волю Божью, молитву, чистоту жизни, силу нравственного чувства с современными технологиями, с наукой, с образованием, с правильным использованием капитала мы станем действительно Великой Страной. И одновременно – свободной, мирной, открытой.

Как это мило: соединим веру, упования на волю Божью с современными технологиями, с наукой, с образованием, с правильным использованием капитала... Прямо-таки, как говорится, «всё в одном флаконе» – духовный лидер, демократ, либерал, прогрессивный государственный деятель, но и борец за «традиционные ценности». А вот и голубая мечта Патриарха:

– Мы вступили в другую эпоху. Мы строим Божьи Храмы. По всей Руси Великой. Тысячи и тысячи храмов. И поднимаются эти золотые купола как свидетельство о том, что мы способны усваивать исторический опыт. Мы не Иваны не помнящие родства. Мы всё помним, и знаем, и хотим другой жизни. Вот и этот Божий храм, здесь – в этом заводском районе, вознёсся своими куполами к небу как великое свидетельство того, что, сочетая духовное и материальное, земное и небесное, мы только и можем обрести надежду на наше будущее.

Прихожанам был дан наказ: «от нас мало требуется – чтобы мы молились утром и вечером, чтобы вставая утром, мы просили у господа благословения на день», «а вечером, когда приходим домой, чтобы поблагодарили Господа за то, что он дал в течение этого дня», «а если что-то плохое сказали, задумали, или сделали, так именно вот в этот момент нужно пред Богом раскаяться, и попросить у него прощения, не раз в год на исповеди, не четыре раза в год, как иногда это делают, а каждый день вечером». Всё от Бога – и в делах он первый помощник, и грехи простит.

(окончание следует) Часть 4