Российский переплет 1

История имеет невеселое свойство повторяться, если не в главном, то в деталях непременно. Рифмуются российские годы XX века, его начала и его конец, аукаются через пропасть лет людские судьбы. Давайте оглянемся назад, на осень 1922 года. А поможет нам в этом Омский государственный архив. Из «времяворота» события последних реформаторских лет вынесло на поверхность из самых затаенных государственных глубин папку секретных сводок Главного политического управления (ГПУ). Синенькая обложка из тонкого картона (ф. 443, оп. 2, д. 5). Госсводки направлялись с грифом «Совершенно секретно» в вышестоящую структуру - в ГПУ по Сибири в Новониколаевске (Новосибирск). Текст отпечатан на машинке. Еженедельно составлялись такие донесения. Госсводка №38 за время с 13 по 20 сентября 1922 года, подзаголовок «Рабочие и служащие». Цитата: «В связи с намеченной ликвидацией пошивочно-обмундировочной фабрики работы на таковой прекратились. Расчету подлежит около 350 сотрудников, из коих женщин до 90 %. Администрация фабрики предлагает выплатить уволенным вперед лишь за одну неделю вместо законных двух недель. Завком по данному поводу подал протест в профсоюз тем более потому, что заработок работниц и рабочих был ниже профессиональных ставок на 19 процентов…» Что ни говори, российский обычай: пока петух не клюнет, и пальцем не шевельнем, чтобы упредить конфликтную ситуацию, чтобы ту же администрацию держать в рамках, которые должны, в соответствии, конечно же, с законом, обозначать мы. За нас это никто не сделает. Только когда появилась реальная перспектива оказаться всем коллективом на улице, активизировался завком. Разруха, голод. Цены в Омске: четверть молока – 800 тысяч рублей, сотня куриных яиц - 10 миллионов рублей, пуд пшеницы – 8 миллионов… Повсюду шныряют контрагенты, заключающие договоры с госпредприятиями на денежные кредиты и исчезающие с наличностью в неизвестном направлении. Новая экономическая политика. По данным Губздравотдела, в губернии: холерных – 2090 человек, подозрительных – 1054, умерло 936 человек, подозрительных – 400. «Уголовный бандитизм», как указано в сводках, только за 10 сентябрьских дней в Омске заявил о себе так: простых краж – 39, со взломом - 10, вооруженных ограблений – 3, покушений на убийство нет, но тем не м енее арестовано 93 (!) человека, превышение арестованных над числом совершенных преступлений постоянное, потому что брали «за политику» - эсеров, священников… Лукавят те, кто утверждает, что неплатежи сработали нынешние члены российского правительства. Большевистское новшество, как минимум: по форме – мошенническое, по сути – грабительское. Желание не платить заработанное становится каким-то непременным атрибутом крупномасштабных реформ русского общества. При всей несхожести программ переустройства, которые случились в начале и в конце ХХ века в России, их связывает удивительно схожий по незатейливому популизму признак: провозглашают одно, а делают другое, потому что изначально имели в виду третье, а в результате получается некое неожиданное четвертое производное.

Чудо! Чудо российских реформ! Оторопь обуревает всех неподготовленных. Долгое вековое эхо пронзает пространство, похожее на отчаянный крик обманутого одинокого человека. А вот еще узнаваемая, прочувствованная многими нашими современниками ситуация. Пожалуй, без посторонней помощи читатель может провести параллель из прошлого в настоящее. Из госсводки ГПУ №37 (с 20 по 27 сентября 1922 года): «В Омске. Из ассигнованных центром Сибздраву 86 миллиардов рублей на покрытие задолженности служащим выплачено полностью только уволенным по сокращению штатов. На выплату задолженности жалованья за январь-апрель и июнь-июль оставшимся на службе сотрудникам средств не имеется, на почве чего служащие требуют заключения коллективдоговора и настаивают на улучшении материального положения, доведении нормы содержания до фактического прожиточного минимума... В Татарске (прим.: город в ту пору входил в Омскую губернию, сейчас в Новосибирской области). Настроение служащих Уздрава с получением жалованья за март, апрель, май, июнь и июль месяцы улучшилось. Подача заявлений об увольнении прекратились». Из госсводки ГПУ №41 (с 4 по 11 октября 1922 года): «Рабочие завода «Рандруп» в дни Рождества Богородицы и Воздвижения, 8 и 14 сентября по старому стилю, не вышли на работу и праздновали, мотивируя невыход тем, что, мол, все равно не заплатят за работу, так как задолженность завода рабочим доходит почти до 2-х месяцев». Можно, опустив 75 лет, но имея все-таки в виду данное обстоятельство, продолжить перечень современных предприятий, где, мягко говоря, не все в порядке с выплатой зарплаты: ПО «Полет», завод транспортного машиностроения, АО «Омский агрегат», завод им. Козицкого, АО «Омский каучук»… Однако в еще более сложный переплет, как всегда, попало крестьянство. *** Папка секретной переписки прокурорского надзора (фонд 443, оп.2, д.4). На документе еще более категорическая надпись: «Совершенно секретно». Дата: 4 октября 1922 года. Адресат: президиум Омгубисполкома. Копия – губернскому прокурору, который только-только, 16 сентября, приступил к исполнению служебных обязанностей после утверждения на заседании Омского губернского исполнительного комитета рабочих, крестьянских, казацких и красноармейских депутатов соответствующего постановления об организации прокуратуры. Итак, текст: «До сведения моего дошло, что организовавшаяся в г. Омске опертройка, не известив об этом меня как ВрИД председателя ревтрибунала приступила к организации выездных сессий по продналоговым делам, причем в состав этих сессий включает лиц, не знакомых с Уголовным и Уголовно-процессуальными кодексами и не имеющих трибунальской подготовки (стажа и практики), смешав сессии трибунала с сессиям и нарсуда. …Вторично прошу президиум Губисполкома осободить меня от обязанностей ВрИД председателя трибунала». И подпись: «Д. Хромотко». Дрогнула рука даже у ревтрибунальца с опытом. Предвосхитил события, как в воду глядел.