Русских националистов озадачили вопросами. Они ответили

Наверное, ни для кого не секрет, что русское национальное движение и по сей день находится в достаточно хаотическом состоянии, причем не только в организационном, но и в идейно-мировоззренческом плане.

Внести определенную ясность в суть идеологии этого движения попытался публицист Павел Данилин, сформулировавший 17 вопросов, которые, по его мнению, либо табуированы у русских националистов, либо традиционно являются камнями преткновения в отношениях между ними. При этом Данилин собрал, пожалуй, все основные штампы и ярлыки, которые уже не одно десятилетие навешивают на русских националистов их противники (как из органов государственной власти, так и из т. н. либеральной интеллигенции).

Эти вопросы Павел Данилин адресовал активисту и идеологу русского национального движения Константину Крылову, который подробно ответил на них в статье, опубликованной на сайте АПН.

Надо отметить, что многие вопросы носят либо демагогический, либо провокационный характер. Но, тем не менее, они действительно часто задаются представителям русского национального движения и порой ставят их в тупик. Поэтому ответы на них представляют несомненный интерес. Здесь, однако, постараемся ограничиться только наиболее принципиальными положениями идеи русского национализма, как ее формулирует Константин Крылов.

Он откровенно говорит, что «наша власть, не имея сколько-нибудь убедительных аргументов, опровергающих русских националистов, развернула пропагандистскую кампанию, обвиняя их в разнообразных грехах. Универсальным и наиболее удобным стало обвинение в «нацизме» и «фашизме», поскольку эти слова в современном обеспамятевшем мире стали просто обозначением «всего самого страшного».

Впрочем, власть не сама этому научилась: манеру обвинять своих противников в фашизме она заимствовала у либералов (российских и зарубежных), которые охотно пользуются этим приемом для шельмования противников».

Конечно, когда имеешь дело с откровенной подменой понятий, надо внести ясность в исходную терминологию. Поэтому Крылов объясняет, что «национализм – общее понятие. Расизм – одна из теорий, обосновывающих определенный вид национализма, а именно империалистический национализм. Далее: национал-социализм, нацизм (он же фашизм) – экзотическая разновидность расизма. Таким образом, всякий расист – националист, но не всякий националист – расист. Соответственно, всякий нацист – расист, но не всякий расист – нацист.

Разумеется, тот факт, что расизм есть разновидность националистической идеологии, не бросает тени на национализм в целом… Национализм утверждает, что: 1) нации имеют интересы (из чего следует, что разные нации могут иметь разные интересы) и 2) нация имеет право и даже обязана отстаивать свои интересы там, где они ущемляются, не только другими народами, но и, скажем, властью или какими-то социальными группами.

Разумеется, интересы нации можно понимать по-разному. Но, в общем, удовлетворение национальных интересов возможно либо за счет ресурсов самого народа, либо за чужой счет. В первом случае народ нуждается, прежде всего, в свободе, независимости, справедливой власти и т. п. Во втором – в возможности безнаказанно угнетать другие народы.

Поэтому существуют два вида национализма. Первый можно назвать национально-освободительным, второй – империалистическим.

Возможно, конечно, и какое-то их совмещение: некоторые народы стремятся к независимости от других, но при этом готовы угнетать третьи. Но для обоснования права на то и другое разом используется разная идеология и риторика, соединить которые можно только при помощи специальных приемов.

Одним из них, кстати, и является расизм. Расизм – это учение о том, что существуют «высшие» и «низшие» («богоизбранные» и «проклятые», «биологически полноценные» и «биологически неполноценные», «культурные» и «дикие») расы и народы, причем «высшие» имеют право, данное им Богом, Природой, Культурой и т. п. сущностями, подавлять и угнетать низшие расы, удовлетворять свои материальные интересы за их счет. Это учение очень удобно, поскольку снимает множество вопросов типа: «Почему нам можно то, что другим нельзя?»

Расизм – это именно учение о праве истреблять, угнетать, эксплуатировать или унижать другие народы. Заметим, что для этого даже не обязательно утверждать «биологическое превосходство» над ними. Вполне достаточно назвать угнетаемых и истребляемых «некультурными», «богоотверженными», или, скажем, «насквозь пропитанными тысячелетним рабством» (эту формулировку любят использовать наши либеральные расисты по отношению к русским)».

Из всего этого следует, что «русский националист не может быть нацистом или классическим национал-социалистом. Невозможно, чтобы русский националист добровольно признавал себя биологически или расово неполноценным существом, а свой народ – недочеловеками. Что касается «русского расизма» (т. е. учения о том, что именно русские являются высшей расой и имеют право угнетать другие народы), то подобные учения не получили широкого распространения. Это связано с уже указанными историческими причинами: русские как народ не имели колониального прошлого. Предки каждого англичанина или француза имели материальные выгоды от наличия колоний, в их исторической памяти отложилось, насколько это было замечательно, потому-то Европа «больна расизмом». Русские, к добру или к худу, такого опыта не получили. Российская империя не имела колоний в европейском смысле этого слова. Напротив, русские несли основные расходы и издержки по расширению пределов государства и не имели с этого никаких выгод.

Сейчас русские в массе своей отнюдь не воспринимают себя как «высшую расу господ». Они находятся в подчиненном, униженном, подавленном состоянии, и знают это.

Русские националисты не призывают к захвату земель и колоний, к господству над иными народами, к унижению и угнетению. Они хотят освободиться сами, а не порабощать других. Их основные требования – прекращение угнетения русских людей, создание русского государства на исторических русских землях. Короче говоря, русский национализм – это национализм национально-освободительный».

Крылов подчеркивает, что «у русского движения нет сколько-нибудь значимого фашистского прошлого, оно ни в коей мере не является фашистским сейчас, и его развитие идет в сторону, противоположную фашизму. «Русский фашизм» сегодня – это жупел, которым враги русского движения пытаются махать, оправдывая угнетение русского народа и репрессии против русских активистов».

Кроме того, «русский национализм не является фундаменталистским религиозным учением. Это – светская, мирская политическая теория и практика. Русским националистом может быть человек, исповедующий любую религию или не исповедующий никакой».

Также «русские националисты не считают свое движение преемственным власовскому в том смысле, в котором, например, украинские националисты официально считают своими предшественниками бандеровскую ОУН и прочие организации, действовавшие на территории Украины в 40-50-е годы. Не существует сколько-нибудь известных русских организаций, которые хотя бы претендовали бы на преемничество с РОА, РОНА и т. п., и уж тем более имели бы такое преемничество на самом деле».

Однако Крылов считает необходимым затронуть тему о «возможных причинах симпатий к фигуре генерала-коллаборациониста. Российская история прошлого века была крайне трагичной и закончилась геополитическим крахом. В такой ситуации людям свойственно мечтать об иных вариантах истории и верить в то, что, «не случись того-то и того-то, все сложилось бы лучше». Осуждать их за это бессмысленно: это – свойство психики. Так, у нас есть множество людей, уверенных, что если бы не революция 1917 года, мы жили бы в великой стране, и ностальгирующих по «России, которую мы потеряли». Другие сожалеют, что Сталин не прожил еще 10 лет и не построил технократическую утопию. Кто-то сожалеет о косыгинских реформах, а кто-то – об избрании Горбачева генсеком. Есть и те, кто верит, что оккупация Гитлером Советского Союза в 1941 году принесла бы меньше бед и страданий русскому народу, чем продолжение коммунистического господства.

Практического значения все это не имеет.

Впрочем, «плачи по Гитлеру» все же не вполне безобидны, т. к. задевают чувства множества русских людей, чьи предки воевали с немецкими оккупантами. Но в таком случае имеет смысл посмотреть, на чьей стороне гитлерофилов больше. Я хорошо помню, что в эпоху перестройки и в 90-е годы гитлерофилия считалась вполне приличной именно в либеральном стане. Можно встретить множество публичных персонажей, от журналистов до историков, которые публично и печатно рассуждали о том, насколько Гитлер был лучше Сталина…» Действительно, можно вспомнить хотя бы г-на Минкина из «МК», который еще в 1989 году разразился обширной статьей на тему, что лучше Отечественную войну было проиграть. Или того же Подрабинека… Однако «почему-то никому из них не предъявляют обвинений в фашизме, скорее всего, потому, что право бросать такое обвинение они предусмотрительно застолбили за собой».

Касаясь темы «русского сепаратизма», Крылов справедливо указывает, что «помимо очень сильного антирусского сепаратизма национальных республик, он до сих пор не стал значимым фактором политический жизни нашей страны.

Существуют сторонники отделения от России карельских территорий, есть мечтатели о независимой Пруссии, входящей в Европу, имеются сепаратистские тенденции в Сибири и на Дальнем Востоке. Такие настроения подогреваются чудовищно несправедливым государственно-территориальным и экономическим устройством Российской Федерации, систематическим ограблением целых регионов, политикой препятствования развитию, преференциями «нерусским» национальным республикам за счет русских областей.

Мы живем в отвратительно устроенном государстве, и нет ничего удивительного в том, что люди готовы отделиться от него. Фактически единственное, что удерживает их от политической самоорганизации и реальных действий, – понимание того, что любой бунт будет либо жесточайшим образом подавлен, либо, в случае маловероятного успеха, отделившиеся территории будут аннексированы соседними государствами, и положение русских станет еще хуже. Единственное действенное лекарство от сепаратизма – это успех русского национального движения, удовлетворение чаяний русского народа. Если русские обретут свое государство, им не захочется бежать из него куда угодно».

При этом, отмечает Крылов, он понимает и тех русских националистов, кто призывает «избавить Россию от Кавказа», т. к. «удержание Кавказа той ценой, которую Россия платит сейчас, начиная от миллиарднодолларовых выплат кавказским сатрапиям из федерального бюджета и кончая безумными преференциями кавказцам в России, их фактическим господством во многих сферах общественной и экономической жизни, – слишком велика. Формат отношений с Кавказом должен быть пересмотрен в любом случае. Выбор придется делать между сепарацией, отделением России от Кавказа, или каким-то планом его реконструкции».

Вообще, констатирует Крылов, «одна из любимейших попевок врагов русского движения – запугивание «распадом страны». Нас кошмарят: если русские начнут подавать голос, требовать себе каких-то прав и уж тем более сопротивляться инородческому игу, то могучие народы многонациональной России возмутятся, немедля восстанут, отделятся, и Россия останется «в пределах Московского царства», а то и Садового кольца. Поэтому русские должны сидеть тихо и терпеть все, что бы с ними ни делали, во имя единства страны».

Крылов же настаивает, что «предлагаемый выбор – терпеть и умирать или «сократиться до размеров Московского княжества» – ложен.

На самом деле единственной причиной всех недовольств и возмущений со стороны всяких «народов и национальностей» является униженное положение русских.

Они понимают, что русские слабы и беззащитны, а центральная власть занята борьбой с русским народом и не может на этот народ опираться, т. к. он ее терпит, но не поддерживает. Почему бы в таком случае не разговаривать с этим народом и этой властью с позиции силы?

Если же русские начнут сопротивляться угнетению и унижению, их начнут уважать. С сильными считаются и стараются договориться. Возрастет и уважение к российской власти, у которой появится реальная опора – многомиллионный русский народ, сильный и сплоченный. Это укрепит целостность России.

«Скажу больше, – продолжает Крылов. – Если русский народ, наконец, станет хозяином в своем доме, правящей нацией в своем национальном государстве, то большинство нерусских народов воспримет это с облегчением. Именно народов, а не их элит, которые потеряют возможность бесконечно грабить Россию. Но для обычных татар, бурят или чукчей русское национальное государство будет скорее более комфортным, чем нынешняя «многонациональная» РФ».

То же касается и планов реинтеграции «славянского ядра». Русские националисты считают украинский и белорусский народы частями разделенной русской нации. Воссоединение в той или иной форме пока еще возможно, но оно возможно только в том случае, если русские повысят свою привлекательность в качестве национальной общности. Сейчас быть русским элементарно невыгодно: русские – забитый, униженный народ, не имеющий власти даже в собственном доме. Конечно, в такой ситуации лучше уж быть украинцем – это, по крайней мере, звучит гордо.

Если же Россия станет русской, она станет центром притяжения для всех славянских государств: всем захочется разделить успех русского народа, участвовать в нем. Это открывает соответствующие политические перспективы, о которых нынешняя российская власть не может и помыслить – да и не хочет этого».

Весьма интересным представляется ответ на такой традиционно острый вопрос: почему русские националисты постоянно ссорятся и не могут создать единого националистического движения?

Как утверждает Константин Крылов, русское национальное движение выделилось из общепротестного «патриотического» движения только в середине нулевых. До того русский национализм в чистом виде практически не встречался.

Только с годами «общепротестная» идеология все же разложилась на фракции. Это породило целый спектр «идеологий через черточку», где слово «национализм» играло роль своего рода приставки, а дальше шло главное: «национал-большевизм», «национал-монархизм», «национал-империализм», «национал-анархизм», «национал-технократия» e tutti frutti.

«У всех этих идеологических конструкций было одно общее, оно же и разъединяющее, – второе слово. Национализм в них всегда был подчиненным моментом, средством. Целью же была «монархия», «истинный социализм», какая-нибудь «империя» или, наоборот, «революция» («духовная» или социальная)… В общем, что-то такое, чему русский национализм должен послужить в качестве топлива. И уж, конечно, национал-анархист не может не ссориться с национал-монархистом: ведь каждый из них рассчитывает на один и тот же ресурс (т. е. на русский народ), но собирается использовать его для совершенно различных проектов. Неудивительно, что вся эта публика постоянно конфликтовала между собой, а все усилия по объединению на какой-то общей платформе терпели крах. Достаточно было прийти в любое собрание националистов и громко сказать: «Распутин был святым!» (или «Сталин был людоедом!»), чтобы все присутствующие тут же, бросив прочие дела, принялись бы ожесточенно препираться по этому поводу», – вполне резонно рассуждает Крылов.

По его убеждению, «настоящий национализм начинается там, где «второе слово» перестает быть главным. Русский народ не является средством для чего бы то ни было – Государства, Империи, Космической Экспансии, Белой Расовой Солидарности, Социальной Справедливости, Исторической Миссии и т. п. Все «великие проекты» имеют смысл и ценность ровно настолько, насколько они полезны русской нации. С осознания этой простой мысли – русские нужны сами себе, а не как ресурс или топливо для чего-то внешнего, сколь бы привлекательным оно ни было, – и началось русское движение в подлинном смысле слова.

О перспективах, – продолжает Крылов. – Я не думаю, что русское движение придет (или хотя бы должно стремиться) к «единству», если под ним понимать единую организацию, «руку миллионнопалую», управляемую каким-нибудь «харизматическим вождем». На наших глазах складывается иная система – а именно сеть русских организаций, тесно координирующих свою деятельность, связанных совместными проектами, перекрестным членством, личными контактами и, конечно, общей целью – созданием русской нации и строительством русского национального государства.

Уже сейчас мы видим, что русские организации, которые стоят на позициях последовательного национализма, умеют договариваться между собой, невзирая на идеологические симпатии и антипатии. Это, конечно, не сняло всех противоречий, и никогда их не снимет. Тем не менее, принятие чистого национализма за основу делает возможным конструктивный диалог – как друг с другом, так и с иными политическими силами».

***

«В заключение, – пишет Крылов, – хочу сказать вот что.

Существует труднообъяснимая, но реальная связь между народом и землей, на которой он живет. Скажем, Франция – это французы, и если французов изгнать из страны или хотя бы ущемить их права, подчинить их инородной власти, – той Франции, которую любит и которой восхищается мир, не будет. То же касается и любой другой исторической культуры.

Так вот. Россия мыслима только как русская страна. Россия создана для русских, только русские могут обустроить и украсить эту землю. Это признание нисколько не умаляет достоинств других народов: и они тоже имеют свою долю в нашем общем наследии, и никто не смеет лишить их этой доли. Но обустроить Россию как единое целое должны именно мы – и только мы одни.

Если русские не правят Россией, если она – не для русских, ее просто нет: это – всего лишь территория, холодная и неуютная, годная только на то, чтобы добывать в ее мерзлых недрах нефть, газ и кое-какие минералы. Только русские способны вдохнуть жизнь в эти края. Если мы не сможем этого сделать, этого не сможет никто.

Не только мы потеряем свою страну – ее потеряет мир. Возможно, он потеряет свое будущее».

Кроме Константина Крылова, на том же сайте на вопросы, поставленные Павлом Данилиным, дали свои варианты ответов и ряд других активистов национального движения. Но с ними мы рекомендуем ознакомиться самостоятельно.