Умыл...

Некоторая сложность заключается в том, что вам сложно сказать: этот неудачник.

До сих пор я был удачливее вас всех.

Вам хотелось бы сказать, что я продался, но вы отлично знаете, что мне никто не платит: все свои деньги я могу заработать тем, что я пишу (пою, играю, читаю, примус починяю).

Даже Ксения Собчак, в присутствии, кстати, Павла Лобкова, сказала, что я — цитирую — «единственный искренний человек из всей этой шоблы». Что ж, я всегда говорил, что в живом уме и наблюдательности Ксении Анатольевне не откажешь. Про другое не скажу.

У вас есть ваши театры, ваши журналы и ваши кумиры.

Но вот кошмар: в лучших ваших театрах ставят спектакли по моим текстам, а не по вашим; ваши журналы платили мне за любое досужее сочинение больше, чем любому из вас; а ваши кумиры, как бы они теперь ко мне ни относились, успели сказать, что я хороший русский писатель, очень хороший русский писатель и даже лучший русский писатель. Теперь спрашивайте с них, зачем они это говорили: топором не вырубишь.Я завтра же могу устроиться работать на вашу любимую самую честную радиостанцию, в вашу любимую самую оппозиционную газету и на ваш самый любимый, самый свободный телеканал. Меня туда возьмут на самый большой оклад и будут поить чаем с конфетами, а большинство из вас даже на испытательный срок не позовут. Не забавно ли.Вам хотелось бы говорить, что я «перекрасился» — но я из года в год публикую свои статьи, написанные в 1996, 1999, 2001 и 2010 годах: там ровно то же самое, что я говорю сегодня.

Вам хотелось бы сказать, что я диванный патриот, но я много раз был там, куда вас даже в страшном сне не пустят. Иногда я там живу, куда вас не пускают даже в страшном сне.

Когда вам всё-таки снятся те места, где я живу, вы просыпаетесь в ледяном поту и вскрикиваете (кричите вы по-русски, как та радистка в кино).

Вам хотелось бы говорить, что я не видел ничего, кроме своей дремучей деревни, но во Франции переведены все мои книги, я был там десятки раз и уже не сосчитаю, сколько раз бывал в Берлине, Риме, Лондоне, Варшаве, Шанхае, Дели или Нью-Йорке.

Я жил в США, я объездил вдоль и поперек всю Европу, в Италии и Германии ставили спектакли по моим сочинениям. Мои романы переведены на 22 языка. Я знаю тысячи европейцев и американцев, я дал там сотни интервью, и сотни газет выходили с моими портретами.

Я был в лучших ресторанах всего мира и ни в чем себе не отказывал.

Вы скажете сейчас, что я Хлестаков — да и ладно; я Хлестаков, но только вы — это уездный тусклый свет: вот Добчинский, вот Бобчинский, вот девки на выданье, вот городничий. Я вас всех по-прежнему узнаю, чего вы так напыжились.

Вам хотелось бы сказать, что я темен, но я прочел больше книг, чем любой из вас; и вы ногу сломите, чтобы поймать меня хоть на одной ошибке, — зато я вас ловлю на дюжине ошибок еженедельно. Я окончил не только свой гуманитарный с отличием, но еще и отлично отучился в Школе публичной политики, той самой, ходорковской, и все ваши кумиры, на которых вы смотрите с обожанием, преподавали мне основы либерализма.

Вам хотелось бы сказать, что я не люблю вас из зависти, но вы отлично знаете, что нет ни одной причины, чтобы я вам завидовал.

А у вас причины завидовать мне есть, причем их много.

Нет, вы, конечно, можете сказать, что зато вы сохранили чистую совесть, чистые руки и чистую душу, но такие вещи о себе может говорить только очень пошлый или очень глупый человек. Еще скажите, что у вас чистые зубы, чистые уши и чистые ноги. Тоже мне, чистюли.

Иногда вы собираетесь в своей любимой социальной сети толпой человек в четыреста и обсуждаете, какая я подлая и бездарная мразь. Четыреста человек четверо суток подряд. Вы даже сами не догадываетесь, как это нелепо. Если я такое вопиющее ничто, чего вы там такой толпой делаете, стирая языки.

Я могу выписать все ваши четыреста имен в столбик, и во всей России не найдется и десяти человек кряду, кто знает ваши имена.

Если я однажды запишу вас в свой дневник, это будет единственным для вас способом попасть в историю. Вот был такой Исидор Сидоров, буй на аватарке.

Самое забавное: я больший демократ, чем вы.

Я больший либерал, чем вы.

Я даже больший европеец, чем вы.

Наконец, я русский человек, чего с вами никогда не случится.

Шансы у вас есть, но очень маленькие.

Да и зачем вам эти шансы, что вы с ними будете делать. Идите лучше что-нибудь напишите про меня, как вы умеете. Собственно, это почти все, что вы умеете.