Самодурство Сталина, обрекшее мир на десятилетия "холодной войны"

14 марта 1946 года все газеты Советского Союза опубликовали на первых страницах ответ И.В. Сталина наречь Черчилля в Фултоне. К этому времени сама эта речь была уже опубликована в изложении и с пространными критическими комментариями. Сам вождь мог бы и промолчать.

Сталин в последнее десятилетие своей жизни выступал в печати крайне редко, каждое его выступление носило характер политического откровения. Совсем недавно, в начале февраля 1946 года Сталин выступил с большой речью в Большом театре, где не нашел ни одного доброго слова для западных союзников по анти-гитлеровской коалиции, а советскому народу, изнемогавшему после неимоверных испытаний войны, предложил героическим трудом утроить объем промышленного производства.

В своем ответе Черчиллю Сталин взял еще более высокий регистр. Он без экивоков сравнил одного из лидеров "Большой Тройки" с Гитлером, расценил его речь как подготовку к развязыванию войны против СССР и обвинил в попытке навязать миру господство "англо-саксонской расы".

"По сути дела", сообщил Сталин, "господин Черчилль и его друзья в Англии и США предъявляют…нечто вроде ультиматума: признайте наше господство добровольно, и тогда все будет в порядке, - в противном случае неизбежна война". Сталин как бы сбросил с себя личину обаятельного переговорщика, которую носил на встречах с Черчиллем во время войны, а также на конференциях "Большой Тройки". Он решил, что настала пора вещать для мира и для советской аудитории с большевистской прямотой.

В Советском Союзе уже шли толки о новой войне. Некоторые начали опять скупать мыло и спички. Жесткие слова Сталина тревогу усилили многократно. В армии-победительнице, где миллионы офицеров и солдат все еще ждали демобилизации, выступление вождя встретили хмуро, с неодобрением. Зачем задираться перед заведомо более сильными державами, когда своя лежит в руинах?

Писатель Михаил Пришвин, чуткий к глубинным настроениям и в интеллигенции, и в народе, записал в дневнике 16 марта: "В голове кружится речь Черчилля и ответ Сталина: Черчилль выступает как человек со всеми знакомыми нам человеческими личными свойствами. В словах Сталина вовсе нет личного человека… [он ] говорит безлично, как механический робот". Пришвин спрашивал себя: "Будет ли война или нет?". Судя по речи Черчилля, "открытой и честной", войну можно было предотвратить. Но: "По фактам, особенно в Греции, война уже началась".

Страхи и ожидания

Конфронтация между СССР и западными державами и в самом деле уже катилась по налаженным рельсам. Сталин, по словам историка Владимира Печатнова, услышал в речи Черчилля "фундаментальный западный вызов", который он, Сталин, "не мог не принять". Судя по всему, вождь рассматривал эту речь и как опасность, и как возможность.

Из донесений вездесущей тайной полиции и других осведомителей Сталин знал, что страхи новой войны соседствовали в советском обществе с ожиданиями лучшей жизни. В советской верхушке ждали послаблений от самого Хозяина. В народе и интеллигенции надеялись, что Америка, с ее громадной финансовой и военной мощью, "подтолкнет" жестокого кремлевского правителя к послаблениям. В Ленинграде недобитые "бывшие" шептались о том, что американцы, в обмен на экономическую помощь, потребуют от Сталина объявить город "свободным для торговли". Среди крестьян ходили слухи о том, что Сталин будет вынужден под западным давлением распустить колхозы.

Опытнейший властитель, Сталин хотел перевести стрелки народных чаяний с ожиданий сотрудничества и помощи на страх перед новой войной и надежду на его, Сталина, мудрое руководство. После шестнадцати лет фактически неограниченной власти, вождь "стратегически" устал, но тем более его раздражали любые намеки на то, что кто-то из более молодых партийных и военных деятелей может сменить его у руля.

Осенью 1945 года его подозрения пали на В. Молотова и Г. Жукова. Первого Сталин с садистским удовольствием заочно "высек" серией телеграмм с Черного моря, где генералиссимус отдыхал от военного стресса. Он обвинил "железного Молотова" в том, что тому дороже популярность в иностранных кругах, чем "интересы государства и престиж нашего правительства".

Кстати, одним из обвинений было то, что Молотов разрешил опубликовать в советской печати речь Черчилля в британском парламенте, где Черчилль рассыпался в комплиментах Сталину. Генералиссимус отреагировал на это свирепо, написав коллегам по Политбюро в шифротелеграмме. "У нас имеется теперь немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвал со стороны Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов, и, наоборот, впадают в уныние от неблагоприятных отзывов со стороны этих господ. …Что касается меня лично, то такие похвалы только коробят меня".

Жукова Сталин без шума снял с должности главноначальствующего советских оккупационных сил в Германии и отправил командовать Одесским военным округом. Гнев Сталина коснулся и других маршалов и генералов, которые, по его мнению, слишком много возомнили о себе после победы над Германией и Японией. Кремлевский диктатор как бы давал сигнал всей советской верхушке: никакие боевые заслуги в прошлом не являются достаточной защитой от кар и унижений в будущем.

Теория самосбывающегося пророчества

Поклонники Сталина, а имя им легион (в их число входило и брежневское Политбюро, и организаторы ГКЧП в 1991 году, и входит немало людей в нынешней России) считают, что Сталин реагировал на англо-американское давление. Они же с одобрением отмечают, что Сталин не просто реагировал, а строил "великую державу", передовые рубежи которой проходили к западу от Берлина, Праги, и Будапешта, доходили на Востоке до Порт-Артура, а на юге могли продвинуться чуть ли не до черноморских проливов. В марте 1946 года советские войска еще оккупировали северный Иран, нарушая согласованный с союзниками срок их вывода.

Существует теория начала холодной войны как "самосбывающегося пророчества" (self-fulfilling prophecy). Теория эта говорит о том, что если политические деятели предполагают худшее, то это влияет на их поступки и постепенно становится неизбежной реальностью. Допустим, согласно этой теории, что Сталин не очень-то хотел связываться с США. Но что ему было делать, если администрация Г. Трумэна начала уже отходить от курса на сотрудничество с СССР? Разведка, несмотря на послевоенные провалы, продолжала доносить Сталину о неблагоприятных для его политики шагах Вашингтона – направленных против советского давления на Турцию, на гоминьдановский Китай, и на иранское правительство, у которого Сталин хотел получить важные нефтяные концессии. Разведка также положила на стол Сталину длинную телеграмму из американского посольства в Москве, где Джордж Кеннан говорил о несовместимости советских и западных взглядов на послевоенное мироустройство и призывал к "сдерживанию" СССР. Как можно было не ответить на призыв Черчилля немедленно заключить англо-американский военный союз, направленный против СССР? Сталину было ясно, какую мощную силу представлял бы этот союз – ведь Черчилль говорил об объединении сил всей британской империи и США, о господстве этого союза на всех морских просторах, о многочисленных базах, где могли располагаться американские "летающие крепости", оснащенные атомным оружием.

Поклонники вождя всегда полагали, что Сталин сделал правильный выбор: пришлось морить голодом крестьянство и держать без света города ради создания атомного оружия, "иначе нас бы смяли". И нужно было дать жесткий ответ Черчиллю, чтобы мобилизовать народ. Любые рассуждения такого рода нельзя парировать в рамках той логики, в которой они ведутся – абсолютном примате силы перед всеми другими факторами в международных отношениях. Что ж, если сила - главное, тогда и "щепки летят", и "победителя не судят". Но можно отнестись к "ответам" Сталина и по-другому. Хорошо известно, что фултонская речь Черчилля была вовсе не объявлением "холодной войны", а пробным шаром: общественное мнение ни в США, ни в Великобритании не было готово к конфронтации с СССР, недавним союзником по антигитлеровской коалиции. Фултонская речь вызвала резкую отповедь у многих американцев, которые считали, что "коварный Альбион" опять пытается втянуть США в какие-то разборки за рубежом. Можно было объявить о выводе войск из Ирана чуть раньше, снять международное напряжение еще каким-то образом, в конечном-счете договориться о встрече с Г. Трумэном с целью получения у США крупного послевоенного займа.

Но это грозило поставить Сталина в положение слабейшего, делающего шаги навстречу лидеру более сильной державы. В политическую философию Вождя это никак не вписывалось. Вместо этого Сталин избрал путь накопления силы любой ценой, в режиме "выдержки и стойкости", отказа от любой формы внешней зависимости. Это был с неизбежностью путь опоры на свои собственные силы, закручивания гаек, репрессий, анти-американизма и изоляционизма. На этом пути вождь решал несколько задач – построение "великой державы" силой и давлением на соседей, подготовки к неизбежной (как он считал) конфронтации, и утверждения себя как безальтернативного вождя. Если советским людям вновь грозит война, то кто может ее предотвратить, кроме мудрого кремлевского правителя?

В то же время Черчилль тоже считал, что он многого добился. "Я полностью убедился в том, - писал он руководству Великобритании из США - что здешняя исполнительная власть глубоко уязвлена обращением со стороны русских и не собирается терпеть их нарушения договоров в Иране, проникновение в Маньчжурии и Корее или давление русской экспансии в Турции и Средиземноморье. Я убежден, что определенная демонстрация мощи и силовое сопротивление необходимы для достижения приемлемого урегулирования с Россией. Предсказываю, что в ближайшем будущем к этому сведется и преобладающее мнение в Соединенных Штатах".

Если бы Сталин вдруг умер в конце 1945 года от перегрузок военного времени, и если бы во главе СССР оказался Молотов или кто-то другой, события могли бы развиваться иначе. Вполне возможно, что Кремль не стал бы заниматься построением сверхдержавы любой ценой, крестьяне получили бы поблажки (как они их получили в 1953 году от Г. Маленкова), тяжелая промышленность восстанавливалась бы медленнее, а легкая промышленность – быстрее, атомная бомба была бы создана не в 1949-м, а, скажем, в 1953-м году. А быть может, в Кремле решили бы идти по современному китайскому пути более-менее мирного наращивания сил. Началась бы тогда холодная война?

Но Сталин оставался хозяином в Кремле и в стране, и в этом случае любые "если бы" остаются пустыми спекуляциями. Холодная война имела свои причины в противостоянии идеологий, в невиданной послевоенной мощи США и в страхе, который вызывало усиление СССР у его соседей и у ведущих политиков Запада. Но еще одной важной причиной холодной войны был сам Сталин, его поступки и его выбор целей. Своими действиями Сталин целенаправленно уничтожал всякую возможность для альтернативного развития событий. Разве мог человек, разменявший десятки миллионов жизней крестьян на военно-промышленную мощь в 1930-е годы, не жалевший жизни своих подданных (не исключая и собственного сына) в годы Великой Отечественной войны, поступить иначе на этот раз?

В рамках своей железной логики Сталин в 1946 году получил ровно тот результат, на который и рассчитывал. Ему удалось мобилизовать аппарат, военных, и советский народ на построение ядерной сверхдержавы. Одновременно своей жесткой риторикой, а еще более своими делами Сталин оказал более чем посильную "помощь" Черчиллю в формировании западного военного союза против СССР. В итоге началась жесткая конфронтация, которая затянулась на десятилетия.


Митя Алешковский, руководитель благотворительного проекта «Нужна Помощь.ру», фотограф, общественный деятель

Вот Владимир Бортко удивляется, как же можно человека «который сделал так много хорошего» (Сталина), считать тираном и подлецом. А я вот совсем не удивляюсь этому противоречию. Владимир Бортко тоже сделал очень много хорошего: снял фильм «Собачье Сердце», великий сериал «Идиот», прекрасные сериалы «Мастер и Маргарита» и «Бандитский Петербург», имеет заслуги товарищ Бортко, много хорошего сделал - но как человек, на мой взгляд, он подлец и негодяй. И нету никаких противоречий.

Всё очевиднее, что когда произойдет смена политического курса в стране, то первое, что необходимо будет сделать власти (!) — это уничтожить всю связь с советским политическим наследием и попросить прощения у собственного народа (в первую очередь) за злодеяния советской власти. Пока этого не произойдет, пока мы не расквитаемся с этим позорным наследством, шлейфом бесчеловечности, ненависти, боли и страданий, ни одного шанса на светлое будущее у нашей страны нет.

Сталин — это тот же Гитлер. Нельзя утверждать, что один был лучше или хуже другого. Они оба были хуже. Просто при одном жили наши родители и деды.

Быть сталинистом — позорно. Каждый, кто гордится тем, что он сталинист, гордится, к примеру, тем, что Сталин расстрелял 300 прославленных в лике святых на Бутовском полигоне (там вообще было расстреляно больше 20 тысяч человек, но 300 сейчас прославлены в лике святых). Я намеренно не пишу о смертях в лагерях, о тех, кто погиб на войне из-за бездарных приказов Сталина, и о прочих позорных страницах нашей истории. Все эти доводы известны и неоспоримы. Просто мне кажется, что если Сталин расстрелял 300 святых, то солидаризироваться с ним может только дьявол.

Быть коммунистом — стыдно.

Ничего хорошего в Советском Союзе не было, не нужно рассказывать нам истории о своем счастливом детстве, дешевой колбасе и поездках в санатории.

То хорошее, что было — создавалось на крови, на костях, ценой миллионов уничтоженных жизней наших сограждан. Если для вас ничего не значит чужая жизнь, значит, вы изверг и подлец.

Очевидный вопрос, который сразу зададут в комментариях:

«А что, неужели нету дел поважнее, чем Ленина похоронить, да с призраками прошлого воевать?»

Выходит, дорогие друзья, что нету дел важнее. Потому что, если у твоего дома гнилой фундамент, то построить на нем что-либо крепкое не выйдет.