Олимпиада-80: детские впечатления от недетских Игр

Первое осознание того, что совершенно недоступное доселе заморское спортивное чудо-действо будет происходить в моём городе, пришло ко мне одновременно с появлением незатейливой олимпийской символики на шедеврах российской лёгкой промышленности. Стилизованная кремлёвская башня, стоящая на олимпийских кольцах и не в меру жизнерадостный медведь в неестественной позе украсили буквально всё: от спортивных костюмов и футболок до постельного белья, чашек и ложек и ковров.

Началось это, кажется, года за три до самой Олимпиады-80, во всяком случае для меня. Более ранний период, видимо, остался за рамками моей детской памяти. Однажды во время летних каникул 1977 года я узнала из телефонного разговора с мамой о том, что дома меня ждёт восхитительный сюрприз — вожделенная «сумка через плечо», которой можно было наконец заменить ненавистный ранец. Но ещё более замечательным было то, что изделие из красного и белого кожзама, как рассказала мне мама, имело надпись «Олимпиада-80». С этого момента каникулы стали для меня в тягость. Единственным желанием было поскорее вернуться в Москву, перекинуть свою «олимпиаду-80» через плечо и с гордым видом заявиться в школу.

На следующий год к сумке прибавился спортивный костюм. Кажется, именно с того момента верхние части их стали называть олимпийками. Так вот, моя олимпийка имела чудесную кремлёвскую башню на кольцах и массу симпатичных белых полосочек, лампасиков и отделочек.

Удивительно, но кто-то из советских дизайнеров всё же проявил некоторую фантазию и вкус, стараясь, видимо, как и вся страна, не ударить в грязь лицом в преддверии великого спортивного (читай: политического) события. Я с трепетом носила на себе эту символику и искренне удивилась, когда моя одноклассница, увидев меня в моей прекрасной олимпийке, скривилась и спросила: «Ты что, в этом в кино пойдёшь?!»

В общем, не припомню точно, что думали мои сверстники о грядущем событии, но лично я его очень ждала. С самого раннего детства я вместе с папой смотрела все телетрансляции с зимних и летних Олимпийских игр. И с одинаковым энтузиазмом болела «за наших», будь то биатлон, лёгкая атлетика или бокс. А тут появилась надежда, шутка ли, увидеть всё это «вживую»!

Помню, как я расстроилась, узнав об американском бойкоте нашей Олимпиады. Как одна за другой страны стали отказываться от участия в ней. Папа, постоянный слушатель «Голоса Америки», первым сообщал нам эти вести. Мама очень огорчалась, что и в спорт вмешивают политику. А я просто по-детски злилась. Никакого понимания, почему это происходит, тогда, конечно, не было. Просто «эти зловредные американцы» опять хотели нам всё испортить и зачем-то вмешали сюда Афганистан. А само слово «Афганистан» звучало зловеще и пугающе, потому что тогда мы узнали, что бесшабашный, вечно смеющийся хулиган и балагур Андрей из соседнего дома погиб в этом самом Афганистане.

Но всё же праздник приближался: Пахмутова творила бессмертные хиты про «наши славные имена», которые мы хотели «дать всем рекордам». В Москве возводился стадион и бассейн «Олимпийский» и множество уродливых не то павильонов, не то ангаров, которые, кажется, должны были стать чем-то вроде летних кафе. А надо сказать, что тогда в Москве не то что с летними, с «зимними» кафе и ресторанами было настолько плохо, что желающим посетить заведение общепита нужно было отстоять довольно длинную очередь, пока освободится место. После чего изголодавшихся посетителей подсаживали за столик к совершенно незнакомым людям. А потом хамоватые официанты ещё обязательно их обсчитывали.

Но вернусь к собственным радостным ожиданиям. С родителями мы решили, что на этот раз я не отправлюсь на всё лето в Киев к бабушке, как это происходило обычно, а останусь в Москве. Мы обязательно достанем билеты на соревнования и будем смотреть их с трибун стадиона. Так вот, посреди всех этих приготовлений и ожиданий, примерно за полгода до старта события, наша классная руководительница сообщила на родительском собрании, что из РОНО пришла какая-то бумага, в которой сказано, что детей в столице во время Олимпийских игр быть не должно… После чего исполнительная математичка потребовала от родителей каждого ученика в течение двух недель предоставить сведения о том, где будет находиться их ребёнок летом. «А те, у кого нет дачи или бабушки в деревне, должны отправить ребёнка в лагерь. Профсоюзы будут обеспечивать местами», — успокоила она.

Не успели у меня на глазах навернуться слёзы обиды и возмущения от маминого пересказа услышанного, как родители поторопились меня успокоить, пообещав придумать, как решить проблему. И решили. В школу мама сообщила, что на первую смену я отправлюсь в лагерь. Надо сказать, что в тот год смены в пионерских лагерях были длинными, по 40 дней. И было их всего две, а не три, как обычно. Чтобы даже пересменка, во время которой дети приезжают на 2—3 дня домой, не совпала со сроками проведения Олимпиады. Так вот другую часть лета, как было сообщено классной даме, я проведу с родителями в Юрмале. Что было чистой правдой. Существовал лишь небольшой нюанс, о котором знать в школе было необязательно: между окончанием первой смены в лагере и отъездом в Юрмалу было 20 прекрасных дней, включавших открытие и большую часть олимпийской программы. Но обо всём по порядку.

Лагерь, в который я отправилась, был переполнен, как все в тот год. Детские корпуса забиты до отказа, задействованы дополнительные кровати, приставные раскладушки, а питание в столовой осуществлялось в две смены. А вот первому отряду, в который я как раз и попала в свои 14 лет, вообще не хватило места в корпусах. И нас поселили в 12 отдельных домиках, в неолимпийское время предназначенных для вожатых. Представляете себе, что это за счастье 14-летним подросткам оказаться в отдельно стоящей на отшибе лагеря деревушке, где в каждом домике по 5 человек, предоставленных по ночам самим себе? Нет-нет, не подумайте ничего плохого. Никакого спиртного, или наркотиков, или каких-то безобразий, которые приходят в голову при мысли о современных лагерях, где отдыхают подростки. Ничего такого не было. Но всё же свободой мы пользовались и наслаждались на всю катушку. Конечно, игры в бутылочку по ночам с мальчиками, которые пробирались к нам из соседнего домика, лишь только из вожатской избушки слышалось мирное похрапывание.

Конечно, встречи рассветов за территорией лагеря. Благо запасная неконтролируемая калитка находилась как раз позади нашего домика. И разные невинные розыгрыши вожатых, чьи влюблённые взоры друг на друга не укрывались от наших внимательных глаз. В общем, невзирая на невероятное количество комаров, прекрасные полтора месяца пролетели незаметно. И вот я вернулась в Москву.

Необычно… Детей на улицах действительно практически не было. В метро названия станций объявляли на русском и английском языках. Там же расклеены новые схемы с английскими названиями. А чудовищные павильоны кафе уже были готовы принять посетителей. Ещё было немного страшновато. Мы же верили в те чудовищные провокации, которых надо было ожидать от капиталистов, нахлынувших в столицу нашей родины. Ведь именно от этих ужасов нас хотели уберечь, выставив из Москвы. Верили, что злопыхатели, ненавидящие СССР, будут предлагать нам отравленную жевательную резинку, и твёрдо знали, что брать её ни в коем случае нельзя. Кстати, где-то в конце 70-х в СССР начали выпускать собственную жвачку, видимо, как раз для того, чтобы уменьшить ажиотажный спрос на этот товар, существовавший у советских детей.

Так вот, несмотря на страх, который удалось учителям в нас поселить, мне безумно хотелось пообщаться с этими загадочными иностранцами, которых доводилось раньше видеть всё больше в кино. И почему-то эти весёлые люди, громко разговаривающие, постоянно смеющиеся, одетые в яркую необычную одежду, не были похожи на затаившихся врагов. И вот любопытство, к которому прибавлялось непреодолимое желание попрактиковать английский с настоящими иностранцами, победило страх. Я осмелилась заговорить в вагоне метро с англоязычной молодёжью. Они охотно рассказали мне, из какого города приехали (сейчас, увы, уже не помню, из какого именно), в ответ на мой вопрос, нравится ли им Москва, дружно покивали, дружелюбно улыбаясь. А мне действительно было это важно. Я правда хотела знать, нравится ли им столица нашей родины, и рассчитывала получить искренний ответ. И очень порадовалась их ес-ес-ам. А потом кто-то из них захотел мне что-то подарить, я даже не успела рассмотреть, что это было, не то значок, не то монета… Мне стало ужасно неприятно. Они что же приняли моё искреннее желание пообщаться за корыстный интерес? Я что же в их глазах выглядела ребёнком, выпрашивающим жвачку? И в памяти всплыл суровый взгляд учительницы, рассказывающей, как «они будут вам предлагать, а вы ни в коем случае не должны брать»… и я пулей вылетела из вагона. Пробежавшись вдоль перрона, я немного успокоилась, вспомнила лицо парня, протягивающего сувенир, и не увидела в нём ничего плохого. Ни презрения, ни издёвки. Ещё немного поразмыслив, я осталась довольна и собой, и своим английским.

Тем временем Олимпиада-80 стартовала.

Моя старшая сестра, тогда студентка московского вуза, попала в стройотряд, работавший на спортивных объектах. Сейчас уже не помню, что именно они там делали, но помню эти чудо-пакетики с соками, которые она приносила после рабочего дня. Ничего подобного до тех пор я не видела. И надо сказать, ещё много лет после Олимпиады тоже. Небольшая пирамидка с круглой дырочкой, затянутой плёнкой, в которую надо было вставлять трубочку! Стоит ли говорить, что трубочки я старательно мыла и потом использовала для «Байкала» и «Саяна»? А на вкус эти заморские соки казались просто божественным нектаром. Ещё были сливочки в крошечных пирамидках, как раз на одну порцию кофе. Только были они по объёму раза в три-четыре больше тех круглых коробочек, что продаются сейчас. Тогда ведь советский человек о холестерине не знал, а пищу и напитки предпочитал покалорийней.

Кажется, ещё до Олимпиады в продаже появились пепси и «фанта» (хотя может быть, «фанта» позднее?). Изящные бутылочки по 0,33 казались воплощением несбыточной мечты, а их содержимое почему-то утоляло жажду, даже будучи тёплым.

На церемонии открытия и закрытия моим родителям билетов достать не получилось. Больше того, с трибун нам удалось посмотреть лишь соревнования лучников и какие-то не финальные старты по лёгкой атлетике. Но… поход в «Лужники» помню в подробностях по сей день. Было ощущение большого праздника. Огромная арена, на которой до тех пор я не бывала. Палящее солнце. Масса людей. И масса спортсменов, всё больше заморских. Которые к тому же одновременно все бегают, прыгают, что-то метают и толкают.

Остальное посмотрели по чёрно-белому телевизору. Но всё равно было ощущение соучастия, каким-то образом чувствовалось, что всё это совсем рядом происходит, всего в нескольких километрах. Ну разве что за исключением парусной регаты, которая проходила в Таллине, и отборочных футбольных туров. Они были, кажется, и в Ленинграде, и в Киеве, и в Минске.

Потом на закрытии мишка благополучно улетел. Тогда мы ещё не знали, что ни на одной репетиции это чудище не взлетело. Зато слышали много историй о том, что он приземлился то у кого-то в огороде, то где-то в степях Казахстана, то запутался в проводах, оставив без электричества целую область. Честно скажу, что ни сам летающий хищник, ни песня о нём в исполнении Лещенко на меня никакого впечатления не произвели и грусти не навеяли. Помню, что и мама, и бабушка всплакнули. А я в свои 14 точно знала: улетел один — прилетит другой, ещё лучше прежнего. И предвкушая новые интересные события, отправилась в Юрмалу.

Потом в метро перестали объявлять станции по-английски. В уродливых павильонах открылись пункты по приёму стеклотары. А Москву наводнили бумажно-полиэтиленовые (во всяком случае такими они казались на вид) куртки с олимпийским мишкой на спине. Кажется, именно в таких шли на церемонии открытия Игр наши спортсмены. То ли ветровки выпустили с большим запасом, то ли спортсмены поспешили от них избавиться (небескорыстно, разумеется). Знаю точно только то, что в магазине они не продавались. О них мечтали все и доставали, кто как умел. Кто-то перекупал у фарцовщиков, кто-то, возможно, имел отношение к спорту. Но, так или иначе, обладатели белых ветровок с мишкой казались невероятными везунчиками, причастными к чему-то. Кто к чему. Никто из счастливчиков не стеснялся их носить. Ни взрослые мужчины, ни юные школьницы, ни располневшие дамы, ни молодящиеся старушки. Ни мне, ни моей сестре ветровок с мишкой не досталось…