Савченко нанесла Путину поражение

С утра случилось одно событие, благодаря которому я понял — Савченко нанесла Путину такое поражение, что шансов у того не осталось

О деле Савченко сейчас кто только не пишет. Я до сих пор воздерживался. Как-то неправильно мне казалось, писать об очевидном и повторять в сотый раз то, что все и так знают. Как-то это было очень близко к спекуляции на горячей теме. Бывают случаи, когда молчание — красноречивее любых криков.

И вот сегодня случилось одно событие, после которого я понял, что да, у меня теперь есть, что сказать.

Среднестатистический Европеец не в состоянии понять сути процессов, происходящих в русском мире. При всей внешней похожести России на европейскую страну и наличии всех внешних признаков европейской цивилизации, это качественно другая цивилизация, в которой все процессы имеют совсем другие движущие механизмы, другие причины и другие конечные цели. Хотя и могут выглядеть вполне по-европейски.

Те западные люди, которые сталкивались с советской системой вплотную, например, Меркель (она жила в ГДР) или Маккейн (провел часть жизни во вьетнамском плену) прекрасно понимают эту особенность, потому и бьют во все тревожные колокола, стараясь объяснить западным людям всю страшную опасность этой системы, и совершают в своей борьбе с ней иногда непонятные своему электорату «излишне жесткие» телодвижения.

Будь у Путина три глаза, два хвоста, рога и перепончатые крылья, среднестатистический западный человек смотрел бы на него как представителя другой цивилизации (каковым он на самом деле и является), допускал бы в его поступках и словах совсем другую логику и смысл, и мог бы понять, что происходит на самом деле.

Однако, поскольку и Путин, и все российские чиновники выглядят, как обычные люди, улыбаются, как обычные люди, говорят и шутят, как обычные люди, то и относится к ним западный человек, как к представителям обычной человеческой цивилизации, и ищет в их действиях те же обычные человеческие побудительные мотивы которые двигали бы в такой ситуации обычным западным чиновником. А раз ищет, то и находит таковые, хотя их там сроду не было.

Ну вот конкретный пример, чтобы было понятно, о чем идет речь.

Мы часто беседуем с соседями-англичанами о несправедливых приговорах, которые сейчас выносят российские суды оппозиционерам. О фабрикации улик и лжесвидетельствах.

Они прекрасно знают, что и приговоры не правомерны, и доказательства сфальсифицированы. Но вот как они рассуждают. «Следствие, — рассуждает мой европейский друг, — уверено в виновности подследственного, но не может собрать необходимых доказательств. Нечестный следователь фальсифицирует недостающие улики и обманывает суд и судью. Иногда и судья тоже понимает, что доказательства сфальсифицированы, но будучи уверенным в виновности подсудимого и его общественной опасности, закрывает на это глаза. И это конечно возмутительно, надо привлекать внимание общественности, честных журналистов, собирать доказательства невиновности, предъявлять их прессе, общественности, депутатам парламента и контролирующим государственным органам».

Я пытаюсь объяснить в ответ, что это не так.

Что следователь прекрасно знает, что подозреваемый — невиновен. И более того, он знает, что самого преступления в котором обвиняют человека — тоже не было. И судья знает, что следователь не только все сфальсифицировал, но и то, что человек невиновен — тоже знает и более того, у судьи есть все доказательства его невиновности, потому что все будущие «доказательства» заранее согласовываются с судьей, во избежание грубых накладок. Что обо всем этом знают и прокурор, и адвокат. И они знают не только что судья и следователь это знают, но знают, что и судья, и следователь знают, что адвокат и прокурор это знают.

Что нет смысла привлекать общественность, прессу, депутатов парламента, контролирующие государственные органы, потому что они безо всякого привлечения внимания прекрасно знают, что человек невиновен, что самого преступления, в котором его обвиняют — не было, что доказательства невиновности искать не надо, потому что они — очевидны. А также все осведомлены об этой всеобщей осведомленности и среди всех участников судилища нет ни одного человека, который верил бы в виновность подсудимого.

Поэтому любой, кто начнет привлекать к этому внимание будет восприниматься как чокнутый, пытающийся кричать об очевидных вещах.

И несмотря на всю тотальную осведомленность всего общества об истинном положении дел, все общество всерьез делает вид, что верит этому абсурду и заведомо невиновный человек по-настоящему отправляется в тюрьму. При том, что никакой рациональной необходимости, которая могла бы хоть как-то оправдать этот фарс в природе не существует.

Вот когда я пытаюсь объяснить это моим заграничным друзьям, они это не понимают. Не потому, что думают, будто я их обманываю, а просто потому, что ситуация, которую я описываю, выпадает за рамки возможного. Они просто не в состоянии ее понять и осознать. Их цивилизация может допустить существование нечестного следователя, продажного судьи, она может даже допустить, что общество может сговориться, чтобы вне рамок закона избавится от своего члена, который представляет реальную угрозу обществу. Но вот той картины, что я им описываю, они просто не могут воспринять.

Ее может воспринять Меркель, ее может понять Маккейн, но среднестатистический европейский человек и европейский политик ее воспринять не способен.

Именно эти и объяснялись скромные относительно скромные успехи «Запада» в противостоянии путинским заскокам. Чтобы противостоять угрозе, надо понимать ее смысл. А Запад смысла этих угроз не понимал и противостоял совсем не тому, на что следовало бы обратить внимание.

И вот теперь благодаря Надежде Савченко это понимание начало к нему приходить.

Сегодня с утра встретил знакомого англичанина.

— Вы знаете, — взволновано сказал он мне, — я понял то, о чем вы говорили. Я смотрел передачу про Савченко, там было все точь-в-точь, о чем вы говорили! Ни как такое может быть, как это вообще может происходить в обществе людей? Как вы там жили? Как вы там смогли выжить? Какая удача, что вы смогли вырваться оттуда, — говорил он мне, и руки у него — дрожали!