Величие в "PR" не нуждается. Оно нуждается в воле и действии

Понятие "Великое Государство" не является простой эмоциональной националистической формулой бытовой или политической речи. За этим понятием стоит очень конкретная геополитическая реальность. Сочетания "Великая Сербия", "Великая Россия", "Великий Израиль", "Великая Германия" и т.д. несут совершенно определенный исторический смысл, варьирующийся в зависимости от того, какая именно страна и какой именно народ стремится добавить к своему самоназванию прилагательное "великий". Сербия, к примеру, отличается от "Великой Сербии" не только территорией, хотя и ею тоже. Понятие "Великая Сербия" имеет конкретный пространственный смысл; произнося это словосочетание, балканские политики подразумевают историческую формацию, образованную сербским царем Душаном Сильным, которая располагалась на территории нынешней Югославии, части Болгарии и захватывала северные регионы Пелопонесского полуострова, Македонию и Грецию. Это была своего рода сербская империя. Хотя она просуществовала недолго, но оставила в национальной психологии сербов неизгладимый след; до сих пор только сербы из всех балканских народов воспринимают себя как "имперский народ", и от этого их переживание нынешней национальной катастрофы носит столь драматический, надрывный, глубинный характер.

Но не только исторический прецедент владения обширными землями формирует концепт "великой державы". Это еще и внутренний идеал, сопряженный с уровнем национальной мечты конкретного народа. И даже несбыточные фантастические представления о границах такой "великой державы" много говорят о степени универсальности, обобщения, на которую способен данный народ пусть только теоретически — умозрительные границы всегда несут в себе очень конкретную информацию о качестве духовного национального идеала. Та же "Великая Сербия" представима (пусть в мечтах) как объединение балканских славян под эгидой Православия, с некоторой степенью терпимости в отношении католического меньшинства (хорватов и словенцев). Не менее, но и не более того. Когда же сербы начинают мыслить еще более глобально, выходит поговорка — "нас и русских 200 миллионов", то есть "Россия и есть следующая ступень за Великой Сербией".

Границы "Великого Израиля" тоже вполне конкретны: от Нила до Евфрата. За этими территориальными пределами дерзновенная мысль даже самых радикальных сионистов останавливается. Дальнейшее наращивание величия предполагается уже не через экстенсивное (внешнее), но через интенсивное (внутреннее) развитие нации. Через мессианские события, чудеса и знамения, которые будут распространяться уже по иным каналам на весь мир. Но основа — от Нила до Евфрата. Не более, но и не менее. Если у многих народов понятие "великой державы" остается на уровне потенции, нереализованного национального идеала, есть некоторые исключения, — исторические счастливчики, — которым удается добиться своего на практике. Показательно, что Англия в своем официальном названии "Great Britain" ("Великобритания") уже имеет этот атрибут. И действительно, эпоха "величия" Англии была отнюдь не эфемерной, англичанам принадлежало реально полмира, пока они не передали эстафету своему заатлантическому детищу. Максимальные же границы Великобритании (профильно морской державы), по представлению самих англичан, совпадают с береговыми зонами всех материков и простираются вглубь настолько, насколько позволит сопротивление аборигенов суши. Объем претензии приличный. Правда, сама Великобритания сегодня уже мыслит себя не через себя саму, а через США, полагая, что "их успехи, это наши успехи". И в смысле преемственности геополитической эстафеты, а также цивилизационного содержания проводимой США мировой политики, они совершенно правы. Greater Britain ("еще более великая Британия") это и есть сегодня США.

Что же в таком случае "Великая Россия"? В нашем языке уже есть термин, который в последнее время используется не часто, но несет очень глубокий исторический смысл. Это термин "великороссы ". "Великороссами" традиционно называли восточных славян, живших в Московском Царстве, и в отличие от других православных братьев ("малороссов" и "белорусов") никогда не терявших своей суверенной государственности и не подпадавших под политическую и религиозную власть инородцев и иноверцев . Название "Великороссия", таким образом, связывает воедино этнос, религию, территорию, ареал расселения, фактор государственной независимости (суверенности ), что в целом и составляет культурный и исторический облик нации. Собственно "русские" именуются "великороссами" не столько по своей численности и не по объему занимаемых территорий, но именно по той причине, что им удалось воплотить в исторической реальности мечты об универсализации своего национального идеала. "Великая Россия", давшая этническое самоназвание великоросскому племени (кстати, в паспорте в графе "этнос" имело бы смысл вместо "русский" писать именно "великоросс" — тем, естественно, кто, на самом деле, великоросс; а вот в графе "гражданство" или "национальность" — "русский": такими могли бы быть многие и не великороссы), это совершенно конкретная историко-пространственная и культурно-политическая реальность, которая должна рассматриваться как основа нашей специфической российской цивилизации, как общая матрица, из которой развились все политические формации нашей истории — от самого Московского Царства через Романовых к Советскому Союзу и современной Российской Федерации. "Великая Россия" не условность и не миф — это вполне конкретная и строго фиксируемая ось нашего исторического бытия.

Однако все это относится к области прошлого, к области фундамента. Там мы видим и ценностный заряд, давший гигантскую энергию державостроительству: идею единственного (после падения Царьграда) оставшегося подлинным христианства — Православной Веры; теорию "спасительного царства", "тяглового Государства", где гражданское и социальное служение неразрывно связано с общенациональной литургией спасения души (концепция "Москва — Третий Рим", св. Иосиф Волоцкий и т.д.); представление о русских как о народе-богоносце , Новом Израиле, несущем свет Веры всем отпавшим от истинной Церкви народам мира. И тот факт, что этот ценностный заряд удалась реализовать на огромном секторе географической, политической и этнической карты в глазах самих русских, — а еще более глубоко и неизбывно в глубинах национальной психологии — подтверждает нашу историческую правоту и обосновывает наше право следовать по этому пути в дальнейшем. Как бы этот изначальный заряд ни изменял своего внешнего выражения, — и в романовской секуляризации, и в атеистическом (внешне) мессианстве большевиков, — именно он оставался в течение веков путеводной звездой Великой России, делал ее Великой и субъективно и объективно. Что же означает "Великая Россия" сейчас? Только ли ностальгию по безвозвратно утерянному прошлому?

Ответить на это бесстрастно и объективно невозможно. То, что сегодня наше самосознание, наша Государственность, наше национальное чувство переживают глубочайший кризис, очевидно. Поэтому столь неадекватно воспринимается многими само выражение "Великая Россия". Раздаются голоса: "Слишком большую цену мы заплатили за эту дерзкую мечту… Слишком большими потерями дается участие в мировой истории в достойном и гордом качестве "великой державы"… Не пора ли остановиться и стать "нормальным Государством"…"

"Нормальное" (еще несколько лет назад говорили "цивилизованное", но теперь, когда ближе узнали далекий от идеала Запад, стало стыдно использовать эту унизительную для русских формулировку) Государство противопоставляется "великой державе" или "империи". Сегодня волна острой русофобии (свойственной периоду начала либеральных реформ) стала постепенно спадать, и идеи о том, что "России вообще не должно быть" (до чего договаривались ранние реформаторы), больше никто выдвигать не рискует. Вопрос только о том: или "нормальное" Государство или Великая Держава?

Очень корректная постановка проблемы. "Нормальное" противопоставляется "великому". Идет ли в таком противопоставлении речь только о территории? Нет, не только, но и о территории тоже. "Великая Россия" в будущем не должна быть меньше, чем "Великая Россия" в прошлом. И это очень серьезное положение. О каком величии и универсализме можно говорить, если мы умаляем наши геополитические позиции и, соответственно, сужаем пропорции нашего национального идеала?! Но вопрос о национальном идеале и его универсальности является здесь еще более важным, нежели проблема территории. Основная грань между "нормальным" и "великим" проходит именно на уровне нашего духа, нашего самопереживания, нашей готовности и способности сказать другим народам "новое слово", даже не обязательно "слово", может быть, какой-то иной жест, звук, знак… Но обязательно свое, глубинное, новое для всех остальных (и может быть, даже для самих себя).

Великодержавное чувство предшествует завоеваниям, аннексиям или союзам. Оно движет политической историей больших народов. Иногда исторический процесс поворачивается не в пользу реализации этого чувства, и тогда "великая держава" переходит в параллельный мир психологии, ностальгии, тайной, глубоко спрятанной воли. Но она никогда не исчезает окончательно. Мы ни за что не поймем состояния нынешних сербов, горделиво бросивших вызов всему миру ради суженой невесты своей, огненной Сербии, Сербии духа и просветленной национальной плоти ("Я даю за тебя жизнь, отчизна моя… Знаю, что даю и за что даю…" — по словам великого сербского поэта). Сквозь турецкое тяжелое господство, сквозь отчужденный пресс формального социализма вырвалась из подсознания "Великая Сербия" — как реальность, как язык пламени, как автоматная очередь.

И не поймем мы израильских поселенцев, которым предлагается в ходе "мирного процесса" убираться назад (куда назад?), с земли, священная любовь к которой оживляла народ в тысячелетиях рассеяния: ведь параллельный "Великий Израиль" никуда не исчезал из еврейской души, из еврейской тоски, из беспредельного, озлобленного и изощрившегося в скорби горя. От Нила до Евфрата. Наяву ли, во снах… Но считаться придется. Пока жив национальный идеал сионизма, никто не может спать спокойно-— ни враги, ни друзья.

И в Сербии, и в Израиле стоит тот же вопрос, что и в России: "великое" или "нормальное"? Идеальное или прагматическое? Героическое или торговое? Укорененное в земле или фланирующее по мегаполисам, напоминающим друг друга, как серийные детали — Вашингтон, Париж, Москва, Тель-Авив, Гонконг — одинаковые рекламы, одинаковые Мак До, одинаковые тинэйджеры с серьгой в ухе и широких дегенератских штанах на роликах…? Нормальный мир против Великого Мира.

Россия родилась как нечто обреченное на величие, страстно этого величия жаждущее. Мы шли к этому, мы этого достигли, и пошли еще дальше. Наш национальный идеал возрастал от гордых, трудолюбивых и мирных белокурых славянских племен до солнечной Киевской государственности, до угрюмо святой, неколебимой, торжественно континентальной Москвы, до бюрократического, не совсем русского, но пространственно безудержного петербургского периода, до высшей советской формы общечеловеческой мировой державы, где русский идеал справедливости, общинности, братства и счастья распростерся до масштабов планеты, вышел за ее пределы. Да, сейчас, горько, что советское величие рассеялось. Да, это безвременье пережить трудно. Но отказываться от нашей исторической миссии, от той наглядной последовательности, с которой мы — упорно, кроваво, тяжело, но все больше и больше — расширяем границы нашей земли и нашей истины, значит совершать чудовищное преступление: убийство национальной идеи страшнее геноцида. Прошлое учит нас: из каждого кризиса, временно сжимаясь пространственно и духовно, русские выходят обновленными и окрыленными, делают новый бросок. Кровавый бросок, но дух истории питается кровью, как преображенной кровью Господней питается душа христианина. Из монголо-татарского периода мы вышли континентальным царством. Смутное время спровоцировало лишь западные походы русских царей за освобождение православного славянства — наших малороссийских и белорусских братьев. Даже за потрясающей основы русской Веры катастрофой раскола последовало романовское движение в глубь Сибири, русский Drang nach Osten. И наконец, из кровавой бани Первой мировой и Гражданской, из пепла восстала мировая Советская Держава, великая и непобедимая.

Да, сегодня мы пьем полынь поражения, на наших губах боль, они слегка дрожат. В наших глазах скорбь, недоумение, потерянность. Но в наших сердцах тайный свет, в наших сна Великая Русь, в нашей крови воют мертвые, породившие нас, завещавшие нам огромные пространства, которые должны стать еще огромнее, пока не заслонят солнце, и Луну, и звездное небо над нами, и паршивый, никем и никогда не соблюдающийся, навязанный коварным Западом "нравственный закон в нас". Нравственна только Родина, нет такой цены, которую жалко заплатить за ее величие. Хоть душу. Есенин писал:

Если скажет рать святая,
брось ты Русь, живи в раю.
Я скажу, не надо рая,
Дайте Родину мою.

Никакого уютного "нормального" рая с гамбургером и путевкой в Анталию, где мало воды, грязные чашки и мутные вирусы, не надо. Нашли нормальность, ничего себе "рай"… Но и настоящего рая не надо русскому человеку. Даже если "нормальность" будет, действительно, нормальной (конечно, этого никогда не произойдет, допущение чисто теоретическое, какая в России нормальность!) и ее не надо, ведь не надо же Есенину даже белоснежного крылатого счастья, длящегося вечно.

Если Россия не будет великой, ее не будет вообще. Величие — наша великоросская сущность. Но тогда, пусть лучше ничего не будет. Без России мировая история немыслима. Тогда пусть кончается мир. Новая ценность пробуждается в тайне нашего бытия. Еще не оформленная, не произнесенная, не высказанная, но уже великая, уже раскаленная, без названия, без облика, без авторства, без подписи. Какая-то темная, огромная, воспаленная, невероятно сладкая, научная и пророческая, плотская, животная, с крыльями, пахнущая могильной землей и первыми лучами рассвета Истина. Истина нашего величия вопреки всему и всем, добродушного, жестокого, бесконечного величия, сметающего границы и государства, изливающегося от внутренней переполненности, страстности, одичалого кипения вовне, повсюду, на отуреченный Берлин и Токийскую биржу, на базары Эр-Рияда и колдунов Австралии…

Никто не может фактами обосновать право на величие. Новая Идея, призванная овладеть миром, не обязательно должна быть коммерчески привлекательной или теоретически обоснованной. Тонны книг по развитому социализму ничего не изменили — можно было бы и так. А телебашни, как известно, горят и падают. Гипноз и соблазн "нормальности" велик. Но это "PR" эфемерности.

Величие в "PR" не нуждается. Оно нуждается в воле и действии. И наши дети, братья, убивающие и умирающие за Родину, строят Россию не "нормальную", строят Россию Великую. И каждый выстрел их упорно сверлит брешь в толщах истории. Мы выбираемся из норы, куда оскользнулись. Пока медленно, неуверенно, неуклюже, хватаясь за ссохшуюся траву по краям, вырывая ее с корнем, катясь назад. Но мы шевелимся — значит, мы живы. (

Понятие "Великое Государство" не является простой эмоциональной националистической формулой бытовой или политической речи.

За этим понятием стоит очень конкретная геополитическая реальность. Сочетания "Великая Сербия", "Великая Россия", "Великий Израиль", "Великая Германия" и т.д. несут совершенно определенный исторический смысл, варьирующийся в зависимости от того, какая именно страна и какой именно народ стремится добавить к своему самоназванию прилагательное "великий". Сербия, к примеру, отличается от "Великой Сербии" не только территорией, хотя и ею тоже. Понятие "Великая Сербия" имеет конкретный пространственный смысл; произнося это словосочетание, балканские политики подразумевают историческую формацию, образованную сербским царем Душаном Сильным, которая располагалась на территории нынешней Югославии, части Болгарии и захватывала северные регионы Пелопонесского полуострова, Македонию и Грецию. Это была своего рода сербская империя. Хотя она просуществовала недолго, но оставила в национальной психологии сербов неизгладимый след; до сих пор только сербы из всех балканских народов воспринимают себя как "имперский народ", и от этого их переживание нынешней национальной катастрофы носит столь драматический, надрывный, глубинный характер.

Но не только исторический прецедент владения обширными землями формирует концепт "великой державы". Это еще и внутренний идеал, сопряженный с уровнем национальной мечты конкретного народа. И даже несбыточные фантастические представления о границах такой "великой державы" много говорят о степени универсальности, обобщения, на которую способен данный народ пусть только теоретически — умозрительные границы всегда несут в себе очень конкретную информацию о качестве духовного национального идеала. Та же "Великая Сербия" представима (пусть в мечтах) как объединение балканских славян под эгидой Православия, с некоторой степенью терпимости в отношении католического меньшинства (хорватов и словенцев). Не менее, но и не более того. Когда же сербы начинают мыслить еще более глобально, выходит поговорка — "нас и русских 200 миллионов", то есть "Россия и есть следующая ступень за Великой Сербией".

Границы "Великого Израиля" тоже вполне конкретны: от Нила до Евфрата. За этими территориальными пределами дерзновенная мысль даже самых радикальных сионистов останавливается. Дальнейшее наращивание величия предполагается уже не через экстенсивное (внешнее), но через интенсивное (внутреннее) развитие нации. Через мессианские события, чудеса и знамения, которые будут распространяться уже по иным каналам на весь мир. Но основа — от Нила до Евфрата. Не более, но и не менее. Если у многих народов понятие "великой державы" остается на уровне потенции, нереализованного национального идеала, есть некоторые исключения, — исторические счастливчики, — которым удается добиться своего на практике. Показательно, что Англия в своем официальном названии "Great Britain" ("Великобритания") уже имеет этот атрибут. И действительно, эпоха "величия" Англии была отнюдь не эфемерной, англичанам принадлежало реально полмира, пока они не передали эстафету своему заатлантическому детищу. Максимальные же границы Великобритании (профильно морской державы), по представлению самих англичан, совпадают с береговыми зонами всех материков и простираются вглубь настолько, насколько позволит сопротивление аборигенов суши. Объем претензии приличный. Правда, сама Великобритания сегодня уже мыслит себя не через себя саму, а через США, полагая, что "их успехи, это наши успехи". И в смысле преемственности геополитической эстафеты, а также цивилизационного содержания проводимой США мировой политики, они совершенно правы. Greater Britain ("еще более великая Британия") это и есть сегодня США.

Что же в таком случае "Великая Россия"? В нашем языке уже есть термин, который в последнее время используется не часто, но несет очень глубокий исторический смысл. Это термин "великороссы ". "Великороссами" традиционно называли восточных славян, живших в Московском Царстве, и в отличие от других православных братьев ("малороссов" и "белорусов") никогда не терявших своей суверенной государственности и не подпадавших под политическую и религиозную власть инородцев и иноверцев . Название "Великороссия", таким образом, связывает воедино этнос, религию, территорию, ареал расселения, фактор государственной независимости (суверенности ), что в целом и составляет культурный и исторический облик нации. Собственно "русские" именуются "великороссами" не столько по своей численности и не по объему занимаемых территорий, но именно по той причине, что им удалось воплотить в исторической реальности мечты об универсализации своего национального идеала. "Великая Россия", давшая этническое самоназвание великоросскому племени (кстати, в паспорте в графе "этнос" имело бы смысл вместо "русский" писать именно "великоросс" — тем, естественно, кто, на самом деле, великоросс; а вот в графе "гражданство" или "национальность" — "русский": такими могли бы быть многие и не великороссы), это совершенно конкретная историко-пространственная и культурно-политическая реальность, которая должна рассматриваться как основа нашей специфической российской цивилизации, как общая матрица, из которой развились все политические формации нашей истории — от самого Московского Царства через Романовых к Советскому Союзу и современной Российской Федерации. "Великая Россия" не условность и не миф — это вполне конкретная и строго фиксируемая ось нашего исторического бытия.

Однако все это относится к области прошлого, к области фундамента. Там мы видим и ценностный заряд, давший гигантскую энергию державостроительству: идею единственного (после падения Царьграда) оставшегося подлинным христианства — Православной Веры; теорию "спасительного царства", "тяглового Государства", где гражданское и социальное служение неразрывно связано с общенациональной литургией спасения души (концепция "Москва — Третий Рим", св. Иосиф Волоцкий и т.д.); представление о русских как о народе-богоносце , Новом Израиле, несущем свет Веры всем отпавшим от истинной Церкви народам мира. И тот факт, что этот ценностный заряд удалась реализовать на огромном секторе географической, политической и этнической карты в глазах самих русских, — а еще более глубоко и неизбывно в глубинах национальной психологии — подтверждает нашу историческую правоту и обосновывает наше право следовать по этому пути в дальнейшем. Как бы этот изначальный заряд ни изменял своего внешнего выражения, — и в романовской секуляризации, и в атеистическом (внешне) мессианстве большевиков, — именно он оставался в течение веков путеводной звездой Великой России, делал ее Великой и субъективно и объективно. Что же означает "Великая Россия" сейчас? Только ли ностальгию по безвозвратно утерянному прошлому?

Ответить на это бесстрастно и объективно невозможно. То, что сегодня наше самосознание, наша Государственность, наше национальное чувство переживают глубочайший кризис, очевидно. Поэтому столь неадекватно воспринимается многими само выражение "Великая Россия". Раздаются голоса: "Слишком большую цену мы заплатили за эту дерзкую мечту… Слишком большими потерями дается участие в мировой истории в достойном и гордом качестве "великой державы"… Не пора ли остановиться и стать "нормальным Государством"…"

"Нормальное" (еще несколько лет назад говорили "цивилизованное", но теперь, когда ближе узнали далекий от идеала Запад, стало стыдно использовать эту унизительную для русских формулировку) Государство противопоставляется "великой державе" или "империи". Сегодня волна острой русофобии (свойственной периоду начала либеральных реформ) стала постепенно спадать, и идеи о том, что "России вообще не должно быть" (до чего договаривались ранние реформаторы), больше никто выдвигать не рискует. Вопрос только о том: или "нормальное" Государство или Великая Держава?

Очень корректная постановка проблемы. "Нормальное" противопоставляется "великому". Идет ли в таком противопоставлении речь только о территории? Нет, не только, но и о территории тоже. "Великая Россия" в будущем не должна быть меньше, чем "Великая Россия" в прошлом. И это очень серьезное положение. О каком величии и универсализме можно говорить, если мы умаляем наши геополитические позиции и, соответственно, сужаем пропорции нашего национального идеала?! Но вопрос о национальном идеале и его универсальности является здесь еще более важным, нежели проблема территории. Основная грань между "нормальным" и "великим" проходит именно на уровне нашего духа, нашего самопереживания, нашей готовности и способности сказать другим народам "новое слово", даже не обязательно "слово", может быть, какой-то иной жест, звук, знак… Но обязательно свое, глубинное, новое для всех остальных (и может быть, даже для самих себя).

Великодержавное чувство предшествует завоеваниям, аннексиям или союзам. Оно движет политической историей больших народов. Иногда исторический процесс поворачивается не в пользу реализации этого чувства, и тогда "великая держава" переходит в параллельный мир психологии, ностальгии, тайной, глубоко спрятанной воли. Но она никогда не исчезает окончательно. Мы ни за что не поймем состояния нынешних сербов, горделиво бросивших вызов всему миру ради суженой невесты своей, огненной Сербии, Сербии духа и просветленной национальной плоти ("Я даю за тебя жизнь, отчизна моя… Знаю, что даю и за что даю…" — по словам великого сербского поэта). Сквозь турецкое тяжелое господство, сквозь отчужденный пресс формального социализма вырвалась из подсознания "Великая Сербия" — как реальность, как язык пламени, как автоматная очередь.

И не поймем мы израильских поселенцев, которым предлагается в ходе "мирного процесса" убираться назад (куда назад?), с земли, священная любовь к которой оживляла народ в тысячелетиях рассеяния: ведь параллельный "Великий Израиль" никуда не исчезал из еврейской души, из еврейской тоски, из беспредельного, озлобленного и изощрившегося в скорби горя. От Нила до Евфрата. Наяву ли, во снах… Но считаться придется. Пока жив национальный идеал сионизма, никто не может спать спокойно-— ни враги, ни друзья.

И в Сербии, и в Израиле стоит тот же вопрос, что и в России: "великое" или "нормальное"? Идеальное или прагматическое? Героическое или торговое? Укорененное в земле или фланирующее по мегаполисам, напоминающим друг друга, как серийные детали — Вашингтон, Париж, Москва, Тель-Авив, Гонконг — одинаковые рекламы, одинаковые Мак До, одинаковые тинэйджеры с серьгой в ухе и широких дегенератских штанах на роликах…? Нормальный мир против Великого Мира.

Россия родилась как нечто обреченное на величие, страстно этого величия жаждущее. Мы шли к этому, мы этого достигли, и пошли еще дальше. Наш национальный идеал возрастал от гордых, трудолюбивых и мирных белокурых славянских племен до солнечной Киевской государственности, до угрюмо святой, неколебимой, торжественно континентальной Москвы, до бюрократического, не совсем русского, но пространственно безудержного петербургского периода, до высшей советской формы общечеловеческой мировой державы, где русский идеал справедливости, общинности, братства и счастья распростерся до масштабов планеты, вышел за ее пределы. Да, сейчас, горько, что советское величие рассеялось. Да, это безвременье пережить трудно. Но отказываться от нашей исторической миссии, от той наглядной последовательности, с которой мы — упорно, кроваво, тяжело, но все больше и больше — расширяем границы нашей земли и нашей истины, значит совершать чудовищное преступление: убийство национальной идеи страшнее геноцида. Прошлое учит нас: из каждого кризиса, временно сжимаясь пространственно и духовно, русские выходят обновленными и окрыленными, делают новый бросок. Кровавый бросок, но дух истории питается кровью, как преображенной кровью Господней питается душа христианина. Из монголо-татарского периода мы вышли континентальным царством. Смутное время спровоцировало лишь западные походы русских царей за освобождение православного славянства — наших малороссийских и белорусских братьев. Даже за потрясающей основы русской Веры катастрофой раскола последовало романовское движение в глубь Сибири, русский Drang nach Osten. И наконец, из кровавой бани Первой мировой и Гражданской, из пепла восстала мировая Советская Держава, великая и непобедимая.

Да, сегодня мы пьем полынь поражения, на наших губах боль, они слегка дрожат. В наших глазах скорбь, недоумение, потерянность. Но в наших сердцах тайный свет, в наших сна Великая Русь, в нашей крови воют мертвые, породившие нас, завещавшие нам огромные пространства, которые должны стать еще огромнее, пока не заслонят солнце, и Луну, и звездное небо над нами, и паршивый, никем и никогда не соблюдающийся, навязанный коварным Западом "нравственный закон в нас". Нравственна только Родина, нет такой цены, которую жалко заплатить за ее величие. Хоть душу. Есенин писал:

Если скажет рать святая,
брось ты Русь, живи в раю.
Я скажу, не надо рая,
Дайте Родину мою.

Никакого уютного "нормального" рая с гамбургером и путевкой в Анталию, где мало воды, грязные чашки и мутные вирусы, не надо. Нашли нормальность, ничего себе "рай"… Но и настоящего рая не надо русскому человеку. Даже если "нормальность" будет, действительно, нормальной (конечно, этого никогда не произойдет, допущение чисто теоретическое, какая в России нормальность!) и ее не надо, ведь не надо же Есенину даже белоснежного крылатого счастья, длящегося вечно.

Если Россия не будет великой, ее не будет вообще. Величие — наша великоросская сущность. Но тогда, пусть лучше ничего не будет. Без России мировая история немыслима. Тогда пусть кончается мир. Новая ценность пробуждается в тайне нашего бытия. Еще не оформленная, не произнесенная, не высказанная, но уже великая, уже раскаленная, без названия, без облика, без авторства, без подписи. Какая-то темная, огромная, воспаленная, невероятно сладкая, научная и пророческая, плотская, животная, с крыльями, пахнущая могильной землей и первыми лучами рассвета Истина. Истина нашего величия вопреки всему и всем, добродушного, жестокого, бесконечного величия, сметающего границы и государства, изливающегося от внутренней переполненности, страстности, одичалого кипения вовне, повсюду, на отуреченный Берлин и Токийскую биржу, на базары Эр-Рияда и колдунов Австралии…

Никто не может фактами обосновать право на величие. Новая Идея, призванная овладеть миром, не обязательно должна быть коммерчески привлекательной или теоретически обоснованной. Тонны книг по развитому социализму ничего не изменили — можно было бы и так. А телебашни, как известно, горят и падают. Гипноз и соблазн "нормальности" велик. Но это "PR" эфемерности.

Величие в "PR" не нуждается. Оно нуждается в воле и действии. И наши дети, братья, убивающие и умирающие за Родину, строят Россию не "нормальную", строят Россию Великую. И каждый выстрел их упорно сверлит брешь в толщах истории. Мы выбираемся из норы, куда оскользнулись. Пока медленно, неуверенно, неуклюже, хватаясь за ссохшуюся траву по краям, вырывая ее с корнем, катясь назад. Но мы шевелимся — значит, мы живы. (С)