В первый класс с противогазом.

Елена Мушкина - коренная москвичка. В 1941 году ей было семь лет. Семья жила в самом центре города, в Дегтярном переулке. Сегодня мы публикуем ее воспоминания о бытовых подробностях жизни в прифронтовой столице.

Весной 1941 года мы сняли комнату на даче. В те годы на дачу ездили не так, как сейчас. Заказывали грузовик да еще с грузчиками. Везли все: столы, шкафы, диваны, рукомойники и керосинки. С мебелью было плоховато, и мама купила диванчик. Как она говорила, прелестный.

- Вернемся осенью, он украсит московскую комнату.

Переезжали 22 июня. О начале войны узнали, когда навстречу вышла дачная хозяйка. Водитель торопил:

- Выгружать? Или повезем обратно?

Все думали, война ненадолго. А потому - выгружаемся. Когда стало ясно, что это не так, мама перетащила в Москву все, что смогла унести в сумках и авоськах. Диванчик так и пропал.

Ввели карточки

Дворник принес доски и свалил их в углу комнаты. Рядом с буржуйкой, которую тут же и соорудил. Эти чугунные печи зарубежного производства появились сразу после революции. Плюсы - топить можно, чем угодно. Минусы - безумно дорогие, по карману только буржуазии. Отсюда и название.

Печь, как и положено, с трубой, но, наверное, сделал плохо, а может, доски отсырели. Да еще труба - в потолок! Через несколько дней потолок стал черным. По нему пошли такие трещины, что сидеть за столом было опасно: лепнина могла рухнуть.

От перепада температуры в комнате постоянный запах сырости и плесени. И паркет испортился. На пол, под буржуйку, постелили какой-то алюминиевый лист. Но все равно паркет под ним вздыбился, деформировался. Знакомые потом ахали-охали: "Как же не уберегли!"

Да разве думали мы тогда о паркете! Себя бы уберечь. Время от времени провожали в дорогу друзей. Они брали с собой лишь самое необходимое; остальное, нажитое десятилетиями, оставляли. Никто не знал, сохранится ли московская квартира, сумеют ли вернуться. Да и вообще, останутся ли живы? Словом, нашли выход: складывали в чемоданы и мешки все что можно - и к нам в Дегтярный, площадь позволяла.

- У вас сохранится!

Скоро наша комната стала напоминать зал ожидания вокзала или камеру хранения. На багаже бирочки с фамилиями владельцев.

- Сохраним, если сами выживем.

В Москве ввели карточки. Сначала на хлеб: рабочим - по 800 г в день, служащим - 500, детям и иждивенцам - по 400 г. И на сахар: рабочим - по 800 г в месяц, служащим и детям - 600, иждивенцам - 400. Потом на другие продукты. В доме моей коллеги Наталии Колесниковой сохранились карточки военной поры, аккуратно наклеенные ею в школьную тетрадочку. На хлеб и мясо - разного цвета в зависимости от категории. Одни с неиспользованными талонами (почему не использовали?!), от других только корешок: все хвостики оторваны-съедены. На всех карточках грозное предупреждение: "при утере не возобновляется". Да, это было самое страшное - потерять карточки. В свободной продаже продуктов не было. Впрочем, теряли карточки редко. Чаще их воровали, пользуясь тем, что отовариваться ходили старые да малые.

По городу были развешаны плакаты-лозунги: "Что ты делаешь для фронта?" У нас в семье работала практически одна бабушка Екатерина Ивановна. На радио, в редакции "Последних новостей". Ее сестры Зинаида, Роза и Елизавета устроились в инвалидную артель плести шарфы.

Пряжу привозил мальчик Слава, лет на пять старше меня, в рюкзаке, примерно раз в десять дней. Она называлась вигониевая - какие-то отходы от шерстяной. Пряжа была в мотках, поэтому приходилось перематывать ее в клубок. Бабушки садились друг против друга. Одна надевала на растопыренные пальцы моток, вытягивала вперед руки. Другая наматывала клубок. Рамочка для плетения прикреплялась к столу на винте, по типу мясорубки. Так и вижу этот квадратный дощатый стол, покрытый облупившейся на углах клеенкой. И сидят они, старые, больные, в застиранных и заштопанных шерстяных кофтах. Каждая на своем торце стола.

Умение владеть крючком и спицами оказалось в те годы весьма полезным.

В сентябре, задолго до наступления холодов, правительство обратилось к москвичам с просьбой собирать теплые вещи для Красной Армии. Появились приемные пункты. Люди несли валенки, полушубки, шапки-ушанки, все, что было в доме. А бабушки вязали. Конечно, пряжу в артели они получали строго под отчет, использовать ее на другие цели не могли. Поэтому в ход пошли старые шерстяные вещи из сундука:

- Ну, Лена, помогай!

Моя обязанность - распустить, постирать пряжу в холодной воде, смотать нитки в клубок. К сожалению, носки и варежки получались у бабушек кривые-косые. Зато шарфы! Высший сорт! Записочки вкладывали с пожеланием выжить и разгромить врага. Кому попадут, никто не знал.

Первая бомбежка

Пухлые аэростаты в небе, словно корабли на рейде, - воздушное ночное заграждение. Рассвет - и эти "колбасы" опустятся с небес на грешную землю, чтобы с наступлением темноты вновь подняться на дежурство. "Ежи" на дорогах, противотанковые и противопехотные - три крестообразно соединенных куска рельсов или металлических балок. Конечно, светомаскировка, которая соблюдалась неукоснительно. Бабушки были в отчаянии: где взять деньги на шторы? Пять окон, высокие, широченные.

К счастью, все было организовано прекрасно: черную плотную бумагу централизованно развозили по домам-квартирам. Ну а стремянка в доме была. Задергивали эти бумажные занавесы тщательным образом: не дай Бог оставить щелочку света!

Повесили шторы - взялись за стекла. Я очень любила клеить на них крест-накрест полоски белой бумаги - защита от воздушной волны. Увы, защита хрупкая. Стекла все равно не выдерживали бомбежек, вылетали. Морозы потом ударили до 30 градусов. Но и тут действовали четко: едва поступала информация о ЧП, к дому на грузовиках подъезжала бригада рабочих, человек десять. В основном, конечно, женщины - мужчины были на фронте. Профессия стекольщика оказалась в те годы едва ли не самой востребованной.

Бомбежки каждую ночь. Первый массированный удар на Москву - в ночь с 21 на 22 июля.

- Граждане, воздушная тревога! - Голос Левитана из черной "тарелки" (она и по сей день жива в доме; трудно представить, работает!) заставлял вздрагивать. Над городом появились самолеты противника.

Мавзолей замаскировали

Осенью 1941 года я должна была идти в первый класс. Стало ясно: занятий не будет. Программу проходила дома. Но классы и сам школьный двор не пустовали: здесь проходили учения по противохимической обороне. С противогазами, носилками, совсем как в кинофильме "Утомленные солнцем". Долго у нас в доме хранился мой маленький противогазик.

Город жил слухами: "Говорят, задержали немецкого шпиона"; "Говорят, поймали мужчину, который подавал сигналы фашистским летчикам"; "Говорят, будут новые продовольственные карточки"... И совсем уж удивительная информация: "В Замоскворечье, около Каменного моста, высадили цветущий плодоовощной сад". Сад? Зачем?! Однажды в минуту затишья мы с мамой отправились "на экскурсию". В самом деле сад! Но... нарисованный: на асфальте зеленые ветки. Оказалось, для дезориентации немецких летчиков.

Потом стало известно и о других маскировочных объектах, умело созданных декораторами и художниками. Задача - изменить лицо города, сделать новую планировку улиц и площадей. В результате площади около Кремля - Манежную, Красную, все Садовое кольцо "заселили" фанерными домами; между зеленью проглядывали разноцветные крыши домов. Яблоневые деревья были нарисованы и на заборах крупных промышленных предприятий.

А на месте Мавзолея "вырос" двухэтажный дом с мезонином.

...21 октября появился приказ о возведении баррикад на улицах и площадях Москвы. К счастью, они не понадобились. Враг дрогнул. 6 ноября - торжественное заседание в метро "Маяковская", 7-го парад на Красной площади. На душе стало чуть полегче.

9 июня 1943 года Юрий Левитан последний раз объявил воздушную тревогу. Сообщение оказалось уже ненужным: ни один самолет к столице не прорвался