Почему мы не помним о главном?

Раннее утро…Тишина. На занесенных снегом улицах поселка нет никакого движения, кажется, что все замерло в этот утренний час: даже петухи не кричат и собаки не лают. Из печных труб небольших, приземистых сельских домиков слабо поднимается дым очагов: хозяйки начинают работу по дому.

Страдающий бессонницей старик расположился на скамейке около дома. Думает. Курит. Внезапно до его слуха доносится непривычный звук моторов: в село давно никто не приезжал на автомобиле. Старик напрягся, в душе появился странный, неприятный холодок. В последнее время появление в поселке автомобилей не сулило ничего хорошего..

И старик не ошибся. В деревню медленно въехали несколько военных грузовиков, из которых стали выпрыгивать вооруженные люди в военной форме. Солдат было много. Зазвучали команды офицеров и военные стали четко, без лишней суеты, но быстро расходиться по поселку группами по несколько человек. Солдаты стали забегать в дома, выбивая закрытые двери, послышался лай собак, выстрелы и предсмертный собачий визг, крики женщин, снова скрежет и скрип ломаемых дверей.

К дому старика неспешно подошли несколько военных во главе с офицером. Офицер что-то сказал. Старик плохо понимал этот язык, но по интонации и движениям рук офицера ему стало ясно, что военные требуют выйти на улицу. Дома оставалась невестка с ребенком, но старик не стал возвращаться в дом, подумав, что может, если он выйдет, в дом никто не пойдет. Так и случилось: солдаты не стали заходить в его дом, а увидев, что он встал и двинулся к центру села, переместились к следующему дому. И снова старик услышал лай собаки, выстрел, ее предсмертный визг, звук ломаемых дверей и женские крики.

В центре поселка собирались жители, несмотря на довольно холодное утро, одеты были легко, как будто вышли не на долгое время и скоро вернутся обратно. В основном женщины и дети: они что-то кричали военным, пытаясь протестовать, но солдаты грубо толкали их к центру площади и не реагировали на крики и брань. Мужчин почти не было – все взрослые отцы семейств были на войне, оставались только старики. Они и стояли чуть поодаль, тихо и спокойно переговариваясь и не подавая признаков беспокойства: мужчина должен всегда сохранять самообладание.

Старик подошел к стоявшим, спросил, что случилось, и понял ли кто-то, что от них нужно военным. Один из его друзей, старый пастух, ответил ему, что военные приехали, чтобы увезти всех жителей села. Куда и зачем, пастух не знал. Старик подумал, что не хочет уезжать, что здесь его дом, могилы его родных, здесь он прожил всю свою жизнь и хочет умереть здесь. Он сказал об этом. Собеседники поддержали его. Пастух подошел к офицеру, передал ему это решение. Офицер некоторое время смотрел на пастуха, потом обвел взглядом площадь.

Крики прекратились. Все смотрели на офицера. Во взглядах односельчан старик видел мольбу, непонимание, надежду. Старик перевел взгляд на командира, попытался заглянуть ему в глаза. И заглянул. И все понял.

Офицер слегка прищурился, на его лице появилась то ли ухмылка, то ли гримаса боли. Он еще раз обвел взглядом площадь и что-то сказал своим подчиненным. Команды раздавались резко и уверенно.

Солдаты, окружавшие площадь, где прикладами, где пинками, заставили толпу двигаться в конец улицы, где стоял большой, старый сарай. Всех жителей загнали туда. Старик шел последним. В сарае было очень мало места, жители стояли вплотную друг к другу, дети стали плакать, матери пытались их безуспешно успокоить. Никто еще не понимал, что будет. Старик понимал, он прочитал будущее в глазах офицера. Надежда еще теплилась в его душе, он еще думал о том, что военные передумают и оставят их в покое, что произошла ошибка, что солдаты уйдут.

Надежда умерла тогда, когда старик почувствовал запах дыма…

О чем это? О зверствах фашистских захватчиков? Или английских войск в Индии? К сожалению, это, хоть и выполненное на дилетантском, сточки зрения литературного стиля, уровне, но правдивое описание событий, имевших место 23.02.1944 года в селе Хайбах и исполненных войсками НКВД под командованием комиссара 3-го ранга Михаила Михаил Гвишиани.

Может быть за это преступление, за убийство 705 ни в чем не повинных людей, которые не были ни партизанами, ни их пособниками, ни даже просто лицами призывного возраста, М. Гвишиани был привлечен к суду и расстрелян? Ничуть. За эту операцию он был 08.03.1944 года награжден орденом Суворова 2-ой степени, в последствии, 09.07.1945 года ему было присвоено звание генерал-лейтенанта. Он мирно умер в сентябре 1966 года в Тбилиси, зная, что все в его семье будет хорошо (сын его был женат на дочери А.Н. Косыгина).

Вся операция по депортации производилась по прямому указанию Сталина (постановление ГКО СССР №5073) и о её исполнении ему же своевременно докладывал Л.Берия.

Так неужто недостаточно хотя бы одного этого случая, чтобы навсегда перестать рассматривать Сталина и всю его клику иначе, чем как государственных преступников, совершивших преступления против человечества и вообще иначе, чем людей глубоко порочных и больных? Или убийство женщин и детей на территории своей страны, не в результате военных действий или, если уж будет угодно, карательных операций против вооруженного подполья может считаться «эффективным менеджментом»?

Может быть пора, наконец, осознать и принять, что эти люди не достойны ни портретов, ни могил, ни памяти?