И участковый умеет краснеть

Один день из жизни участкового Герасимова — опытного воина, который работает пожарным, печником, санитарным инспектором и нянькой. И умеет краснеть.

С людьми, нуждающимися в государстве, но ему не нужными, в России поддерживают отношения участковые. Они и есть государство для пьющих, драчливых, больных, безработных. Корреспондент «Новой» отправился в путешествие по дну с участковым Герасимовым.

Милиция — не с Луны, в ней работают такие же люди. Теперь эта банальность требует доказательств, потому что репутацию МВД уже не поправить, и общество все отчетливей относится к внутренним органам как к врагам или чему-то инородному. Почему так случилось, понятно. Но если чиновники, служащие тому же государству, в общем, не сильно комплексуют по поводу общественной нелюбви, то милиционеры переживают. Почему — тоже ясно. Милицию, напомню, звали народной.

Имеют ли отношение к народу те, кто работает в МВД сегодня? И почему они там служат? И делают ли что-то полезное не только для государства, но и для людей, среди которых живут? Я напросился походить тенью за участковым один день.

ПМ №44 ОМ №1 УВД Красноярска. Сразу за дверью пункта милиции стоит тьма египетская. Пробираясь на ощупь, начинаю спускаться — голоса раздаются снизу. Одна дверь, другая, и вот, наконец, первое помещение с окном, в которое падает солнечный свет. Скромных размеров портрет президента — на стене за шкафом. На противоположной — яркая работа безвестного художника-романтика, навеянная полотнами Айвазовского, — парусник на рейде. Также на стене, на гвоздике висит книга отзывов и предложений граждан. Единственная запись в ней повествует: «Обратился за помощью к участковой уполномоченной Климовой Татьяне Александровне. Спасибо ей огромное за правильную и своевременную реакцию по поводу моего обращения. С уважением И.В.М., Полярная, 117, 4. 28.08.2009».

— У вас всегда тут так темно?

— Третий день свет отключают на два-три часа. Коммунальщики тополя обрезают. Предохраняются, чтоб не закоротило.

Место действия: центр Красноярска, Караульная гора, поросшая бараками и избами; архаичный остров с печными дымами, парящий над городом. Район называется Покровка. Страна о нем имеет некоторое представление по часовне Параскевы Пятницы, чей вид украшает бумажные червонцы. Часовня построена на древнем шаманском капище. Караульная гора, как считают местные патриоты, — это гиперборейская пирамида. Правда, она, в отличие от египетских, поросла огородами, цыганскими замками, мхом, в ней нарыли подполья. В Покровке, как в Нью-Йорке, — котел народов, улицы с порядковыми номерами. Линейные, поперек них — Продольные с 1-й по 11-ю. Но, как у нас заведено, топографию основательно запутали: под номерами также улицы Полярные и Дальневосточные, тут же улицы, названные именами советских героев. На них — дворцы и хижины, героин, закопанный в огородах в ожидании покупателя, и разбодяженный спирт. В разваливающихся бараках — пластиковые окна. Когда ехал к милицейскому участку, с трудом разъехался — высокая колея — с «Хаммером». Средневековье, всё вместе и всё рядом.

Герой милицейских будней, согласившийся потерпеть меня рядом с собой, — Вячеслав Герасимов. 33 года, из семьи военного, родился в Туркмении, колесил за отцом по гарнизонам. Окончил Казанское артиллерийское, с выпуском подгадал — в 1999 году, как раз ко второй чеченской. Успел уехать к месту прохождения службы на китайскую границу, но почти сразу лейтенанта перебросили на Кавказ. Воевал, награжден. Когда вернулся, его полк в Забайкалье расформировали, попал в Кяхту — это уже монгольская граница, Бурятия. От взводного, командира батареи дорос до начальника дивизионной артиллерийской разведки, замначштаба дивизии. В 2006-м тридцатилетний майор попал под сокращение и поехал теперь не за отцом, а за женой — к ее родителям, в Красноярск. У них в пригороде Красноярска, поселке Солонцы, трехкомнатная квартира, где и зажили — теща с тестем и молодые с двумя детками. Вячеслав пошел устраиваться в милицию. Дело это оказалось долгим. Целый год его проверяли, собирали характеристики со всех мест службы. Дожидаясь, работал охранником в гигантском ангаре сети МЕТRO на окраине Красноярска. С 2008-го — в милиции. Полгода стажером, потом — участковым.

Рабочий день с 10.00 до 20.00, выходные — плавающие. Учитывая все надбавки, 17-летнюю выслугу, зарплата у Герасимова 22 тысячи (это средняя зарплата участковых во всем Красноярском крае, включая «севера»). Стажером получал 16. У жены — 10 тысяч. В прошлом году у них приняли на рассмотрение документы — Герасимов надеется получить земельный участок под строительство дома, поскольку участник боевых действий, супруга — местная и у них двое детей. Ивану 9 лет, Илье — 7. Все это, говорит, позволяет претендовать на 10—20 соток земли.

Участковым хорошо бы жить на своем участке, мне так кажется. Герасимов отвечает: не выходит так. Хотя иногда, случается, дают служебную квартиру или на участке, или рядом. На всю Покровку сейчас — 5 участковых, раньше было 8. И лишь один живет в служебном жилье в Покровке.

У Герасимова 3,5 тысячи подотчетных граждан (больше нельзя по ведомственным нормам), и все они живут в своих домах или бараках. Территорию обходит на своих двоих. Полгода назад мэр Красноярска подарил участковым 28 «Жигулей», правда, те их получать начали только сейчас — оформлялись документы. Одна «семерка» досталась и милиции Покровки. И на днях же мэр предложил к концу года обеспечить всех участковых служебным жильем и назначить им 500 управдомов в помощь. Будет создан фонд для оплаты их труда, а они будут докладывать, где торгуют «дурью», где паленой водкой, где дебоширят.

У Герасимова — пять подведомственных алкопритонов-бичевников, их надо посещать регулярно. А еще граждане, состоящие на профилактическом учете. Отправляемся в обход местных героев. Визиты вежливости участковый начинает наносить с двух-трех часов дня. Дает время очнуться, похмелиться, задуматься о жизни. В этот момент их и настигает, когда они, может, и успели подумать о плохом, но вряд ли уже план реализовали. По первому адресу: улица Космонавта Гагарина, 90, за дверью никто не отзывается. В вымороженном коридоре появляется соседка и эмоционально рассказывает, что его (Абросимова) увезли в больницу, ноги отрезали по колено, а трубы в доме пока удалось отстоять, не переморозило. Выходим. Участковый поясняет: ноги у пьющего Абросимова были отморожены, коротает век один, дети от него отказались, а он помогал ему восстанавливать прописку, паспорт. Идем к следующей трагедии: на склоне, за выветренной до скелета лиственницей, видна школа, где учился мальчик Кеша Смоктуновский. Покровское детство, надо полагать, помогло ему совпадать с интонациями Шекспира и Достоевского.

Поднимаемся в бараке на второй этаж, за дверью — слипшийся в монолит кислый запах нищеты, болезни, беспробудного, ставшего привычкой, отчаяния. Сальные тряпки, грязные алюминиевые ложки, провалившиеся половицы. Дверь открывает и возвращается присесть на кровать парень с опухшим лицом. Сидит, как в театре, торжественно и молча. Наверное, он так сидит с самого утра. У окна — ивая и молодая, судя по всему, женщина. Лузгает семечки. Третий в комнате — старик с крепко побитым лицом. Герасимов пробует найти слова для всех, говорит — не поверите — о вреде пьянства. Потом о противопожарной безопасности. Сомнамбулический юноша пытается найти ответ на вопрос участкового, почему до сих пор не приведена в порядок печь: «Вы же мне месяц назад обещали вот эти щели замазать глиной». Человек-овощ: «Заделаю». Он поднимается с кровати и неловко опирается на громадный шкаф.

Побитый старик Лихачев меж тем образует сюжет этого дня. Оказывается, он уже появлялся в милиции и написал заявление об избиении. Но потом залег на дно. Герасимов отправляет его в участок, а затем — к экспертам, снимать побои, объясняет, куда идти и что делать. Старик соглашается. Через час, когда мы ненадолго заглядываем в пункт милиции, выясняется, что Лихачев не приходил.

По пути с одной улочки на другую майор рассказывает о своем контингенте. Злодеев, как понимаю, не досталось, сплошь люди с незадавшейся судьбой, расшатанными нервами и разбитыми сердцами. Последовательные неудачники, алкоголики-мизантропы, коллекционеры человеческих слабостей и вредных привычек. А вот с наркотиками стало спокойней. Если раньше детей приучали к ним, как к горшку, то в последнее время после серьезной войны с наркодилерами обстановка, по мнению Герасимова, стабилизировалась. (Герасимов не застал, а я помню, как другой участковый из Центрального района с похожей фамилией — Герасименко — в Покровке аж прыгнул на капот к наркодилеру, когда тот не остановил машину.

Держался за «дворники», потом скатился с машины, но напарник успел прострелить колеса, задержали.) «Так что же теперь, — спрашиваю, — в Покровке сплошь бабелевские герои, думающие всегда об одном — «об выпить хорошую рюмку водки, об дать кому-нибудь по морде»? И никто не торгует героином?» — «Разговоров хватает, — отвечает майор, — но когда просим написать заявление, указать конкретные факты, желающих не находится. А вот репутация за Покровкой уже закрепилась железная». — «Ну да, — соглашаюсь, — репутация — такая штука…»

Тем временем мы оказываемся у порога 6-й Линейной, 48. Здесь не так давно две молодые дамы, родные сестры, придя в гости, выпили, а затем поругались — сначала не могли решить, кому идти за очередной бутылкой, потом не поделили кровать (обеих клонило в сон), в итоге сестричка истыкала ножом сестричку, и они наконец разъехались — одна на кладбище, другая в тюрьму. Хозяин тогда отсутствовал. На сей раз оказался дома. Изба только с виду нежилая, нам изнутри помогают открыть дверь, занесенную снегом. Снег и в сенях, дверной проем завешен одеялами, внутри от допотопных обогревателей и плитки гуляют волны вонючего тепла. Растрескавшаяся холодная печь. Владимир Базылов трезв и тих, на застеленном диване зачитанная книжка, на столе чертеж. «Работаю над системой теплоснабжения нескольких коттеджей, заказали». Герасимов задает резонный вопрос: «А свою печь почему не починишь, не замажешь глиной?». В ходе беседы слышу две версии. Первая заключается в том, что договор на аренду помещения истекает 25 марта и Базылов съедет, поэтому нет смысла что-то здесь починять, а вторая состоит в том, что Базылов — печник, мастер на все руки, и он-то знает, что эту печь не замазать — кирпичи прогорели, поэтому летом он ее просто переложит.

Участковый, расспрашивая про жизнь, продолжает искать якоря, которые должны бы удерживать его подопечного в этой реальности. Выясняется, что подруга у Базылова есть, не сбежала, работает кондуктором, скоро вернется с работы. Пить он — ну совсем не собирается. В подтверждение кивает на чертеж.

Дальнейший путь лежит к квартире, где прежде жили несчастные сестры. Дверь заколочена. Поговорив с соседями, участковый выясняет последние новости. На горизонте меж тем объявляется пара — молодой трезвый парень с кефиром и его крепко выпивший старший товарищ с полупустой бутылкой спрайта. В ней наверняка «технарь». Парень недавно досрочно освободился, идем к нему домой смотреть документы. Его товарищ, кривой, как сабля, то и дело пытается упасть и удерживается, лишь хватаясь за меня. Вот и мне нашлось дело в рейде.

В доме — грудной младенец и дама фертильного возраста, но беззубая. Документы у парня в порядке, однако он не может встать на учет, не знает, куда податься: в Покровке отдел милиции еще прошлым летом стал просто пунктом — без угрозыска и дежурной части. Герасимов терпеливо поясняет, где его ждут. Выпивший гражданин меж тем делится наболевшим: «Пью с Нового года, как с женой поругался… Работаю охранником». Смотрю на иконку, стоящую почему-то на печи, и думаю, заразна ли нищета. Жизненный опыт свидетельствует, что заразна. Дело случая, кому здесь быть участковым, лекарем, писакой-журналистом, а кому пациентом палаты номер шесть или номер девять, живым ли трупом, — одна пустая случайность, все равны и похожи, не вы, так я, какая, в сущности, разница; общество ограждает себя милицией от заразы, однако это не железный занавес, прозрачный, промокашка. Поддерживая охранника (спасибо, не блюет), вспоминаю отличного опера, замечательного мужика, однажды чересчур уж запившего и сгинувшего. Другого, моего коллегу, который нашел работу и начал получать очень неплохие деньги, но от нищеты так и не вылечился и существует, балансируя на грани. Из глубины пещеры запищало дите. Деньги в России ни от чего не защищают, все — теплокровные пузыри в водовороте, пузыри нефтяные или спиртовые, лопаются и горят — все. Все связаны со всеми трубами, проводами, кабелями, улицами. Множество российских миров не разделены, они друг в друге, как ходы червей, все живут по пословицам, песням и понятиям, и одно понятие, похоже, совпадает для всех: чтобы сегодня быть счастливым, надо быть не просто негодяем, но негодяем тупым и односложным. Благо несчастных людей у нас сегодня подавляющее большинство. Я смотрю, как краснеет Герасимов, — боевой офицер, в меру брутальный, быстро реагирующий и жестко говорящий. Ему неприятно, что на подведомственной ему территории сильно пьющий охранник, что-то мне рассказывая, сползает и хватается за мой рукав, майор пытается вразумить его и оградить меня. Такие дела: в Красноярске есть не разучившийся краснеть участковый. Завидуйте.

Полярная, 112, квартира 1. На столе — дымящиеся тарелки с супом, за столом трое: семейная пара в гостях и объект внимания участкового — Садыков. Он давно уже имеет облик человека, изнуренного неудавшейся жизнью, но сейчас неплохо выглядит — дня три, видно, уже не пил. Хорошо так улыбается — робко и в то же время открыто. «Приятно видеть вас трезвым», — говорит Герасимов. «Ну да, раз на раз не приходится», — скромно замечает Садыков.

Он обезноженный — ноги на месте, но ходить почти не может. Его друг рассказывает, с каким трудом и приключениями они ходили за его пенсией. Скользко. Герасимов обещает поговорить на почте, чтобы пенсию старику приносили домой. Садыкову повезло — у него есть друзья, вот эта пара, которые помогают — печь топят, варят ему, кормят.

Мы еще долго ходим по заветным адресам участкового. Жизнь-беда во всем своем пьяном величии: перекошенные двери, вмерзшие в застывшие помои, выливаемые прямо у домов, всюду кошки, всюду включены телевизоры, всюду смотрят одно и то же — «Суд идет», «Час суда» и прочие постановки из этого ряда. Если не про суд, то смежные темы на канале НТВ. Идеальные граждане-потребители: смотрят все, что предлагается, рекламу не переключают, политикой не интересуются, покупают «отечественное». Вот только горят иногда, от чего страдают соседи.

Проходим мимо пожарища: стены двухэтажного бревенчатого дома устояли, крыша обвалилась, пустые глазницы окон густо подведены тушью. По снегу прыгает лоснящийся нефтяной ворон. Пожар на Гагарина случился еще в январе, ночью, четверо погибли, на улице в мороз остались 18 семей. Сорок человек. Им выдали по 6 тысяч, нуждающихся расселили. У людей сгорело все — бабушка Валя успела вытащить из огня только тонометр. Причина пожара рядовая: незатушенный окурок. Близлежащий пожарный гидрант находился под снегом, а когда его нашли и откопали, для подачи воды не хватило давления. После того пожара коммунальщиков (ООО «КрасКом») обязали проверить все уличные гидранты. Это происходит после всех крупных пожаров, ничего не меняется. Только что, уже после нашего рейда, в Покровке сгорело торгово-офисное здание. Все пожарные гидранты оказались под утрамбованным слоем снега, но дело не в зиме — позапрошлой весной, когда снег уже растаял, здесь же, только еще ближе к пожарной части (до нее 200 метров), сгорели сразу три барака (погорельцам дали те же 6 тысяч рублей). Гидрант тоже был неисправен.

Коммунальщики теперь частная организация, хорошо у них получается только собирать деньги, поэтому вся надежда на Герасимова и его коллег — они первым делом проверяют печи, проводку, обогреватели, газовые баллоны.

Не от одного Герасимова знаю: участковые работают и за СЭС, и за Роспотребнадзор, и за пожарных, и за соцзащиту. Следят за миграционными потоками и вывозом мусора, за топкой печей, за тем, чтобы снег не сваливали, где попало. Ну да, и еще они разговаривают с людьми. Не психотерапевты, конечно, но этого и не требуется, их бы и не поняли. Отправляют на лечение, на биржу, устраивают на работу, ведут антиалкогольную пропаганду. Спрашиваю: и какую часть времени занимает работа нянькой? Герасимов задумывается: «Семьдесят процентов».

Это не Герасимов такой положительный. Участковым вменено в обязанности хлопотать о выделении матпомощи старикам, сиротам, инвалидам, путевок в оздоровительные лагеря детям, находить энтузиастов и помогать им создавать детские секции и кружки по интересам.

В России до сих пор полно людей, нуждающихся в государстве, испытывающих неистребимое чувство родства с ним, полагающих, что оно им чем-то обязано и существует для них. Эти люди гробят свою жизнь и надеются, что государство их вытащит. Герасимов нужен таким людям, он и есть для них это государство.

Нищета и асоциальность заразны, не зарекайтесь, Герасимов может понадобиться любому. Правда, в ходе реформы милицию хотят избавить от несвойственных функций.

Пока ходили по участку, мир остывал. Уже весна, а все минус 20. К шести вечера вернулись в участок, Герасимов начал прием граждан.