Ответ на некоторые моменты письма тов. Гачикуса от 15 октября 2015 года

Здесь я не буду касаться тех вопросов письма тов. Гачикуса, по которым я уже писал ему лично, — вполне возможно, что для широкого читателя я затрону их в развёрнутом виде в будущих статьях, докладах или заметках. Здесь я только внесу к этому письму Александра некоторые замечания принципиального характера, которые нужно сделать публично уже сейчас. Но сначала изложу то у Александра, с чем я согласен.

1) Поправку тов. Гачикуса к моей статье «Ленин и национальный вопрос...» признаю правильной.

2) То же самое касается и замечаний тов. Гачикуса в крестьянском вопросе.

3) Правильной является и его поправка в вопросе о хиджабе: «Вы, на мой взгляд, не совсем удачно написали, что против хиджаба могут выступать только проститутки. Правильнее было бы сказать «против хиджаба заинтересованы выступать девушки и женщины, привилегированные привлекательной внешностью» (а привлекательная внешность — это тоже капитал, как я уже писал)».

4) Следует признать верной отрицательную оценку, данную тов. Гачикусом книге Б. М. Кедрова «Единство диалектики, логики и теории познания».

5) Благодарю тов. Гачикуса за уточнение насчёт критики Лениным экономических взглядов Розы Люксембург.

6) Насчёт оппозиционной активистки Дарьи Полюдовой я также солидарен с Александром. Здесь я процитирую то, что писал две недели назад в соответствующей дискуссии в социальной сети: «То, что Гачикус написал о Полюдовой, я в общем и целом понимал и без него, просто мне было важно именно его мнение». То же самое касается и сирийской организации «Джабхат ан-Нусра».

Теперь поправки к письму Гачикуса.

Не могу согласиться с позицией тов. Гачикуса в вопросе о двух фазах коммунизма.

Тов. Гачикус пишет: «На мой взгляд, Ленин высказался здесь не вполне корректно: мол, капитализм побеждён, классов уже нет, а буржуазное право осталось. Нет, нельзя сказать, что «классов уже нет» — нет лишь старой паразитической верхушки, но, говоря словами самого же Ленина, «мелкобуржуазная стихия порождается ежеминутно и ежечасно»». Нет, тов. Гачикус, Ленин выразился вполне корректно. Вполне можно и нужно сказать, что «классов уже нет» — ибо нет сплочённых, многомиллионных и даже многотысячных групп частных собственников, да и самих законченных собственников (кроме тех разбросанных по всей земле людей, которые временами умудряются своровать какие-то отдельные материальные ценности, которые сами по себе со временем будут всё более обесцениваться, как сегодня практически обесценены валяющиеся на улицах бутылки). Пересказанное же Гачикусом ленинское положение о том, что «мелкобуржуазная стихия порождается ежеминутно и ежечасно», вырвано Александром из контекста. Это положение Ленина в оригинале звучит так: «Мелкое производство рождает капитализм и буржуазию постоянно, ежедневно, ежечасно, стихийно и в массовом масштабе» (В. И. Ленин, Полн. собр. соч., 5 изд., т. 41, стр. 6). Цитата эта взята из работы «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», в которой рассматривались только первые шаги диктатуры пролетариата, возникающей, как известно, ещё в период дремучего капитализма, а вовсе не полное социалистическое общество, немыслимое без преодолённого мелкого производства, — то общество, о котором и говорилось в ленинской цитате из работы «Государство и революция», приведённой в моей мартовской статье «К вопросу о двух фазах коммунизма». Полный социализм тем и отличается от условного Октября, что упомянутая Гачикусом мелкобуржуазная «стихия» повторного образования классов сводится к каким-то одним-двум или десяти (или, в крайнем случае, ста!) «городским сумасшедшим», которые захотят вновь поиграть в капитализм. Да, такая опасность будет вполне вероятна, ввиду того, что произведённая общественная продукция будет ещё распределяться среди членов общества не по потребностям, а по труду, а трудиться ещё очень и очень долгое время будут желать далеко не все. Но у этих реставраторов капитализма не найдутся подражатели, если первых вовремя изолировать. Коммунизм же отличается от социализма тем, что при нём вообще не возникает не только готовых классов, но даже и таких отдельных представителей мелкобуржуазной «стихии», поскольку у всех и так всё есть для жизни и её дальнейшего творческого преобразования. Поэтому я повторю то, что писал в статье «К вопросу о двух фазах коммунизма»: «По Ленину, полный социализм — это и не диктатура пролетариата и не полный коммунизм, а то самое промежуточное состояние между пролетарской революцией и полным коммунизмом». Конечно, не исключена возможность, что мы сумеем чуть ли не на другой день после победы диктатуры пролетариата в мировом масштабе сразу перейти к полному коммунизму с его возможностью для всех членов общества получать по потребностям, а не по труду, но всё же мы должны предусмотреть наиболее трудные и, как я в этом убеждён вслед за Лениным, наиболее вероятные варианты перехода к бесклассовому обществу.

То же самое и с «буржуазным правом», за которое так уцепился тов. Гачикус. Ленин неслучайно в данном контексте взял слова «буржуазное право» в кавычки: оно «буржуазное» лишь постольку, поскольку члены общества получают необходимые им продукты не даром, а за свой труд (Между прочим, что характерно и для либералов и неолибералов, оправдывающих капитализм в целом, и для сталинистов, оправдывающих советский капитализм, — так это их общий тезис, обращённый к критикам этих буржуазных режимов: «Ты жил (живёшь) при «советской» власти (при либералах или неолибералах) плохо потому, что ты не работал (не работаешь). Кто работал (работает), тот хорошо жил (живёт) при «советской» власти (при буржуазно-либеральной «демократии»)».) Кроме того, право бывает не только государственным, — есть, например, обычаи, «понятия» (уголовные), «телефонное право», семейные права и обязанности, возникшие ещё до появления государства, наконец, исламское право (шариат), лишь отчасти носящее государственный характер, и т. п.

Поскольку же в период полного социализма (не коммунизма!) государство, по Ленину, превращается в своеобразное «полугосударство», чтобы к моменту построения полного коммунизма от этого государства не осталось и следа, то и «право» в этот период всё больше будет связываться не с государственным принуждением, а с общественным мнением (хотя, конечно, иногда и общественным принуждением — но без специальных отрядов вооружённых людей, стоящих над обществом).

Такова тонкая грань между классовым обществом и бесклассовым, которую проглядел тов. Гачикус.

Также товарищ Гачикус не понял истинного положения дел в истории с Хиросимой, как и вообще в вопросе об империалистических обывателях, о чём я писал в своей августовской статье «Цена российских воплей о Хиросиме и Нагасаки». Это и привело Гачикуса к позиции, мало чем отличающейся от пацифистских иеремиад российского империалиста Нарышкина против Америки. Гачикус не понял той конкретики, что в самурайской Японии предельно милитаризированным было всё общество, а не одна только армия, и понимала в то время японская нация только язык силы. Если в 1914—1918 годах большевикам в России и в значительной мере революционным социал-демократам в Германии удалось путём словесной агитации убедить пролетариат и даже широкие слои мелкой буржуазии соответствующих стран в бессмысленности войны (благо, тогда империалистическая буржуазия даже в Германии и Австрии, не говоря уже о России, не подкупала своих рабочих в такой степени, как это было во всех империалистических странах впоследствии, перед второй мировой империалистической войной, и опыта войны 1914—1918 годов с её артиллерией и ядовитыми газами оказалось достаточно!), то в период перед второй империалистической войной и во время неё ни просоветским, ни антисоветским коммунистам не удалось сагитировать основные массы пролетариата стран «Оси» против войны. Империалистические обыватели Германии, Италии, Японии, равно как и их конкуренты, хотели во что бы то ни стало ограбить чужие страны и понимали только язык силы. Тов. Гачикус, видимо, спутал мою позицию по Хиросиме и Нагасаки с позицией Гитлера и Хирохито, вознамерившихся в своё время уничтожить целые народы. Но я всего лишь — и это должно быть совершенно понятно из моей статьи — считаю необходимым в тех условиях наказать определённые контингенты империалистических наций, дабы их соотечественникам было неповадно бросаться в завоевательную политику и издеваться над другими народами. Причём речь идёт исключительно о совершеннолетних представителях «великих» наций, а не о детях вроде царского сынка Алексея, который не дожил даже до 14 лет и убийству которого я лично не могу найти какого-либо оправдания (пожалуй, его вполне можно было попробовать перевоспитать в советском духе). Немцы не видели ничего плохого в бомбардировках Киева и Минска, пока сами не отведали англо-американских «летающих крепостей». Поэтому я не вижу ничего плохого в том, если какие-нибудь «ангелы» подобным образом поступят и с современными российскими завсегдатаями пивных баров и расфуфыренными мещанскими кумушками, глумящимися над героическими украинцами и сирийцами, как я не вижу ничего плохого и в том, что в своё время, в 1920—1921 годах, белобандиты из армии Врангеля ответили за свои злодеяния (что тов. Гачикус почему-то тоже осуждает!). Это, так сказать, агитация языком силы. Кто не понимает по-хорошему, возможно, поймёт по-плохому. А не поймёт — будет вышвырнут на тот свет, и пусть нас потом никто не обвиняет в мизантропии.

Товарищ Гачикус пишет: «Мы... должны относиться к человеческим жизням (даже и врагов) бережливо, относиться к чувствам других людей (пусть даже и мещан) бережно (а смерть человека — это трагедия для родных и близких). Мы не должны, подобно бакунистам, рассматривать революцию как дикий разгул страстей, и не должны, подобно лассальянцам, объявлять мелкую буржуазию сплошь реакционной и объявлять её чувства «чепухой»». Нет, товарищ Гачикус, пожалуй, к жизням и тем более к «чувствам» рашистов или самураев я бы «бережно» относиться не стал. У зверей и то больше «чувств», чем у ватников — ваш любимый Ярош не даст соврать, он это хорошо знает, ведь это его чубатые хлопцы зажарили колорадов в одесском доме профсоюзов 2 мая 2014 года (и они тогда не стали озабочиваться вопросом том, сплошь или не сплошь реакционна местная русская шатия — впрочем, реакционности и у самих правосеков хватает). Вообще, в наши дни критика Энгельсом лассальянского подхода к мелкой буржуазии больше актуальна для угнетённых стран, а не для российских либералов, у которых революционности кот наплакал, а вот реакционности — хоть отбавляй. Бережно, можно сказать, даже любовно, я буду относиться только к жизням украинцев, албанцев или мусульманских народов Востока, если мне когда-нибудь выпадет честь оказаться в их странах и сотрудничать с революционными армиями украинцев и мусульман (хотя того же Яроша не мешало бы хорошенько выпороть за его расизм, сионизм и клевету на коммунизм!). К жизням же представителей так называемых «великих» наций, всяких там россиян, поляков, сербов, французов, немцев, японцев, а также сионистских колонизаторов в Палестине, вообразивших себя «нацией» «израильтян», мы будем подходить лишь постольку, поскольку это будет содействовать грядущим военным успехам мировой революции: пока эти нации будут сильны в военном отношении, нам придётся в известном смысле считаться с обывателем, когда же эти нации ослабнут, мы обязательно избавим трудящееся и угнетённое человечество от «цивилизованных» варваров. Передовая Азия окончательно выбросит отсталую Европу на свалку истории. И чем раньше мы это сделаем, тем меньше будет тех самых «диких страстей», о которых пишет тов. Гачикус.  

Герман Ахметшин.

P. S. Перечитывая свою статью «Пролетарская революция и ренегат Бунтарь», написанную более двух лет назад, я заметил имевшийся у меня тогда сильный уклон в пацифизм в вопросе о Хиросиме и Нагасаки и вообще в вопросе о второй мировой империалистической войне. Эта моя старая статья и теперь полезна в части критики советско-российского шовинизма и его представителя — «левого» публициста под псевдонимом «Бунтарь», но теперь при её чтении необходимо иметь в виду изложенную здесь оговорку.