Космонавт с дубинкой

Очередной всплеск интереса к ОМОНу спровоцировало письмо группы его сотрудников, в котором они жаловались на свою нелегкую долю. Потом оказалось, что письмо это вроде было не совсем настоящим, а факты, о которых в нем говорилось, не то соответствуют действительности, не то нет. Но это и неважно. Гораздо интереснее понять, кто они, эти люди с дубинками в космических шлемах и серо-голубой униформе, чем на самом деле живут те, кто разгоняет несогласных и футбольных фанатов. "Русский репортер" выслушал четверых действующих бойцов ОМОНа и попытался взглянуть на окружающий мир их глазами

Дядя Степа: «В броневике с игрушками спокойней»

Водителя моторизованного батальона ОМОНа Сергея за высокий рост прозвали Дядей Степой. Его броневик ГАЗ «Тигр» весит 6,5 тонны и может протаранить колонну обычных городских автомобилей. В окнах просверлены бойницы для пулеметов, а в салоне висят плюшевые тигренок и сердечко. На вопрос «Зачем?» Дядя Степа отвечает: «Так уютнее». Он успел послужить в армии, в ППС, в пехоте ОМОНа. Ему уже скоро на пенсию. Мощной рукой Сергей достает из кармана пачку женских суперлегких сигарет, он курит только такие: заботится о здоровье. Сегодня у водителя рабочий день, а это значит — надо 24 часа дежурить у машины. Сергей так изнывает от скуки, что пьет аппаратный кофе на улице, несмотря на мороз.
— Только не фотографируй меня со стаканом! — просит он.

— Это же для кофе стакан.

— Вы мыслите по-граждански. Видно, что стакан кофейный, а что внутри-то не видно!

— А что это за топот?

— Это наши пехотинцы отрабатывают действия на массовых мероприятиях — гоняют друг друга по двору. Бей своих, чтоб чужие боялись.

— Помогает?

— По-разному! — отвечает любитель плюшевых игрушек и дамских сигарет.

Как-то раз он стоял на посту посреди Дворцовой площади и увидел группу иностранных туристов. Все фотографировали Зимний дворец, но одна итальянка почему-то целилась объективом в омоновца. Тогда он подошел к переводчику и предупредил: «Меня фотографировать нельзя». Однако неуемная гостья из демократичного зарубежья подкараулила нашего героя за Александрийским столпом и — щелк! Дядя Степа осерчал, отобрал у девушки фотоаппарат и выдернул оттуда пленку.

— Правильно я поступил?

— Не очень.

— Хорошо, еще пример, — не сдается боец и рассказывает новую историю.

Стоял он там же на посту, как вдруг подошел гид-переводчик и спросил, не будет ли солдат так любезен сфотографироваться с двумя американскими туристками. Ну, раз вежливо просят, почему бы не согласиться. Он взял девушек под ручки и даже улыбнулся. Те в знак благодарности его поцеловали, и пришлось бойцу бежать в опорный пункт смывать со щек стойкую иностранную губную помаду.

— А на митингах и маршах все, что мы делаем, правильно, — считает Дядя Степа. — Там ведь тоже не ангелы собираются. Например, на первом «марше несогласных» наших бойцов здорово побили. Поэтому на втором, у ТЮЗа, ребята оторвались на толпе по полной — за прошлое. И бабулям, и журналистам досталось, ибо полезли, куда не просят. Дело пехоты вообще задерживать нарушителей и работать палками. То есть головой. Ведь бить тоже надо уметь. Если уж бить, то по заднице. Потому что не всякая бабушка юбку задерет и кому-то эти синяки покажет. Активисты — странные люди. Их задержали, а они открывают двери автобусов, убегают.

— Убегать нельзя?

— Не надо попадаться. Я всегда говорю: попался — обосрался! Значит, надо отработать или наказание отбыть. Так положено, в армии этому в первую очередь учат. Активистов иногда задерживают на митинге, а штрафуют за переход улицы в неположенном месте. По закону это неверно, но по милицейским понятиям совершенно правильно! Потому что мент должен уметь докопаться и до столба. Я уже в конце восьмидесятых в ОМОНе работал, когда в Питере бушевали «табачные бунты». Демократов мы тогда гоняли только так, очень уставали и зверели. Один депутат на акции заорал, что защищает народ от милиции. Мы думали, сейчас уроем! Чуть в Фонтанку его не выкинули с Аничкова моста. Было дело, депутаты защищали народ от нас. Теперь мы защищаем депутатов от народа!

— Вы не рады, что демократы тогда победили?

— Хорошее в этом есть.

— А не стыдно, что их гоняли?

— И будем гонять! Вы не понимаете, а я протух этой работой. Я понимаю: да, активистов этих тоже кто-то должен слушать. Но зачем на улицы-то ходить? Пишите бумагу кому следует!

— Бумага же все стерпит.

— Ну а зачем ходить, беспорядки устраивать?

— А что же делать?

— Караул кричать! — Дядя Степа злится. Он не любит, когда не понимают простых вещей.

Кыся: «Уважаю опричников»
У омоновца Ильи с позывным «Кыся» отпуск в ноябре, потому что летом отдыхают семейные коллеги. А Кыся одинок: жена ушла пять лет назад, ей надоели его постоянные чеченские командировки, пьянки и сверхурочные. Недавно боец обмывал с товарищами новые медали за боевые заслуги в Чечне. Его приятель, молодой полковник, поднял рюмку и сказал: «Мой маленький сын с восторгом рассматривает медали и гордится папой. Награды — для наших детей! Выпьем за их будущее, которое мы завоевываем сегодня!» Илья пить не стал. Ему тридцать три, детей нет, зарплата повысится вряд ли, вместо комнаты в общежитии едва ли дадут квартиру, да и командировки могут повториться. Большинство медалей Кыси заржавело в прямом смысле, потому что при их изготовлении теперь используют дешевый мельхиор. Есть одна награда «За отвагу», переделанная из старых запасов, чистого серебра, не ржавая; на лицевой стороне заметна потертость, там было написано «СССР».

— Хотите анекдот про свободу слова? — дружелюбно встречает меня Илья. Анекдот оказывается с бородой: — Рейган говорит Брежневу: «У меня в стране свобода слова, каждый может кричать: „Рейган — дурак!“». Леонид Ильич отвечает: «У меня тоже каждый может кричать: „Рейган — дурак!“».

Сегодня Кыся проводит вечер с бывшими коллегами. Один из них стал охранником, другой — вором. Они выпивают в кафе, на столе водка, закуска, воздух пыльный. Приходит официантка Леночка и жалуется, что обиженные чем-то клиенты вчера буянили, угрожали. Илья обещает разобраться и подает мне визитку. На картонке только фамилия-имя-телефон, а в правом верхнем углу символы опричнины — метла и собачья голова. Выдохнув, мой герой опрокидывает в себя рюмку водки.

— Уважаю опричников, — говорит он. Сам двухметрового роста, широкоплечий, с бритым синеватым черепом.

— Кровавые люди, — отвечаю.

— Они порядок навели, — возражает собеседник тихо, ощущая свою мощь. — Силовики, как опричники, — основа. Чтобы на ней возводить страну. В беспределе что-то строить сложно. Посмотри фильм «Бригада» — все поймешь.

— Как навести порядок? Дубинкой махать?

— Юля! — обижается опричник. — Мы не дубинками машем, мы пээрами работаем! (ПР — палка резиновая. — «РР».) И ты думаешь, это от большой тяги к садизму? Мы как-то фанатов «Спартака» после матча гнали бегом в оцеплении от стадиона до вокзала. А у них заточки, бутылки с бензином, мне о каску бейсбольную биту сломали. Мой взвод имел тогда привычку соблюдать радиомолчание, общаться жестами, краткими фразами. Тихий боец наводит страх.

— Очень гуманно.

— Ага, вроде генератора белого шума. Это такой аппарат, вызывающий ультразвуком необъяснимый ужас. Его используют на массовых в Америке и Грузии. У нас не используют. Зато активисты при общении со мной исчерпали весь матерный запас. И чем только не грозили — с работы уволить, на столбах повесить, проблемы создать. Маму вспоминали, орали, что они туберкулезники, ветераны и почетные водители. Но это не мешает им беспорядки устраивать. Такие выкрики — не к месту, в очереди в сортир все равны. Демократические преобразования эти и революции — всегда погромы, убийства, мародерство. Посмотри историю.

— Лучше оставлять все как есть?

— Я же вменяемый человек. Конечно, лучше порядок и спокойствие! Я согласен жить при диктатуре и монархии, пожил при коммунистах, при демократах и сейчас. Мы, ОМОН, всегда нужны, без работы не останемся. Ты бы знала, в каких условиях мы служим! В командировки даже дрова с собой везем. Сами строим бани и сортиры. Нам никто не привозит биотуалетов! На охране правительственного здания утром просыпаюсь — а из-под кровати выплывают тапки. Потому что водой залило. Мы и еду добывали сами, в некоторых ситуациях даже воровать приходилось.

— Вот вы с гордостью об этом говорите, а ведь это значит — на вас плевали, а вы служили.

— Есть такая профессия — родину защищать! И вообще, ничего изменить нельзя! Мой принцип: делай, что должен, и будь что будет. Мне плевать на все остальные лозунги.

— То есть вы на демонстрациях, которые разгоняете, лозунгов не читаете? Вам не интересно, зачем они вышли на улицы?

— Нет.

— Ты считаешь, это нормально?

— Да.

— Разве не нужно понимать, куда летит твой кулак?

— Не пытайся меня запутать! Кулак летит во врага. О чем он думает, мне пофиг. Ты вот все хочешь узнать, звери ли омоновцы. Во-первых, мы не звери! А во-вторых, все зависит от ситуации. Ты знаешь, за два последних года умерли семеро наших парней, война умеет ждать. Гюнтера на пешеходном переходе сбил сын депутата, Левси разбился при выезде на преступление, а Папу застрелил оперативник. Папа был омоновец, ему изменила жена. Он застрелил подонка, вернулся домой и стал ждать штурма с «эфкой» (гранатой Ф-1. — «РР») в руках. Открыл дверь, увидел своих, решил сдаться. Но опер захотел быть героем и выстрелил. Умирая, Папа кинул гранату себе за спину, чтобы подорваться одному, без лишних жертв.

— Почему за каких-то два года умерло столько ребят?

— Сердце не выдерживает…

— Чего? Заброшенности? Несправедливости?

— Жизни без физических нагрузок. За службу организм к ним привыкает и сдает, когда приходится на месте сидеть.

Хачик: «Пять причин ехать в Чечню»
Сергей с позывным «Хачик» — большой друг Кыси. В брянском отряде ОМОНа он был заместителем командира по подготовке бойцов, теперь руководит охранной фирмой. После увольнения Хачик увлекся хоровым пением. Он больше любит народные песни, но чаще исполняет «классические», хотя что именно он понимает под классикой, выяснить так и не удалось: Сергей все время забывает имена композиторов и названия из репертуара. «Тут как в армии, — говорит он. — Дирижер сказал: „Поем это!“ — значит, поем это». Хористы дополняют музыку движениями. Па-бам — и все махнули рукой или притопнули ногой. У одних красные галстуки, у других желтые платки…

— Бывшие сослуживцы часто звонят мне по ночам, просят: «Давай споем!», — говорит Хачик. — Это — братство. У нас жизнь такая, что уверенности нет ни в чем, кроме друзей.

— Почему бойцы так роднятся?

— Пережили вместе столько, что не каждому под силу, а именно чеченские командировки. Туда никто ехать не хочет, но приходится. Начальство заставляет? Да тут и заставлять особо не приходится. Если ты отказался отправиться в горы, кто-то поедет за тебя. Как после этого братьям в глаза смотреть? И кому нужны трусы? Так что на войну все в очередь встают.

— Вы смогли бы жить без этой клановости?

— А можно жить без сердца или без мозга? Случается, что звонишь по телефону товарищу, который уже погиб.

Никак не можешь запомнить, что его больше нет, — настолько человек крепко с тобой сросся. Смотрели фильм «Звездный десант»? Там если ты не служил в армии, то не мог голосовать. Я считаю, это правильно, такое и нам нужно ввести.

— Пока что у милиционеров меньше прав, чем у обычных граждан.

— Да, нам нельзя голосовать. То есть нет, ходить на митинги! Но я никогда и на выборах-то не был. И сколько у меня друзей — никто не был. Там все без нас решат.

— А как же родину защищать? Бороться с плохими политиками, голосовать за хороших?

— Они не конкретные враги нашего народа, а бороться надо с конкретными! Например, в Чечне. Оттуда возвращаются — и сразу в лапы к психологу. Солдат должен решить порядка ста тестов. На вопрос «Сколько раз ходил в атаку?» все пишут: «586». — «Убивал?» — «Ну конечно». — «Что вам снится?» — «Кровавые мальчики». Перед командировками и того хуже. Приходит девушка двадцати лет от роду, только из школы милиции, и говорит: «Изложите пять причин, почему вы хотите ехать в Чечню». Но я не хочу туда ехать, а надо! Ей совершенно безразличны ответы. Но так положено: стандартные тесты, на которые должны быть правильные ответы. Это — обряд, который все соблюдают. Один боец как-то ответил: «Руинами Грозного пока не удовлетворен». Потому что писать «из чувства товарищества» — глупо, «за деньги» — ну какие нафиг деньги! Ну нет у него пяти, даже трех аргументов! «Первая причина — это ты, а вторая — все твои мечты…» В общем, его отправили к психиатру. А это — дедушка шестидесяти лет, который все прекрасно понимает. Задает вопросы по регламенту: «Употребляете?» — «А то!» — «Когда последний раз?» — «Только что». — «Это как?» — «Пока сидели в очереди, раздавили маленькую».— «Годен!» Русскому человеку не помогут психологи, которые работают по западным шаблонам. У нас другое средство для снятия стресса. Да, которое часто булькает в моем стакане.

— И вы это поощряли? Почему? Ведь так ребята станут алкоголиками, но проблем своих не решат?

— Да что вы заладили: почему-почему. Потому что!

— Хороший солдат не спрашивает почему?

— Ему некогда о таком думать! Он должен делать. А спрашивать — потом.

Держать ОМОН в хорошей психологической форме хлопотно и дорого. Индивидуальных консультаций в отряде не проводится, зато развита диагностика: миллион тестов с тремя миллионами вопросов. По итогам делается заключение, для омоновца это как занесенный над головой топор. Хотя бы раз побывав в Чечне, он попадает в так называемую категорию риска, означающую формальный запрет на работу с оружием. С такой формулировкой трудно устроиться на приличную гражданскую должность. Заключение лежит у командира, и это — гарантия повиновения и неприхотливости сотрудника, как в РУВД собранный за годы службы компромат.

Саша: «Митингующих я называю бездельниками»
Юноши с масками на лицах идут «русским маршем» по аллее в Полюстровском парке Петербурга. Они сверкают кастетами, орут, как полк, готовый к бою. А бабушка в черном платке подкрадывается к оцеплению.

— Стоят, на свою экипировку радуются! — заводит она. — Вот-вот на ребят беззащитных накинетесь! Даже Гитлер с народом так не поступал!

Старушка дислоцируется в полутора метрах от крайнего омоновца и поливает ругательствами оттуда. Боец не поворачивает головы. Он будто поглощает каждое обидное слово левой покрасневшей щекой, обращенной к старушке. Пару раз диссидентка порывается подбежать, ухватить бойца за рукав, но на полпути тормозит, возвращается обратно. Вид у бессловесного человека в форме угрожающий. Говорить ему запрещено. Радиомолчание. Тихий боец наводит страх.

Через неделю на площади перед концертным залом «Ледовый» встречаю знакомое лицо. Этот самый омоновец пришел на представление в честь Дня милиции. Оказывается, у него голубые глаза, и смотрят они ласково. Зовут его Саша.

— Помните бабушку в черном платке? — говорю я. — Что вы про нее тогда подумали?

— Понимаете, — будто извиняется Александр, — эти митингующие — слабые люди, которых легко обмануть и погнать, как баранов. Я знаю, им за каждую акцию платят по пятьсот рублей. Нет, сам не видел, но знаю! И что за активисты такие, которые стариков и женщин пихают в первые ряды? Так могут делать только нечистоплотные люди. Лично я их всех называю бездельниками. От плохой жизни на митинги ходят? Те, кому плохо, работают, чтобы выжить! Им, как и нам, некогда разгуливать. Вы поймите, ненависти у меня к этим людям нет, это — серая копошащаяся масса, которая никаких эмоций не вызывает. Но мы из-за них стоим на морозе часами, теряем выходные, работаем в праздники. У меня жена болеет, ребенок маленький, а я, как дурак, слушаю лозунги и крики. И досада берет так, что зубы скрипят. Вы говорите, как можно обидеть трогательную бабулю? А может, она — бывшая разведчица, владеющая кинжалом и приемами кунг-фу? А дедушка в инвалидной коляске, который кажется таким безобидным, — может, он бывший морской пехотинец, и у него в пустом рукаве бомба? Мы же не просто так через строй бабулек прем. Нам нужно пробраться в самую гущу, где происходят беспорядки, задержать нарушителей. Но это никого не волнует. Все думают, что мы со старушками подраться пришли.

— Вы недавно в ОМОНе?

— Да, но отношение к людям в форме прочувствовал сразу. Вы смотрите сводки дорожных событий? Например: маршрутка съехала с дороги в кювет, разбились насмерть четверо молодых людей. Защемило сердце? Они кому-то мужья и сыновья. А теперь другая сводка: произошла авария, погибли четыре сотрудника милиции. Есть эмоции? Нет? А то! Вот сегодня праздник — как я его отмечу? Посмотрю концерт, потому что билет бесплатно дали, а потом напьюсь с друзьями. Говорят, в спецподразделениях бывают традиции: обряд посвящения, испытания всякие. А я в ОМОН пришел — ну, привет, пошли работать. Потому что люди выживают, им не до обрядов. Вы лучше мне скажите, зачем активисты все время рвутся через оцепление? Ведь им все равно, куда идти!

После «русского марша» на противоположном краю Полюстровского парка, где не было скинхедов и даже прохожих, ряд бойцов ОМОНа зачем-то отгораживал тропинку от проезжей части. Мне надо пройти сквозь строй — там автобусная остановка.

— Сюда нельзя! — останавливают меня. Оглядываюсь — тишина, лужи замерзают.

— Почему? — спрашиваю.

— Извините, приказ, — говорит юноша в форме и смущенно улыбается. — Спросите у командира, он в том конце.

Чтобы дойти до командира, надо прочесать вдоль живого оцепления двести метров. Чтобы обойти строй и выбраться на остановку — в два раза меньше.
Диагноз: война иллюзии и пустоты

Игорь Бурмистров — доктор философии, специалист в области прикладной психологии, тактический инструктор отряда милиции специального назначения по Северо-Западному округу. С 1985 года он занимался подготовкой практически всех отрядов спецназа Минюста РФ, обучал взводы ОМОНа, сводные отряды милиции для кавказских командировок.

— Я много раз видел, как все это происходит, — рассказывает он. — В ОМОН приходят тысячи нормальных парней с планами на будущее. Кто-то хочет учиться, кто-то — служить в угрозыске. Но опыта нет. Спустя три месяца юноши уже другие: думают лишь о том, как урвать и поменьше работать. Ведь законы этой жизни: на пистолет и выживай, как хочешь. Новички подстраиваются. День боец в ОМОНе, еще день отсыпается, остальные два выходных «халтурит», чтобы выжить; думать о будущем некогда. Со временем ребята меняются внутренне, как в популярном фильме про пиратов: «Я — часть корабля, часть команды».

— Командировки в Чечню влияют?

— Это — отдельная песня. Лишь первые выезды ОМОНа на Кавказ были опасны. Теперь бойцы регулярно отправляются туда для охраны правительственных зданий или просто в резерв. А это значит — полгода в окопах или на базе, без движения, без дела. Представляете, что это такое — шесть месяцев ничегонеделанья, отупения, деградации? Там люди пить бросают, потому что надоело. В боях парень не участвует, но для неподготовленного сам факт, что он в Чечне, об ужасах которой ходят мифы, — потрясение. Стресс сильный, и он накапливается. А теперь: полгода бойца нет в Питере. Значит, если учился — не сможет сдать сессию, семейная жизнь рушится, дружеские связи за пределами отряда тоже. Боец мало что умеет, уже не может, не хочет учиться. А «братья» горячо поддержат: «Мужик, не пропадешь, пристроим!» И действительно устроят охранником. Человек теряет все. Неужели я живу жизнь впустую? В этом невозможно признаться самому себе, и пустота заполняется иллюзией собственного героизма, уверенностью, что он «родину защищал». Вы послушайте, что они рассказывают о командировках: уши резали, мозги, размазанные по дереву, видели, села жгли. Каждый из участников придумывает историю, в совместных разговорах это перемешивается. И теперь уже рассказ одного подтвердят товарищи! Самообман конструируется коллективно, люди свято верят в собственные фантазии. На этом строится так называемое братство. Ложь — последнее убежище в почти безвыходной жизненной ситуации. Чувствовать себя элитой приятно. А кто не был «там», кто успешен в работе, счастлив в семье — он хуже. И когда активисты поливают героя бранью, вспыхивает обида: «Эй, ребята, я ж за вас потерял в атаке глаз!» А тут вместо алых гвоздик — ругань! Отсюда случаи с побитыми бабушками. Боец ОМОНа действительно может ударить, но видит он при этом не пенсионерку, а ее оскорбления.

— Бойцу неважно, кого наказать за обиду — взрослого мужчину, старушку, подростка?

— Более того! Если поутру жена его сильно разозлит — и ее треснет. У людей в таком состоянии иллюзия полной своей правоты. Если он начнет разбираться в реальности, оценивать свои поступки, это вызовет тяжелые переживания. Заставить себя это сделать почти невозможно.

— Как омоновец работает на городских акциях с таким набором качеств?

— А как вы думаете, зачем на массовых акциях ОМОНа больше, чем демонстрантов? И к чему этот наряд инопланетянина, будто специально созданный, чтобы вызвать на себя агрессию? Само присутствие этих людей раздражает. Кто он, такой большой и странный? Мишень. Которая от неумения и волнения машет кулаками втрое чаще. Большинство конфликтов на акциях можно решить мирно. Если интеллигентный милиционер с белым воротничком спокойно подойдет и скажет: «Прошу вас, пройдите туда-то», — станут его бить? А вот что происходило на втором «марше несогласных» в Питере. По дороге ходит мент с мегафоном, орет: «Граждане, освободите дорогу, вы мешаете проходу граждан!» Что он требует вообще? И какого рожна сам топает по проезжей части, где машины должны ездить? Естественно, люди покрутят пальцем у виска. А тот скомандует: «Разогнать толпу!» Там служат солдаты, и они должны получать четкий приказ. Но где командиры, что дают грамотные приказы?

В День милиции работники ГУВД возлагали цветы к изваянию Родины-матери и памятным доскам на Пискаревском кладбище. Почетным конвоем стояли бойцы ОМОНа. Снег горкой лежал на шапках, но таял на лице, и только этим живые скульптуры отличались от каменных. Нас впечатляют монументы из мрамора, еще больше — из золота, но эти, из людей, по-настоящему величественны. В конце церемонии ОМОН прошел парадом. Параллельно движущиеся ноги и руки выписывали геометрические фигуры и были похожи на неживые.