Как Сталину на Ялтинской конференции слово не дали

Двадцать третьего февраля по первой программе телевидения показали большой концерт из кремлёвского Дворца съездов. В зале сидели ветераны Великой Отечественной войны. Вначале с разумно краткой речью выступил президент. Говорил о том, что всем хорошо известно, и умолчал о том, что тоже все знают. Например, не назвал ни одного прославленного советского полководца и, конечно, Верховного главнокомандующего; не упомянул ни одного легендарного героя. Хотя и были в выступлении едва ли не клятвенные обещания защитить правду о Победе, разоблачить лжецов, свято беречь память о героях…

Были даже угрозы дать отпор клеветникам.

Потом звучали стихи о войне и строки Льва Толстого из его «Севастопольских рассказов». Но тут же, сразу после Толстого нам вдруг впарили… Солженицына.

Такое подобно соседству Льва с крысой.

Если уж упомянут Крым, Севастополь, то нельзя не вспомнить, что поручик Толстой, защищавший город на знаменитом Четвёртом бастионе и получивший орден Анны, писал 4 сентября 1855 года своей родственнице Т.А.Ергольской:

«Я плакал, когда увидел город объятым пламенем и французские знамёна на наших бастионах…»

А Солженицын, по его выражению, «озвенелый зэк», плакал ли хоть над какой-нибудь утратой? Представьте себе, плакал... Когда они с Н.Решетовской жили в Рязани, у них в 1965 году появилась дача в подмосковной деревне Рождество-на-Истье. Александр Исаевич не мог нарадоваться на такое приобретение:

«Первый в жизни свой клочок земли, сто метров своего ручья!..»

Это блаженство продолжалось и после того, как, по словам его биографа Людмилы Сараскиной, в конце ноября 1968 года произошло его «сближение со Светловой» и разрыв с предпенсионной супругой. Да, сочинитель повязал себя узами Гименея с почти комсомолкой. Но по прошествии времени выяснилось, что клочок-то земли с хрустальным ручьём совсем не «свой», а бывшей супруги (она его на свои деньги купила).

И настал чёрный день, когда Решетовская потребовала, чтобы коварный изменщик освободил помещение. Очень это было для него горько и обидно.
Как ему хотелось ещё послушать шелест чужого ручья, понюхать чужие цветочки, но пришлось сматывать монатки, передислоцироваться к почти комсомолке. Вспоминая об этом трагическом эпизоде своей жизни, Солженицын писал:

«Прощался с Рождеством навсегда. Не скрою: плакал…»

А концерт большой, он продолжается. Вдруг видим на экране Сталина. Ну, не одного, конечно, а рядом с Рузвельтом и Черчиллем, на Ялтинской конференции, годовщину которой недавно отмечали… И гремит песня о генералиссимусе.

Жена вдруг говорит:

«Ты, касатик, совсем оглох. Поют о другом генералиссимусе, о Суворове».

О!.. Да какое же отношение Александр Васильевич имеет в Красной Армии и к Великой Отечественной войне! А может они думают, что нам всё равно – лишь бы генералиссимус…
И вот слышим: «Открывая конференцию, Рузвельт сказал… шестого февраля Черчилль заявил…» Минутку, а что Сталин? Ему не то что первому, а вообще слова не дали. Он на конференции тихо сидел и слушал двух заморских мудрецов. И такое холуйское бесстыдство творится на виду у ветеранов Великой Отечественной.

А главной-то фигурой конференции был именно Сталин. Рузвельт и Черчилль явились тогда к нему в Крым, как ныне Меркель и Олланд в Москву. Незадолго до конференции Рузвельт сказал по радио:
«То там, то здесь распространяются слухи против русских, против англичан, против наших командующих. Если вы внимательно изучите эти слухи, то увидите, что каждый из них отмечен клеймом: «Сделано в Германии».

А где, интересно, сфабрикован нынешний слушок о «молчавшем» Сталине?..