Евгений Гонтмахер: социальная политика в контексте кризиса РФ

Стенограмма лекции доктора экономических наук, профессора ГУ-ВШЭ Евгения Гонтмахера, прочитанная 12 марта 2009 года.

...Безусловным итогом докризисного развития является то, что Россия сильно дифференцировалась и расчленилась на очень много разных сообществ. Все эти годы привели к тому, что в наших географических границах мы имеем очень много разных сообществ и образов жизни. С этой точки зрения, я всегда очень скептически отношусь к средним цифрам. Россия – это не Люксембург. Сейчас идет очень активное обсуждение безработицы. У нас зарегистрировано более 2 млн. безработных. А если говорить о тех, кто реально без работы, речь идет миллионах о семи. Много ли это? Не знаю. Если по всей России, то не знаю. А в конкретной Челябинской области, скажем, это много. Или в каком-то городке половина населения безработные. Играть средними цифрами очень опасно.

Но разобщенность страны – это факт. По этому поводу есть даже конкретная средняя статистика. Вы знаете, что Росстат регулярно публикует коэффициент Джини, разные коэффициенты расслоения. Они растут. И росли все последние годы. Принцип такой: богатые богатеют быстрее, чем богатеют бедные. Такой принцип был еще до недавних времен. Проблема не только в цифрах дохода. У нас есть очень интересные цифры. Половина работающего населения не ходит к врачу. В том числе те, кто нуждается. Потому что либо нет денег, либо неохота стоять в очередях. Факт вопиющий.

Получается, что дело не только в доходах. А в том, что больше половины нашего населения отрезано от современных благ: качественная медицинская помощь, качественное образование, в том числе школьное. Что у нас сложилось? В свое время мы говорили о том, что должна быть социальная мобильность, перемешивание разных слоев и т. д. Но у нас этого не произошло. Если ты родился в богатой семье, у тебя, как правило, есть возможность пойти в хороший детский сад, потом ты попадаешь в элитную школу, потом – в хороший или престижный вуз. А потом ты попадаешь на тепленькую работу, в офис, где тебе для начала положат 1,5 – 2 тысячи долларов. Вот и жизненная карьера. А если у вас нет денег? А это большая часть населения, у которой хватает на то, чтобы как-то поддерживать минимумы по питанию и одежды. Тогда это почти невозможно. Это почти японский вариант. В Японии сложилась такая система, при которой жизнь человека зависит от того, в какой детский сад он попал. И у нас эта закостеневшая социальная схема сложилась безотносительно к кризису.

Кстати, дело тут не только в доступности здравоохранения, образования, денег, но и вообще в формировании разных укладов жизни. Ленин писал про многоукладность, которая была в России. Так мы сейчас имеем в классическом виде многоукладность еще более разнообразную, чем в конце 19-го века. Возьмите, например, чеченское село. Как живут люди? У них другие, в отличие от наших московских представлений, источники дохода, другие представления о том, на что надо тратить деньги. Возьмите наше село где-нибудь в Смоленской области. Посмотрите, как там выживают люди. Поставьте себя на их место. Для них машина дров – это принципиальное событие. А мы с вами тут живем, даже не думая о том, что кто-то в котельной подбрасывает уголек. Возьмите даже наши большие города. Даже внутри них существуют общности, совершенно разные. Одно дело, если вы живете в центре, в элитном уголке, другое дело – в Капотне. Причем происходит активный процесс консолидации. Кто побогаче, уезжает из Капотни, кто победнее – попадает туда. Разными путями.

Как можно оценить этот процесс? Я считаю его отрицательным. Я не преувеличиваю то, как эти процессы происходят на Западе. Там тоже очень много проблем. Но все-таки равенства условий жизни там больше. Мы говорим, что оголяется Дальний Восток, Сибирь. Что это плохие люди, кто оттуда уезжает? Это дезертиры, которые не хотят защищать от китайцев наши города? Нет. Человек ищет, где лучше. И едет в Москву. У нас по-прежнему происходит стягивание населения в мегаполисы. Причем, минуя провинциальные города. Люди из сел, ребята после армии не хотят туда возвращаться. Это типичный, к сожалению, процесс, который развит в третьем мире, в развивающихся странах. Это не признак страны, которая может считать себя страной первого ряда. Кто был на Западе, тот видел, что там ситуация наоборот – народ уезжает из крупных городов. И не только чтобы дышать свежим воздухом. Там и структура экономики это определяет. Ты можешь жить в ста километрах от офиса и проводить видео-конференции. Тебе не надо ездить в электричках или стоять в пробках. Ты можешь работать на дому и быть полноправным участником рынка труда и интенсивной экономики.

А у нас 70% рабочих мест индустриального типа. Это то, что должно было умереть в послевоенный и советский период. Это наши огромные предприятия, на которых работают тысячи людей. В лучшем случае, это КАМАЗы, а в худшем – какие-нибудь металлургические заводы, где стоит оборудование, которое давно ничему не соответствует. Почему же мы удивляемся, что нет спроса на нашу продукцию?

Мы сейчас обсуждаем проблему среднего класса. По исследованиям, которые делал Независимый институт социальной политики, очень уважаемое учреждение, средний класс не увеличился за семь лет. На него нет спроса. Средний класс – это и нормальные рабочие места, которые предполагают интеллектуальный интенсивный труд. У нас нет спроса на эти рабочие места. Данные показывают, что мы стали зависеть от газа, нефти, древесины даже больше, чем в 99-м году, когда мы начали выходить из кризиса 98-го года. Вчера я видел Михаила Хазина, известного экономиста. С ним можно спорить по многим пунктам, но он сказал правильную вещь: «За годы так называемого «процветания» рентабельность нашей экономики резко падала. И нас спасал только рост цен на нефть. Это помогало закрывать все изъяны». А сейчас эта нерентабельность высветилась.

Я не буду говорить о таких вещах, как коррупция, качество государственного управления и т. д. Скажу только, что наша главная проблема, если говорить о кризисе, главный камень, который стоит на нашем пути из кризиса – это наше государство. Это главное препятствие, которое мешает и мешало все эти годы. Помните, сколько раз пытались начать административную реформу. И как-то все не получалось. Сейчас подписан очередной Указ Президента о новом этапе. Посмотрим.

Так вот, насчет социалки. Такое ощущение, что наше социальное пространство за эти годы порвалось. Образовалось колоссальное количество дыр. В английском языке есть понятие Social safety net. Сетка социальной безопасности. Это не просто так. Что это значит? Есть и еще одно понятие, которое у нас начали употреблять, не очень понимая его смысл, – социальная сплоченность. Каков основной критерий социального государства? Ни одна более или менее крупная общественная социальная группа не может остаться на обочине прогресса, который идет в стране. Если, конечно, он идет. Что у нас произошло? У нас 2 млн. детей не ходят в школу. У нас 13 млн. инвалидов, которые в своей массе влачат жалкое существование даже не потому, что нет денег. Им не дают шанс адаптироваться в наш мир. Сейчас Россия подписала конвенцию ООН «О правах инвалидов». Я не очень понимаю, как она будет исполняться. Там очень высокие требования по отношению к тому, как мы должны перестроить всю нашу жизнь, чтобы инвалиды чувствовали себя не инвалидами.

А наши дальние уголки? Есть такое понятие, как «бедность застойная». Вчера обсуждали проблемы курса доллара, девальвации и т. д. Потом один человек сказал: «Что вы тут обсуждаете в своей Москве? 80 % населения это не интересует, потому что они доллара ни разу не видели». Люди живут совсем другими понятиями. Сейчас ввели максимальный размер пособия по безработице – 4900 рублей. Вроде бы хорошо. Надо помогать безработным. Но вы же понимаете, что на эти деньги кое-где можно жить! Но это не пособие по бедности или пенсия. Помните, как Путин пригласил девочку из Бурятии на Елку в Кремль? Потом журналисты выяснили, что там семья: девочка, мама и бабушка. И все живут на бабушкину пенсию. Это возможно. Это недостойно, но это есть. И это застойно – переходит из поколения в поколения. Люди, в значительной своей части, не видят перспектив. Но пособие по безработице – это другое. Его функция в том, чтобы человек был заинтересован искать работу.

Тут можно сказать пару слов о кризисе. Что сейчас случилось такого, что усугубило социальную ситуацию? В последние годы уровень жизни почти у всех повышался. И определенный слой населения начал брать кредиты. Это очень хорошо. Кредиты – это признак современной цивилизованной экономики. А теперь это невозможно. Почти нельзя взять кредит. А что это такое, когда более или менее значительная часть населения берет кредит? Это значит, что у людей появляется уверенность в завтрашнем дне. Ты уверен в том, что будешь благополучен, сможешь отдавать долги и т. д. Сейчас все это обвалилось. И это очень тревожно. Ведь не хлебом единым...

Обществу, чтобы быть сплоченным, надо никого не забыть. И надо каждому дать надежду. Подводя итоги этой первой части моего выступления, констатирующей, подводящей итоги даже не последним семи годам, а большему сроку, я хочу сказать, что мы вместо сплоченного, цельного, социально перспективного общества, получили общество социально больное. У него очень сильно подрублены перспективы дальнейшего роста. Мы обсуждали, еще до кризиса, программу-2020 и споткнулись на одной вещи. Кто будет строить эту инновационную экономику 2020-го года? Люди, у которых плохое состояние здоровья? Две трети школьников имеют хронические заболевания, которые, кстати, не лечатся. Этим просто никто не занимается. У нас уровень школьного образования упал очень сильно. Есть международное тестирование, которое называется PISA. Там берут школьников из 40 стран. Например, чтение. Дают школьнику текст. Он его читает, и его просят своими словами рассказать, что он понял. Оказывается, это сложно. Мы по этим параметрам где-то на 35-36-м месте. На первом, кстати, Финляндия.

О вузах. У нас покупают дипломы. А если не покупают, то платят за чисто символическое обучение. Даже, кстати, не в самых плохих вузах. Да, у нас рекордное количество людей с высшим образованием на душу населения в мире. Ну и что? Наши дипломы мало чего стоят. МГУ – единственный из российских вузов, кто входит в первую сотню международного рейтинга. Он на 85-м месте. Правда наши умельцы выстроили свой доморощенный рейтинг, и оказалось, что он на 5-м месте в мире. Но это же, к сожалению, не так!

Вот таково очень тяжелое состояние нашего общества, человеческого потенциала. Что делать? Когда критикуешь, всегда надо что-то предлагать. Иначе не критикуй. Критиковать же легче чего. А лучше просто обозвать. Консерватором, либералом, еще кем-то. Должен открыть вам тайну. По своим политическим взглядам я меньшевик. Я вырос на книгах Плеханова, Каутского и т. д. Я прочитал всего Ленина, Маркса. И я пришел к выводу, что эти авторы для меня наиболее близки. Так вот, что делать?

Я не буду говорить об общих вещах, о том, что нам надо выстраивать новые институты и т. д. Об этом уже много сказано, и не стоит повторяться. Я скажу о своем куске, связанном с социалкой. Буквально несколько фрагментов. Я не буду опять же говорить о том, что надо больше тратить на это. Это банально, и за этим утверждением ровно ничего не стоит. Надо все это расшифровывать. Гипотетически допустим, что на наше здравоохранение мы будем тратить не три процента ВВП, а шесть. Уверяю вас, что ничего не изменится, качество лечения не улучшится. Здесь проблема в механизмах, в том, как это все реализуется и т. д. И в мотивациях.

Рынок труда. Это сейчас просто классическая тема, все ее обсуждают. Мы предыдущим нашим развитием обречены на длительную безработицу. Почему? У нас образовалось два флюса на рынке труда. Первое – это дармовые рабочие места, которые были во времена дорогих нефти и газа, а также стопроцентной рентабельности. Я знаю многих бизнесменов, которые говорят: «Какая там рентабельность? 20%. Да это того не стоит. Вот 100% - это да!» Почти по Марксу. Когда у тебя рентабельность 100%, и ее ты получаешь из ничего, ты можешь нанять себе 20 советников, пять секретарш. Это же все нужно для антуража. Это позволяет капитализироваться. К тебе приходит человек, с которым ты ведешь переговоры, а у тебя в кабинете висит оригинал Малевича! И с тобой имеет смысл вести переговоры. Людей, которых сейчас унизительно назвали офисным планктоном, много. Это молодые люди, получившие дипломы, которые ничего не стоят, сидят с неплохой зарплатой, ничем особо не занимаются. Я недавно разговаривал с людьми из консалтинговой компании «Маккензи». Они провели аудит наших и голландских банков. Голландские банки считаются наиболее передовыми с точки зрения организации работы. Разница в производительности труда в четыре раза! Сейчас, кстати, Сбербанк будет резко уменьшать количество занятых. И не только Сбербанк. И куда этим людям идти? Они посыпались осенью и продолжают сыпаться сейчас, пусть и в меньшей степени. Под сурдинку увольняют и тех, кто нужен. В Москве уволена половина айтишников. Что это значит? То, что когда наступят хорошие времена, вы их не найдете. Они уедут, переквалифицируются в дворники и т. д. И на чем мы будем строить нашу передовую экономику? Это несколько сот тысяч человек, которые успели обзавестись семьями, взяли кредиты. И сейчас они оказались в ситуации, в которой их квалификация никому не нужна. Этим надо было озаботиться, когда были хорошие времена, когда нужно было выстраивать экономику так, чтобы жить на два процента рентабельности - как живет нормальная рыночная экономика. 5% считается очень хорошо. И тогда работодатель очень внимательно смотрит, сколько людей у него работает, кто чем занимается, за что он им платит. А у нас образовался этот флюс, который с большим социальным напряжением и болью сдувается. И непонятно, что делать с этими людьми. Это проблема государства.

Второй флюс – это устаревшие советские индустриальные рабочие места, прежде всего в моногородах. Я много езжу по России. И я был на предприятиях, на которых стоит немецкое дореволюционное оборудование. Кстати, оно работает. Например, на одной из электростанций Урала используется оборудование компании Siemens 1905-го года. Речь идет о миллионах рабочих, которые находятся ближе к пенсионному возрасту. Мировые рынки сейчас реструктурируются, запрос на эту продукцию даже внутри страны будет отсутствовать. И эти люди тоже окажутся на улице. Что с ними делать? Выходов здесь несколько. Я всегда против того, чтобы «гайку подвинтил – и чудо случилось». Есть у нас такое технократическое мышление. Мне присылают часто свои трактаты наши народные умельцы. Пишут: «Чтобы в стране все наладить, надо крутануть какую-нибудь гайку № 5 в государственном аппарате.

И все будет нормально». Нет. Тут рецептов много, причем сугубо индивидуальных. Где-то надо общественные работы развивать. Где-то – малый бизнес. Его надо отпустить на свободу. В 90-е годы он спас страну. А сейчас у нас во многих регионах уменьшается количество предприятий малого бизнеса. Предпринимательскую инициативу надо всячески приветствовать и поощрять. Не просто быть к ней безразличным. Не брать, например, налогов года два, не проводить проверок. Дайте людям создать новые рабочие места. Я не верю, что люди будут массово переезжать на ПМЖ в другие регионы. У нас и рынок труда, и уклады этому мешают. Но «отходничество» надо поощрять. Можно замещать места, которые сейчас заняты гастарбайтерами, нашими людьми из провинции. Но единого рецепта нет. Это как паззл. Там есть и самые экзотические рецепты. Надо их уметь складывать в каждом конкретном случае. Но у нас для этого нет квалификации у государства. И на местном уровне, и на федеральном. Увлекаются простыми рецептами: например, давайте повысим пособие по безработице - и все будет решено!

Далее. Берем ситуацию с тем же здравоохранением. Я до сих пор участвую в дискуссиях о том, какую выбрать модель для нашего здравоохранения, которое сейчас никакой критики не выдерживает. Некоторые эксперты говорят: «Давайте развивать обязательное страхование, конкуренцию и т.д.». Я был одним из тех, кто стимулировал развитие ОМС в начале 90-х, и остаюсь сторонником этого. Социальное страхование – это колоссальный, при желании, механизм ухода от государства. Это можно назвать либеральным или социал-демократическим методом, когда представители трудящихся и работодателя договариваются между собой. А государство может быть только посредником. Но сейчас, как мне кажется, мы немного поспешили с ОМС. По простой причине. ОМС надо развивать в стране, где нет такой социальной разобщенности, как у нас, в стране, где люди получают более или менее близкие зарплаты. А у нас официальная разница в зарплатах – 30 раз. Я не считаю те зарплаты, которые в конвертах, и дивиденды. Как показывает мировой опыт, это должно быть примерно 5-10. Если мы попадаем в этом диапазон, система обязательного страхования начинает работать. Почти все могут за себя заплатить приличный страховой взнос. А у нас получается, что те, кто зарабатывают много, из-за известной регрессивной шкалы платят в процентном соотношении меньше. А другие зарабатывают мало. В результате система ОМС хронически нуждается в деньгах. Бюджету тоже не хватает, потому что власти кивают на ОМС. Надо принимать какое-то решение.

Есть сейчас предложение все деньги слить в ОМС. Я считаю, что это неправильно. Я считаю, что будущее лет на 15-20 за бюджетной медициной. При этом должны быть введены стандарты. Понятно, что врач должен получать где-то в три раза больше средней зарплаты в его регионе. Медсестра должна получать на уровне средней зарплаты. Санитарка – 70% от нее. Есть такие эмпирически установленные соотношения. В этот тариф должна входить и полная оплата коммунальных услуг. Плюс высокотехнологическая помощь. А мы бесплатной высокотехнологической помощью обеспечены только на 20%. Если человеку надо сделать шунтирование, в одном случае из пяти его сделают бесплатно. В остальных случаях надо платить или ждать годами. А можно не дождаться. Если бы у нас были листы ожидания, и каждый желающий мог в интернете отслеживать свое движение в очереди! Так что можно говорить, что сейчас бюджету надо обеспечивать процентов 6-7 ВВП для того, чтобы остановить негативные тенденции в состоянии здоровья. Да, продолжительность жизни стала расти. Но все равно она позорная – 60,5 лет у мужчин. В Японии и у мужчин, и у женщин – более 80-ти. Половина англичан, которые родятся в этом году, доживут до ста лет. И эти 6-7 процентов только помогут остановить рост заболеваемости. В чем у нас еще проблема? Начали небольшую диспансеризацию. Выявилось такое количество заболеваний, что это стало сразу портить статистику. Деньги вроде бы тратим. Некоторые чиновники думают, что, потратив деньги, они в этом же году улучшат здоровье населения. Наоборот. Тратя деньги, мы еще несколько лет будем получать только ухудшение ситуации. Потому что люди ходят с болячками, о которых они не догадываются до момента, когда с этими болячками уже очень сложно справиться. У нас число лет жизни с хроническими заболеваниями в несколько раз меньше, чем в той же Великобритании, где, кстати, в основном, бюджетная система здравоохранения. Мы не одни с такой системой. Это Канада, Австралия. И этот маневр сейчас надо сделать. И люди это поймут.

Если у нас будут стандарты, вы приходите на прием к врачу, вам ставят диагноз, вам выдают на руки бумажку, где написано, что с вами будут делать. И вы лично проверяете, сделали вам уколы или нет, дали вам таблетки или нет. А эти стандарты висят в Интернете. У нас нет даже электронных историй болезни. Если вы живете в Москве, а заболели в Петербурге, вы приходите к врачу и он спрашивает вас: «Ну, что у вас?» Вы ему что, будете рассказывать обо всех своих болячках? А во многих странах, даже менее развитых, чем мы, истории болезни хранятся в электронном виде. И врач в любой точке страны знает, что с вами делать. Как можно без этого строить то же обязательное страхование? Информатизировать здравоохранение надо именно сейчас. Надо увеличивать расходы на социальные цели, несмотря на кризис. Но в здравоохранении надо выбрать какие-то ключевые точки. Информатизация историй болезни, стандартизация. И, наверное, повышение зарплат. Но повышение зарплат должно быть в обмен на повышение эффективности. Есть стандарт. И если врач ошибся в диагнозе, должен идти минус из зарплаты. Все же записано в компьютере. Если он не сделал нужную процедуру, компьютер начинает пипикать у главного врача. Тогда понятно, за что все получают деньги.

Последний сюжет. Можно много говорить о здравоохранении, но этот поворот к понятному открытому общественному здравоохранению необходим. Многие социальные вещи должны быть понятны. Если вы видите проекты, которые могут прочитать только эксперты, не верьте им. Я их даже не читаю. Как в архитектуре. Красивое здание будет долго стоять. И социальные проекты должны быть простыми. Надо много над ними думать, их обсуждать, но результат должен быть простым.

Последнее. Пенсионные дела. Тут тоже интересная ситуация. Я был одним из тех, кто готовил и вводил в действие пенсионную реформу, чем, кстати, горжусь, несмотря на всякую критику. В 2003-м году я ушел из правительства. Так что после этого я за это не несу ответственности. Но судьба нашей пенсионной реформы - как у ребенка, который родился, а через два дня его выбросили на улицу и сказали: сам учись ходить, говорить и т. д. И мы получили такого бомжа. Заседания правительства по итогам процесса развертывания пенсионной реформы вообще должны бы проводиться каждый год. Ведь в таком новом деле неизбежно надо оперативно вносить коррективы. Но до первого октября прошлого года правительство ни разу с 2002-го года не собиралось специально для того, чтобы оценить, как идет реформа. А ведь накопилась куча всего, совершена куча ошибок. Например, людей среднего возраста отрезали от обязательной накопительной части пенсии. Сейчас возникает главный вопрос. Это демография. Именно она заставила пойти на пенсионную реформу. Население стареет. На одного пенсионера сейчас приходится 1,7 работника. Лет через пятнадцать будет один к одному. Вы понимаете, что старая, чисто распределительная система в таких условиях существовать не может, т.к. обеспечивает только мизерные пенсии, фактически пособия по выживанию. При этом резко нарастает уход от налогообложения со стороны бизнеса и работников. Это естественно.

Поднимать пенсионный возраст нет никаких причин. И не потому что я гуманный человек. Есть просто объективные фискальные причины, которые давно известны и предъявлены всем, кто этим занимается. Первая причина. Допустим, повысили мы сейчас пенсионный возраст до 65-ти лет. Но у нас и так только половина мужчин доживает до нынешнего пенсионного возраста. А у остальной части много хронических заболеваний. Если мы повысим планку до 65-ти лет, мы просто получим еще большее количество инвалидов. Люди все равно не будут работать, но их придется кормить.

Дальше. Среди тех, кто сейчас выходит на пенсию, многие подрабатывают. Маленькая пенсия плюс маленькая зарплата – можно как-то жить. Допустим, повышаем планку до 65-ти лет, лишаем возможности получать пенсию тех, кому от 60 до 65 лет. Но эти люди в своей массе неконкурентоспособны на рынке труда. Они не могут в 62 года соревноваться с теми, кому 40 лет. Известно, что максимальный размер зарплаты у нас к сорока годам. Потом он начинает падать. Потому что люди отстают от требований времени. Это, кстати, очень плохо. Вот недавно назначали новое американское правительство. Назначили директора ЦРУ. Ему 72 года. Он согласился. Значит, он понимает, разбирается в вопросах. И он конкурентоспособен по сравнению с теми, кто помоложе. А у нас нет системы непрерывного образования, когда взрослый человек всю жизнь мог бы догонять прогресс. Кто-то, конечно, получает второе образование. Но в общем это либо недоступно, либо считается ненужным. И люди выпадают из рынка труда. На что мы обречем людей, повысив пенсионный возраст? На маленькую зарплату гардеробщика? Они все равно придут за помощью к государству, например, зарегистрируются на бирже труда как безработные. И будет с точки зрения денежных расходов то же самое. Это давно рассчитано. Так что повышение пенсионного возраста - это не выход. Хотя лет через 40-50 этот вопрос можно будет решить.

А что делать сейчас? Мы попали в колоссальную фискальную ловушку. Финансовые рынки обвалились. Американские частные пенсионные фонды потеряли триллионы долларов, норвежский пенсионный фонд потерял треть. В США сейчас люди не хотят идти на пенсию. Нас эти беды тоже коснулись. В 2008-м году накопительная часть начала сгорать. И не только по отношению к инфляции, но и в абсолютном выражении. Возникает вопрос. Если мы хотим переходить на всеобщую масштабную накопительную часть, за что я, вообще-то, всегда ратую, не наткнемся ли мы на то, что наши основные рынки, где это можно хотя бы сохранять, окажутся неэффективными? Все зависит от того, как сейчас будет поворачиваться мировая экономика. Я бы сказал, что это вопрос веры, а не рационального выбора. Если мы считаем, что и через 2-3 года основные принципы мировой экономики останутся, такие понятия, как фондовые рынки, вложения в недвижимость, сохранятся, мы сможем сохранять эту обязательную накопительную систему. И я считаю, что сейчас надо дать возможность молодым накапливать больше в процентном отношении, чем сейчас. Не 6% от зарплаты, а 15-20%. И молодые люди смогут рассчитывать на действительно достойные пенсии.

Далее. Сейчас многие говорят, что пенсионная реформа провалилась. Вы понимаете, что о результатах пенсионной реформы можно судить только через очень большой промежуток времени? В 2022-м году выйдет на пенсию первый массовый поток людей с накопительной частью пенсии. Тогда мы сможем как-то оценить. Это как с повышением рождаемости. О рождаемости можно говорить тогда, когда та часть женщин, которая сейчас вошла в детородный возраст, из него выйдет. Сейчас женщины рожают и в 40 лет. Так давайте то поколение, которому сейчас 20, доживет до этого возраста - и вот тогда мы посчитаем, сколько детей оно родило. Тогда мы сможем сказать, что рождаемость повысилась. Это будет обоснованным выводом. А то говорят, что количество рожденных детей за год увеличилось на 6%. Да просто к детородному возрасту подошло более многочисленное поколение женщин. А сейчас придет обратная волна. И у нас будет резкое снижение рождаемости. Надо рассчитывать на длинные эффекты.

Говорят: «Фондовые рынки рухнули, давайте ликвидируем обязательный накопительный элемент!» Но тогда я вам гарантирую, что через 10 лет все будут получать одинаковую маленькую пенсию. Меньшую, чем сейчас. Я понимаю, что сейчас легко выкрикнуть очередной популизм. Но через 10 лет результаты его реализации можно будет зафиксировать.

Для выхода из ситуации есть механизмы, казалось бы, допотопные. Давайте развивать внутрисемейное пенсионное страхование. Вот у родителей родился ребенок. Они вкладывают в него деньги. Так пусть он потом откладывает в пользу родителей. Когда начнет работать. Это чуть-чуть напоминает схему, когда в крестьянских семьях старики жили за счет молодых. Но в мире сейчас тенденция к тому, что семьи начали съезжаться. У многих семей нет денег ухаживать за пожилыми, если они живут отдельно. Это тоже к вопросу о социальной сплоченности. Может быть, идеал, при котором семьи живут отдельно, – это не тот идеал, к которому надо стремиться.

Здесь возникает и вопрос жилья. Начали нацпроект и назвали его: «Доступное и комфортное жилье». Первое, что я высказал авторам: «Вы вообще понимаете, что такое комфортное жилье? Это когда число комнат в квартире должно на единицу превышать число членов семьи». Если мы ратуем за демографию, то муж, жена и двое детей должны жить в пятикомнатной квартире. А сколько она стоит? Давайте будем реалистами!

К вопросу о наших традициях. Я уверяю вас, что сейчас люди будут прибиваться друг к другу. Внутри семей, поколений и не только. И это внутрисемейное пенсионное страхование кажется мне перспективным. Возникает вопрос: а как с теми, у кого нет детей? Тогда копи сам. Это проблема, конечно. Но здесь может помочь и государство.

Я начал говорить про сетку социальной безопасности. Как это должно быть? В цирке акробаты привязаны, а внизу есть сеточка. Если он упадет, его удержит трос и сетка. У нас должно быть так же. Социальная политика должна быть выстроена так, чтобы человек, если он вдруг выпал из какой-то ячейки, не разбился и не дошел до бомжа. А у нас 10% населения – маргиналы. Мы их не видим, живем в других измерениях. У меня сегодня была встреча около Курского вокзала. Меня ждал человек. И он мне сказал: «Тут собираются бомжи, и им выносят еду». Целый мир. Сетки нет. Посмотрите на русских мигрантов. Приехали соотечественники из республик. Многие до сих пор живут чуть ли не в бараках, хотя они встали на учет как вынужденные переселенцы. И им не дают квартир, не дают работы. Наши же местные говорят: «Почему мы должны им давать, если сами мы живем кое-как?» Вот оно – общественное отчуждение.

Сейчас не время для риторики. Надо работать с каждым регионом, чуть ли не с каждой семьей, у которой есть свои проблемы. И это никак не противоречит каким-то принципам рынка. А у нас почему-то рынок понимается так, что человек человеку волк. Соединение этой сетки социальной безопасности и развитого рынка и дает процветающую страну и нормальное, развивающееся общество.