Национализм — это именно то, что нужно Украине

Закройте глаза, произнесите слова «украинский националист» - и вам на ум наверняка придет следующий образ: мужчина, скорее всего, с бородой, с побритой наголо головой и свисающими книзу усами. Может быть, он будет одет в черную форму или в кожаную куртку и высокие ботинки.

В зависимости от места вашего рождения вы можете также представить себе антисемита или убийцу польских крестьян. Этот стереотип, как и любой другой, связан с определенными историческими реалиями. Лет семьдесят тому назад были украинцы, которые, попав в западню между двумя самыми кровожадными диктатурами в истории, сотрудничали с нацистами и воевали с Советским Союзом. Были и те, кто участвовал в массовых убийствах поляков и евреев.

Но в этом образе отсутствуют некоторые другие исторические реалии. В нем нет другой, менее бесславной группы украинских националистов, которые, если бы им больше повезло с географией, могли стать Джузеппе Гарибальди, Шандорами Петефи или Томасами Джефферсонами в современном украинском государстве. В этой группе нет, например, просвещенного националиста Михаила Грушевского, который написал первую историю Украины и возглавлял недолговечный украинский парламент в 1917 и 1918 годах — до поражения Украины и ее включения в состав СССР.

И прежде всего, здесь отсутствует история о том, что же на самом деле произошло с подавляющим большинством украинских националистов в ХХ веке. А они стали жертвами чисток, голодомора и депортаций. В 1932-1933 годах от трех до пяти миллионов украинских крестьян погибли от искусственно созданного голода, потому что Иосиф Сталин боялся силы сельского национализма. Когда этих крестьян истребили, вместо них в пустых деревнях иногда селили русских, депортированных из других районов СССР. Делалось это в целях завершения процесса культурного геноцида. Аресты людей, которых государство считало «чересчур украинцами», продолжались до 1980-х годов.

Поэтому к 1990 году, когда Советский Союз начал распадаться, на Украине не появились многочисленные националисты из учебников, марширующие на парадах. Там возникла нация, состоящая из людей, не имеющих вообще никакой национальной принадлежности. В том году я провела несколько недель во Львове, что на западе Украины, готовя материал об одном зарождавшемся движении за независимость. Гостиниц там почти не было, и я остановилась в квартире двоих музыкантов среднего возраста, которых звали Владек и Ирина. В то время я о них ничего не писала, но сейчас понимаю, что их апатия и цинизм по отношению к независимости Украины были не менее важны, чем горячие споры, которые в то время вели на центральной площади Львова размахивающие флагами националисты.

Владек был родом из украинской деревни и играл на аккордеоне в советском «народном» коллективе. Но он был наполовину поляк, говорил по-польски, и у него было польское имя. Я познакомилась с ним через его двоюродного брата из Варшавы. Его жена Ирина была еврейской, а ее родным языком был русский. Оба они родились в разных местах, а во Львове оказались по воле случая.

Они не очень-то любили советский коммунизм, и им осточертела жизнь во Львове, где воду давали всего на несколько часов в день.

Но и на украинское государство они не возлагали больших надежд. Владек сказал мне, что не хочет прихода к власти каких-то «новых людей», потому что они «придут голодные», и им будут нужны быстрые деньги и взятки. Лучше оставить у власти старых политиков; они уже наворовали все, что им нужно. Когда демонстранты снесли памятник Ленину перед оперным театром, обнаружив при этом, что его поставили на старые еврейские надгробные плиты, они просто пожали плечами. «Теперь они воздвигнут другую статую какому-нибудь новому „герою“, поставив ее еще на чьи-нибудь надгробия», — сказала мне Ирина.

Но уже тогда в западной прессе начали появляться честные и искренние статьи об опасностях национализма на Украине. Мощный стереотип — люди в черной форме и антисемитские лозунги — уже вошел в употребление. Но оглядываясь назад, понимаешь, что авторы этих статей опасались совсем не того явления, которого следовало опасаться. Владеку, Ирине и большинству украинцев в то время и позднее не хватало именно национализма. Или патриотизма, духа солидарности, преданности народу, стране — выбирайте, что хотите. В целом это можно назвать ощущением того, что в Украине есть нечто особенное и уникальное, что за Украину стоит бороться.

Хотя мои хозяева всю свою жизнь прожили на Украине, они не чувствовали привязанности к украинскому государству, которое вот-вот должно было появиться на свет. Они не ощущали никакой ответственности перед новым украинским правительством и определенно не чувствовали особой связи с остальными украинцами. В этом они были похожи на подавляющее большинство в постсоветском мире: на белорусов, казахов и даже на самих русских, которые зачастую не испытывали чувства преданности своим «новым» странам и новым соотечественникам. Когда распался Советский Союз, эти люди внезапно обнаружили, что стали гражданами образований, которые не существовали на протяжении десятков лет, а то и вообще никогда. В отличие от поляков и эстонцев, у них не было чувства гордости за обретенный национальный суверенитет. Было только замешательство.

Поскольку отсутствовало широкое чувство национальной привязанности и дух патриотизма, демократии в таких условиях было очень трудно работать.

Владек оказался прав: тем людям, которые со временем пришли к власти на Украине, не удалось построить украинские институты. Вместо этого они сколотили личные состояния. Двумя первыми руководителями Украины стали бывшие коммунисты, которые провели даже более бесчестную и хаотичную приватизацию, чем в России. Те лидеры, которые пришли к власти на волне оранжевой революции 2004-2005 годов, были ничуть не лучше. Из-за слабости государства, которое они оставили после себя, президент Виктор Янукович за четыре коротких года умудрился распустить украинскую армию, милицию, налоговую службу и много чего еще. Но сам он при этом неизменно увеличивал состояние своей семьи. Украинские олигархи, которые получили реальную выгоду от двадцати лет независимости страны, тоже не всегда испытывают чувства преданности к своим согражданам. Некоторые из них в нынешнем конфликте встали на сторону Украины или Европы; другие же заняли сторону России. Их решения не имеют никакого отношения к благополучию рядовых украинцев.

Результат этого сегодня можно увидеть на востоке Украины. Донецк, Славянск, Краматорск — это земля без национализма, и выглядит она так: царство коррупции, анархии, наемников и бандитских шаек. В основном те люди в масках, которые захватывают украинские государственные учреждения под командованием российских спецназовцев, не являются националистами. Это люди, действующие по указке той политической силы, которая больше заплатит или больше пообещает. И хотя они находятся в меньшинстве, большинство им не противится. Напротив, большинство пассивно наблюдает за этим сражением и готово принять любую власть, которая у них появится. Подобно моим львовским друзьям, эти люди живут там по воле случая. Их родители, бабушки и дедушки приехали на восток Украины по прихоти советских чиновников, и у них нет привязанности ни к какому народу, ни к какому государству.

Таким образом, крошечная группа украинских националистов, которых нам на самом деле следует называть патриотами, представляет единственную надежду страны на избавление от равнодушия, ненасытной коррупции и расчленения Украины.

Это неудивительно. В 19-м веке ни один здравомыслящий борец за свободу даже не мог себе представить, что на Украине без того или иного националистического движения может появиться возможность для создания современного государства, не говоря уже о демократии. Работать на благо своего общества могут лишь те люди, которые испытывают определенную привязанность к этому обществу и проявляют лояльность по отношению к нему. Это люди, сохраняющие и дорожащие своим национальным языком, литературой, историей, люди, поющие национальные песни и пересказывающие национальные легенды. У русских то же самое, хотя, как это ни трагично, они чувства национальной гордости черпают в своих имперских традициях, не вспоминая при этом ни либеральных лидеров начала 20-го века, ни выдающихся советских диссидентов, ни основателей современного движения в защиту прав человека.

Мы на Западе знаем об этом, но в последнее время редко признаем. Отчасти это связано с тем, что мы очень хорошо помним те несчастья и беды, которые в 20-м веке принес нам этнический национализм, маскировавшийся под фашизм, а иногда под коммунизм. В частности, европейцы сегодня изо всех сил стараются принизить значимость национальных различий, что обычно положительно. Территориальные споры в Европе закончились, поскольку благодаря открытым границам сегодня уже неважно, является Эльзас французским или немецким. Но европейская демократия потерпит неудачу, если европейские политики не будут взывать к чувствам патриотизма, не будут принимать во внимание национальные интересы и откажутся решать конкретные проблемы своих наций.

Мы в США не любим слово «национализм», а поэтому весьма лицемерно называем его иначе, скажем, «американской исключительностью» или «верой в величие Америки». Мы также спорим о нем, как будто это нечто рациональное (Митт Ромни даже написал книгу, в котором обосновывает «американское величие»), и при этом не признаем, что национализм в своей основе является эмоциональным понятием. По правде говоря, национализм невозможно «обосновать»; его можно прививать, внушать, воспитывать в его духе детей, всячески развивать его на общественных мероприятиях. Если поступать таким образом, национализм будет вдохновлять нас на действия по улучшению нашей страны, поможет ей стать такой, какой она нам видится. Среди прочего, данная мысль сто лет тому назад вдохновила людей на создание этого журнала.

Украинцам нужно больше вдохновляющих идей такого рода, а не меньше. Это такие моменты, как нынешняя новогодняя ночь, когда более 100 000 украинцев пели в полночь на Майдане национальный гимн. Им нужно больше таких мероприятий, на которых они смогут кричать: «Слава Украине — героям слава». Да, это был лозунг весьма неоднозначной украинской революционной армии в 1940-х годах, но сегодня он приспособлен к новой ситуации. И конечно, им надо претворить эти эмоции в законы, институты, приличную судебную систему, в академии, где будут обучать милицию. Если этого не произойдет, их страна снова прекратит свое существование.