Кто в силах предотвратить гражданскую войну на Украине?

Несмотря на затишье вечером 19 февраля, ситуация в Киеве все равно остается напряженной. У Москвы и Брюсселя есть лишь весьма ограниченные средства воздействия на ситуацию, тогда как раскол между пророссийским и проевропейским слоями украинского общества становится сильнее день ото дня.

Atlantico: Вчера, после нескольких недель размышлений и колебаний, европейские лидеры все же признали необходимым рассмотреть возможность введения санкций против украинского правительства. Причиной тому стали столкновения, в ходе которых погибли несколько десяткой активистов и полицейских. Как именно может отразиться эта реакция на развитии событий?

Жан-Сильвестр Монгренье: Это говорит о том, что Европейский cоюз, его государства-члены и главы правительств явно не успевают за событиями, так как вопрос санкций против президента Януковича и его окружения поднимался еще несколько недель назад. Вашингтон пытался подтолкнуть Брюссель к действиям, так как американцы предвидели возможность обострения ситуации в Киеве. Таким образом, реакция Европы в любом случае окажется запоздалой, что, безусловно, скажется на ее эффективности. Западноевропейские страны, наконец, пытаются взять ситуацию под контроль, но сейчас, по всей видимости, единственное, что им остается, это попытаться выиграть время в надежде, что конфликт утихнет сам собой. В любом случае, главная проблема сейчас касается не потенциальной неэффективности санкций, а сильнейшего запоздания в действиях ЕС.

Филипп Миго: В нынешней ситуации предполагаемые санкции будут носить административный характер, то есть предусматривать отказ в выдаче виз или заморозку заграничных финансовых активов представителей украинских властей. В целом это практически не повлияет на развитие событий, потому что такие меры представляют собой чисто символическую инициативу с учетом тяжести сложившейся ситуации.

– Часть оппозиции составляют радикальные националистические движения, которые не против перейти к вооруженной борьбе. Может ли это ограничить европейскую поддержку активистов с Майдана? Если да, то в какой степени?

Жан-Сильвестр Монгренье: Как мне кажется, нам не стоит слепо верить такой информации, которую распространяет главным образом российская дипломатия: Москва заинтересована в том, чтобы раздуть это явление гораздо шире его реальных масштабов. Такие аргументы являются частью более широкой риторики, которая призвана убедить нас в том, что Украина - исконная кремлевская вотчина, и что все несогласные с этим – фашисты и нацисты. Кстати говоря, нужно отметить, что нынешние заявления российского правительства во многом перекликаются с тем, что могло бы прозвучать несколько десятилетий тому назад.

Кроме того, не стоит слишком сурово судить украинский национализм, который уходит корнями в недавнюю историю страны. В частности речь идет об опустошительном голоде-геноциде (2 миллиона погибших) 1920-1930-х годов, причиной которого стала поспешная коллективизация сельского хозяйства. Если посмотреть то, как во Франции сегодня до сих пор вспоминают о бойне в Орадур-сюр-Глан, легко понять глубину той неприязни к России, которую может испытывать немалая часть украинского народа.

Филипп Миго: Брюссель видит лишь то, что ему хочется видеть, и не обращает внимания на небольшое, но крайне опасное и злобное меньшинство в оппозиции. Я имею в виду ультраправые партии и группы с расистской и антисемитской риторикой вроде «Свободы» и «Правого сектора». Получается парадоксальная ситуация: Европейский Союз выказывает снисходительность к этим течениям, хотя всегда чрезвычайно внимательно следит за развитием ультраправых течений на свой собственной территории. Такие двойные стандарты вызывают немало вопросов.   

Поэтому сомнительно, что данный факт может как-то ограничить поддержку украинской оппозиции со стороны Евросоюза. Примеры Сирии и балканского кризиса 1990-х годов наглядно продемонстрировали, что Брюссель всегда млеет при виде якобы демократической и представительной оппозиции, которая, как показывали дальнейшие событий, вовсе не была таковой.  

– Со вчерашнего вечера российские власти в целом предпочитают хранить молчание, несмотря на совершенно явные интересы в регионе. С чем это связано?

Жан-Сильвестр Монгренье: Как легко догадаться, Кремль на самом деле принимает весьма активное участие в урегулировании украинского кризиса: российские спецслужбы практически поселились в Киеве, и ходят слухи о присутствии на территории страны знаменитого «спецназа». Москва считает, что тон задан, и что ей остается лишь ждать, пока Янукович окончательно не заткнет оппозицию. В таких условиях Путину даже не нужно делать никаких публичных заявлений, а нынешнее молчание даже позволяет ему показать себя умеренным лидером, который не вмешивается в развитие событий.

Филипп Миго: Россия предпочла отступить, и это тактическое решение вполне можно понять. В Киеве сложилась чрезвычайно тяжелая ситуация, а украинские власти решили взять все под контроль и силой навести порядок. Раз Москва скорее благосклонно воспринимает подобные действия, сложно представить, что Кремль осудит украинские власти.

В то же время для него было бы контрпродуктивно официально поддерживать правительство Януковича. Поэтому мы видим классическую позицию российской дипломатии, которая всегда сводилась к осуждению вмешательства в политическую жизнь суверенного государства. Кроме того, министр иностранных дел России Сергей Лавров 17 февраля уже прояснил позицию своего правительства, призвав Европейский cоюз «не бросаться камнями» в «стеклянном доме». И повторяться Москве нет никакого смысла. 

– Могут ли нынешние события привести к политическому кризису в России?

Жан-Сильвестр Монгренье: У Кремля действительно есть серьезные опасения на этот счет, хотя сейчас еще сложно говорить, что такой сценарий на самом деле может реализоваться на практике: Владимир Путин до сих пор пользуется относительно высокой поддержкой в народе. «Оранжевая революция» 2004-2005 годов уже наводила на мысли о возможном распространении на российскую политическую сцену, однако никаких конкретных последствий мы так и не увидели.

Филипп Миго: Такая перспектива, как мне кажется, – чистой воды заблуждение. Русский народ сегодня как никакой другой скептически относится к идее революции, потому что за события 1917 года ему пришлось расплачиваться 70 годами коммунизма и десятками миллионов смертей. Кроме того, в России нет такого территориального раскола как на Украине, а Путина до сих пор поддерживает большинство населения, как показал недавний опрос близкого к оппозиции Левада-центра.

– Министр иностранных дел Германии Франк-Вальтер Штайнмайер вчера утром встретился со своим украинским коллегой и призвал его остановить насилие в стране. Тем не менее, днем полиция вновь перешла в наступление. Каковы масштабы влияния европейских стран в этом вопросе?   

Жан-Сильвестр Монгренье: Как мы видим, Германия взяла на себя руководство, опираясь на Европейский союз для укрепления своего дипломатического веса. Сначала Берлин воспринял в штыки настойчивые требования Вашингтона ввести санкции, однако затем осознал ограниченность воздействия одного лишь диалога на процесс решения кризиса. Проблема в том, что ЕС и его государствам-членам сложно кого-то к чему-то принудить, не имея за спиной реального фактора силы. В отсутствии единого европейского правительства Брюсселю будет очень непросто вступить в противостояние и убедить украинские власти отказаться от репрессий. Сложно представить себе, что все 28 министров иностранных дел будут проводить собрание после каждых переговоров, чтобы договориться о дальнейших шагах. Хотя у Европейского союза есть все инструменты для обсуждения долгосрочных экономических проблем, это совершенно не относится к урегулированию дипломатического кризиса, которое по своей сути требует быстрых и решительных действий. 

Филипп Миго: У Европейского союза пока что есть лишь весьма ограниченные средства для давления на киевское руководство. Что касается главных держав Евросоюза (Германии, Франции, Италии, Польши…), можно сказать, что, несмотря на нынешнее показное единство, их позиции и цели в украинском кризисе серьезно разнятся. Таким образом, Брюссель сможет лишь незначительно повлиять на ситуацию, если конечно за ним не будет стоять реальная политическая воля.

– Лоран Фабиус сегодня отправляется в Киев вместе с немецким и польским коллегами. Чего стоит ждать от этой поездки?

Филипп Миго: По всей логике этот визит министра иностранных дел будет носить чисто символический характер. По окончанию переговоров он, скорее всего, вновь повторит уже звучавшую от Франции критику правительства Януковича и вновь призовет к санкциям, которые будут утверждены в тот же день. Сложно представить себе, что он может сделать что-то еще с учетом узкого поля для маневра, которым располагает Париж в настоящий момент.

– Можно ли сказать, что сейчас ЕС расплачивается за недостаток геополитического единства, который уже проявлялся в прошлом?

Жан-Сильвестр Монгренье: В западном лагере такая последовательность и целенаправленность свойственны только Америке, а не Европе. Европейский Союз в очередной раз показал, что не является настоящей державой и не в состоянии добиться поставленных целей, особенно за такой короткий промежуток времени.

Филипп Миго: Не являясь державой, невозможно иметь хоть какое-то серьезное влияние на международной арене. В этом и заключается главная проблема Евросоюза. Если ЕС хочет воздействовать на развитие событий, ему нужно сформировать единый политический курс в дипломатической и военной сфере в соответствии с демографическими, финансовыми и технологическими возможностями. Но пока что об этом говорить не приходится. За неимением такой политической воли Брюссель является игроком второго эшелона, который ограничивает свой политический проект продвижением демократии и либерализма. Две эти модели, разумеется, обладают притягательной силой, но сами по себе они еще никому не позволили утвердить собственную точку зрения и отстоять свои интересы.