Еще раз о реформе РАН

Вечером 18 сентября, в момент третьего думского чтения законопроекта о реформе РАН, всё было уже ясно – кроме одного-единственного момента: кому и зачем понадобился тот лихорадочный темп, с которым решалась судьба главной научной организации России?

Блицкриг был таков, что депутатам на изучение поправок, вершивших судьбу детища Петра Великого, была выделена лишь пара часов. Кто гнал коней – да так, что даже невозмутимый глава профильного комитета Госдумы по образованию Вячеслав Никонов вынужден был в тот день заявить удивительное: «Сейчас очевидно, что закон готов. Пора приступать к работе… А если надо, то Государственная дума вернется к вопросу об академии и поправит законодательно»?

Перед вторым чтением утром того же дня «основной вопрос философии» выглядел чуть иначе: кому и зачем потребовалась беспрецедентная неразбериха, сопровождавшая проталкивание законопроекта? Что это была за путаница с поправками, среди которых никто, кажется, так и не разобрался, где свежие исправления из администрации президента, где новая корректура академиков, где плод их предыдущего компромисса, а где подсуетились с ретушью авторы реформы из Минобрнауки? Бардак случился настолько знатный, что принципиальное президентское вмешательство в подготовку закона оказалось смазано учёнейшими всхлипами академиков «Нас обманули!», а итоговые оценки принятой бумаги различались как небо и земля: от депутатских восторгов «Виват, мы утерли нос министерству!» до академических причитаний «Ливановщина победила!».

Ну, а когда всё только начиналось и министерство образования лишь приготовляло свой кавалерийский наскок на Академию, вопрос вопросов формулировался совсем просто: кому и зачем пришло в голову сдать на откуп адептам тотального «эффективного менеджмента», вслед за Вооруженными силами, еще и средоточие отечественной науки? Не довольно ли было сердюковского эксперимента, наглядным результатом которого явились тринадцать комнат арестованной г-жи Васильевой?

Официозный ответ на этот вопрос рождал в умах людей невиданные построения, в которых седовласые ученые, гордость страны, представали этакими прапорщиками от науки, с потрохами распродающими напра-налево академическое имущество. Благодаря всепроникающей пропаганде скандальная реформа, смысл которой заключается в переводе научных организаций из академической епархии под крыло чиновничьего «агентства», из операции по «раскассированию» многомиллиардной академической собственности на глазах превращалась в чистку Авгиевых конюшен, уподобляясь уже геройству и подвигу. И хотя ни министр Ливанов, ни его правительственные кураторы нисколько не тянули на геркулесов, пиар-сопровождение реформы под слегка шизофреническим лозунгом «Бей академиков, спасай науку!» заполонило СМИ и блогосферу.

Пригодились даже вопли о «страшной коррупции, поразившей самое сердце РАН», хотя казалось, что эту разоблачительную риторику давно и прочно приватизировал блогер Навальный. В том же стиле «борьбы с жуликами и ворами», впрочем, были исполнены и ответные академические эскапады, к которым добавлялась и толика конспирологии: «Завистливое правительство мочит Академию за то, что та в начале нынешнего года научно обосновала возможный экономический рост в целых 6% за год».

Однако если отрешиться от этого обоюдного разоблачительного пафоса и вглядеться в суть академико-чиновничьего противостояния, то картина предстанет совсем в ином свете. Спор вокруг реформы РАН является отражением древнего, как человеческая цивилизация, противоречия: между принципами развития фундаментальной науки, которое требует свободного полета мысли, не сдерживаемого ни ведомственной подчиненностью, ни уровнем финансирования, ни, самое главное, временными рамками, – и государственной заинтересованностью в немедленном практическом результате этих изысканий и их скорой экономической (вариант: оборонной) отдаче. У ученых традиционно презрительно кривятся губы, когда «дилетанты в высоких кабинетах» смеют ограничивать их самовыражение, да еще требуют «рентабельности» от постижения межгалактического газа, флоры палеозоя или фонетики пушкинского стиха. В ответ государевы слуги, как правило, тычут академикам в калькуляцию, во сколько они обходятся казне, и раздраженно посматривают на календарь с затянувшейся чередой «пустых» годов, потраченных на бесплодные научные поиски.

В нашем случае дело усугубляет еще одна нестыковка: без малого три века своей истории российская наука существовала, по сути, «при государстве», которое являлось не только ее финансистом, но и заказчиком ее исследований, а также потребителем ее достижений. В последние 22 года, однако, государство почти самоустранилось из этой схемы, по инерции оставив за собой лишь финансирование. Кто же возьмется за остальное? Готовы ли офшоры г-на Прохорова заказать исследование зарождения удаленных галактик? Вложится ли теряющий «Уралкалий» бизнесмен Керимов в пушкинскую филологию? Хватит ли у «Газпрома» выдержки дождаться, пока умозрительные знания о палеозойских водорослях воплотятся в данные о новых месторождениях углеводородов? Ответы очевидны.

Но и это еще пол-беды: финансируются же корпорациями спортивные клубы и благотворительные общества. Настоящая трагедия в том, что современное российское общество – да и не только российское – не в состоянии толком ответить себе, что ему вообще нужно. Нужно по-настоящему, позарез. На каких научных направлениях стоит сосредоточить академический потенциал страны, чтобы некая идеальная и, возможно даже, недостижимая цель позволяла решать по ходу дела сугубо утилитарные «побочные» задачи?

В самом деле, каких открытий мы, как страна, хотели бы добиться в ближайшие сто лет? Существуют ли здесь общественные запросы и экспертные прогнозы? Мечтаем ли мы о полете на Марс или жаждем обрести физическое бессмертие человеческого тела? Грезим ли об управляемом термоядерном синтезе, способном решить все наши ресурсные проблемы, или готовы «довольствоваться» чудо-оружием, гарантирующим нам геополитическое выживание? Нет ответа – ни у реформаторов, ни у самих академиков.
Реформировать Академию можно годами, дележку имущества институтов легко растянуть на пару десятилетий, изничтожение коррупции в отдельной взятой РАН – задача и вовсе на века, ну а толку-то? Ради какой великой цели существуют в России академики? Ответа мы так ни от кого и не услышали.